– Ради их же блага, надеюсь, что так. Им придется придумать что-нибудь эдакое, чтобы отвлечь внимание от многочисленных убийств, которые совершил их предсказатель. Хотя, зная Мефисто, не сомневаюсь, что он найдет способ извлечь из этого пользу. Большинство людей притягивает дурная слава. Всех нас завораживает смерть. Должно быть, дело в наших темных испорченных человеческих душах.
– Я рада, что все закончилось. Искренне надеюсь, что жертвы обрели покой.
В голове крутилось еще что-то важное, но в мыслях по-прежнему стоял туман.
– Лиза! – Я резко села и рухнула обратно. Тело пронзила адская боль, напомнив о травме. – Где она? Она цела? Пожалуйста, пожалуйста, скажи мне, что она жива. Я этого не перенесу.
Томас поправил мои подушки и мягко толкнул меня.
– С ней все хорошо. Андреас опоил ее и приковал цепью в своей каюте. Но она выздоравливает. Гораздо быстрее тебя.
Я выдохнула.
– За себя я не беспокоюсь.
– Зато я беспокоюсь. Ты должна знать кое-что еще… про свою травму, – сказал он, опустив глаза и ерзая на стуле. – Ты сможешь ходить, но, возможно, останешься хромой. Мы не можем определить, как заживет твоя нога.
При напоминании о травме ногу обожгло болью. Хромота. Кого-то эта новость могла бы уничтожить, но не меня. Мое будущее не в бальном зале, а в тесной лаборатории. А трупам все равно, грациозно я хожу или нет.
Мне требовалось срочно разрядить обстановку. Все складывалось слишком мрачно, и, учитывая тяжесть моей травмы, мне нужны были позитивные мысли. Я жива. А с остальным разберемся. Я мысленно улыбнулась: получилось слишком уж похоже на Мефистофеля.
– За любовь приходится платить, – поддразнила я. – Но она того стоит.
Томас вдруг встал, и мои руки сразу же затосковали по его теплу. Я еще раз прокрутила в уме свою шутку, гадая, что именно его задело.
– Тебе нужно отдыхать, – сказал он, избегая моего взгляда. – Скоро придет твой дядя, чтобы обсудить приготовления к отъезду. Да и Лиза топчется снаружи.
– Томас… что…
– Уодсворт, отдыхай. Я скоро вернусь.
Я сжала губы, не доверяя голосу. Томас взял шляпу и пальто и торопливо вышел из лазарета, как будто ему было тяжело меня видеть. Я постаралась не принимать это близко к сердцу, хотя несколько слезинок сумели просочиться сквозь дамбу, которую я возвела. Похоже, Томас Кресуэлл исчезал из моей жизни так же, как и карнавал.
Из сна меня выдернуло чье-то присутствие. Я потерла глаза, но садиться не стала.
– Томас?
– Нет, любовь моя. Я гораздо красивее. Спишем эту оговорку на кровопотерю.
Несмотря на боль, я улыбнулась.
– Томас сказал, что вы с Гудини уже ушли.
– Да, я прошел половину доков и решил, что вы сойдете с ума от страсти. – Мефистофель осторожно взял мои руки в свои. Его ладони были грубыми и мозолистыми, доказывая, что он часто ими работает. Он успокаивающе проводил большим пальцем по моим. – Я не хотел, чтобы сильная тоска по мне помешала вашему выздоровлению.
Я покачала головой.
– Обаятельный, как всегда. – Я попыталась перегнуться через край кровати и поморщилась. – Вы не откроете ящик?
– Там же нет змеи, которая только и ждет, чтобы укусить?
Я закатила глаза.
– Хорошо. Я не против оставить ваш перстень себе. За рубины можно выручить приличные деньги.
Я никогда не видела, чтобы Мефистофель двигался с такой скоростью, даже во время своих причудливых номеров. Он взял перстень и сморгнул затуманившие глаза слезы.
– Спасибо.
– А то, как же людям вас шантажировать? Я не могла допустить, чтобы вы сбежали без него.
– И правда, – улыбнулся он. – Обещайте, что будете хоть немного скучать по мне.
– Когда-нибудь, много-много лет спустя, унылым декабрьским вечером я, возможно, вспомню о вас.
– И? – с надеждой спросил он.
– И полюбопытствую: а ванну вы принимаете тоже в маске?
Его смешок получился мрачным и глубоким.
– Вам незачем любопытствовать, дорогая. Я охотно покажу вам лично. В моей каюте или в вашей? – Он посмотрел на мои повязки. – Наверное, стоит отложить наше свидание. Не хочу, чтобы вы залили кровью этот костюм. Плохо для бизнеса.
– Я буду по вам скучать, – сказала я, потому что это было правдой. Я уже отвыкла ее говорить. Учиться ловкости рук было интересно, но играть эту роль постоянно – не для меня. В будущем я хотела бы говорить только правду. Притворство не только запутало меня, но и чуть не нанесло Томасу необратимого вреда.
– Знаю. Невероятная неотразимость – мой крест. – Веселье в его взгляде погасло, сменившись какой-то неуверенностью. – Скажите… был ли у меня на самом деле шанс добиться вашей руки? Или все между нами было ложью? Танцы, смех… наверняка не все это было притворством.
Глядя в его темные глаза, я с бьющимся сердцем представляла другое будущее. В котором тоже были бы наука и свобода. Страсть и театральность. В таком будущем я могла быть счастлива, и даже больше. С помощью науки мы создавали бы невероятные механизмы и магию, поражали толпы людей и получали славу. Я могла бы путешествовать по всему миру и не ограничиваться ролью, которую общество считало подобающей. Из Мефистофеля вышел бы чудесный муж, который никогда бы не связывал меня, разве что на сцене. Я могла быть очень довольна таким будущим. Я была бы свободнее акробатов, перелетающих с одной трапеции на другую.
Но мои сердце и душа всегда будут принадлежать другому человеку. Мы с Томасом были партнерами во всех смыслах. И хотя мне было немного грустно представлять жизнь без магии и непринужденных улыбок Мефистофеля, думать о жизни без Томаса Кресуэлла было невыносимо. Оставить его все равно что жить, лишившись сердца.
Я потянулась и прижалась губами к щеке Мефистофеля.
– В другом мире или в другой жизни мы могли бы вместе творить удивительные вещи. Однажды вы сделаете счастливой какую-нибудь женщину, но это не я. Мне жаль.
– Мне тоже. – Его кадык дернулся, и я изо всех сил сжала его ладонь. Еще мгновение он обнимал меня, а затем встал. – Я изобрету что-нибудь гениальное и назову в вашу честь, моя утраченная любовь.
Не удержавшись, я рассмеялась, громко и от души.
– Прощайте, Мефистофель.
– Для вас Эйден. – У двери он задержался. – До новой встречи.
Томас напряженно застыл рядом со мной, держась руками в перчатках за обледеневшие перила. Мы наблюдали, как пассажиры сходят на берег. У них наверняка будет что рассказать об этом злополучном пароходе. Даже Гудини не сбежать от скандала, хотя я была уверена, что в итоге у него все будет хорошо. Сквозь толпу шли полицейские, чтобы забрать из карцера преступника, которого газеты окрестили Баварским потрошителем. Осталось чуть-чуть. У меня перехватило дыхание, и мне вдруг захотелось прижать руки к животу. Я не хотела прощаться. Прощание внушало мне ужас.
– Уодсворт, я скоро вернусь. Ты даже не заметишь моего отсутствия.
Я вглядывалась в его профиль, и мое сердце глухо стучало. После моего ранения Томас ни разу не посмотрел мне в глаза. Я знала, что моя ловкость слов сработала слишком хорошо, и заслужила его гнев, но его холодность была невыносима.
– Это все? Все, что ты можешь сказать?
– Это не изменит того факта, что я нужен здесь, в Нью-Йорке, как представитель твоего дяди.
Он глубоко вдохнул, не сводя взгляда с покидавших пароход людей. Мне захотелось вцепиться в его пальто и трясти, пока он не посмотрит на меня. Но я держала одну руку вдоль тела, а другой опиралась на одолженную трость. Томас всегда предоставлял мне свободу выбора. Я тоже не отниму ее у него. Если он хочет остаться здесь, я не стану эгоистично умолять об обратном.
– Я присоединюсь к вам, как только смогу.
Я не обратила внимания на скатившуюся по щеке слезу. Я не хотела расставаться вот так, когда он холоден и далек, как берега Англии. Мы слишком много пережили. Хотя, возможно, дело не в моем притворстве, вполне вероятно, что ему невыносимо смотреть на меня после ранения.
Может быть, моя поврежденная нога напоминала ему, что мы оказались на волосок от гибели. Может, я и поняла, от чего готова отказаться, но это не значило, что он пришел к такому же выводу.
Я овладела эмоциями, гордясь тем, как хорошо теперь их контролирую.
– Разве ты не должен сказать что-нибудь вроде «Уодсворт, я буду ужасно скучать. Следующие несколько недель наверняка станут медленной пыткой»? Или какую-то другую кресуэлловскую остроту?
Он наконец-то повернулся ко мне, без обычного озорного блеска в глазах.
– Конечно я буду по тебе скучать. Ощущения такие, словно мне из груди удалили сердце хирургическим путем против моей воли. – Он глубоко вдохнул. – Я бы предпочел, чтобы меня пронзили всеми мечами из арсенала Цзяня. Но так будет лучше для дела.
Он был прав. Конечно же. Дело на первом месте, но это не обязательно должно мне нравиться. Я сильнее сжала трость. Всю жизнь я мечтала, чтобы прутья моей золотой клетки исчезли. Все, чего я хотела, – стать свободной. Самой выбирать свой путь. Сначала меня отпустил отец, а теперь, похоже, то же самое делал Томас.
Свобода одновременно пьянила и внушала ужас. Теперь, когда она была у меня в руках, мне хотелось отдать ее обратно. Я понятия не имела, что делать с ней или с собой.
– Тогда, мистер Кресуэлл, всего наилучшего, – сказала я, игнорируя ощущение неправильности от такой формальной фразы. – Ты прав. Глупо расстраиваться, если скоро мы снова встретимся.
Я ждала, что он сбросит эту холодную личину и окутает меня теплом своей любви, но он не шевелился. Позади нас откашлялся детектив, отнимая последние секунды уединения. Я не знала, смеяться мне или плакать. Всего каких-то восемь ночей назад мы обнимались на этой самой палубе и целовались под звездами.
– Мистер Кресуэлл? Мы переносим тела на берег. Нам требуется ваше присутствие по дороге в больницу.
Томас коротко кивнул.
– Конечно. Я к вашим услугам.