Он не мог решить, права она или нет. Из истории болезни становилось ясно без сомнений: здесь что-то не так – ни одна мать не сможет не заметить такого тяжелого состояния ребенка, а когда просмотрел другие анализы, его сомнения усилились. Ну, допустим, что мальчика действительно выбрали донором, но такой уверенности, как у Вики, у Егора не возникало. Мало ли что это могло быть! Обычная лабораторная ошибка, да что угодно, весьма прозаическое и далекое от криминальных киношных страстей.
Он ей поможет разобраться. Поможет и выпроводит из своей жизни!
Совсем выпроводит, с концами! Навсегда! И постарается забыть. Один раз забыть Вику Шалую у него получилось. Почти получилось. Но сейчас для забывания куда как больше поводов – мальчик Степан трех лет.
Он с силой затушил бычок в пепельнице.
Егор стал курить в Чечне. Там невозможно было не курить, как невозможно было не пить спирт, иначе можно было бы свихнуться или подохнуть от усталости.
Его вызвали накануне Нового года, тридцатого декабря, и отдали приказ первым же рейсом прибыть в Чечню. Для всей страны это был Новый, 1995 год, а для тех, кто был в Чечне, ад, замешанный на неприкрытом предательстве, больших вонючих деньгах и тысячах смертей!
Но это он узнал и понял гораздо позже, а тогда не думал ни о тактике, ни о стратегии войны, ни о том, где и как идут бои. Он латал и штопал, стараясь спасти как можно больше жизней, не отходя от стола по шестнадцать–восемнадцать часов, состоящих из кровавого месива живых и мертвых, раненых и умирающих.
А когда вернулся назад в Москву, в свой госпиталь, постепенно стал чувствовать, что мается чем-то непонятным, до конца необъяснимым. Что ему не хватает той работы на пределе сил, того состояния, когда мгновенно принимаешь решение, порой рискованные, но единственно правильные, когда постоянно настроен на внутреннюю интуицию, иногда срабатывающую раньше разума, на необходимость думать, принимать ответственные решения, не позволяя себе выпадать из этого состояния.
Конечно, все, кто там работал, хотели вернуться назад, к размеренной работе, плановым операциям, отдыхам по выходным, – мечта!
Но постепенно привыкнув к спокойной жизни, вернувшись в обычный ритм, Егор все чаще стал чувствовать глубокую неудовлетворенность. Мизерные, унизительно нищенские зарплаты, убогий бюджет, нехватка материалов и аппаратуры и никакой возможности для научной работы. Будучи в Чечне, Егор умудрился собрать массу уникального материала по неожиданным оперативным действиям, сложным ранениям, да чего там только не было! Он несколько раз писал статьи, которые печатали в специальных журналах, но все это было не то. Не то! Для тех идей, которые он вынашивал, задуманных операций требовались новая техника и новейшие препараты, современный подход, а их не было.
Несколько раз Егор заводил эти разговоры с начальством, но главный пожимал плечами, тяжело вздыхал и безнадежно разводил руками, сам испытывая те же чувства.
Однажды он срочно вызвал Егора к себе.
– Нужен классный хирург, – с места в карьер, начал главный, – работать в Африке. Там под эгидой ООН и Красного Креста разворачивают несколько полевых госпиталей. Дело в том, что местные ребята воюют друг с другом и кому-то надо их лечить, а своих специалистов такого уровня у них нет. Пока миротворцы будут их умиротворять, кто-то должен их штопать, а заодно и лечить местное население. Мне пришел запрос из штаба, я, конечно, могу приказать, но решай сам. Ты у меня главный кандидат: во-первых, ты не женат, семьи у тебя нет, а командировка предполагается на полгода, во-вторых, у тебя опыт полевой хирургии, ну а в-третьих, ты как-то совсем скис.
– Я согласен, – сразу ответил Егор.
Две недели собирались документы, согласовывались даты, делались прививки, а когда все бумаги и билет на самолет были уже у него на руках, за день до отлета позвонил Серега, его друг и одноклассник, и пригласил на свой день рождения.
– Ты кто? – услышал Егор детский голос за спиной.
Он повернулся. Перед ним в пижаме, босиком, прижимая к боку плюшевого зайца, стоял мальчик. Челка закрутилась в завиток, одна щечка розовела, отлежанная во сне, крепенький, очень симпатичный малыш. Никакого испуга, а только детское любопытство в глазах.
У Егора почему-то защемило сердце.
– Я Егор, – улыбнулся он.
– А я Степан, – представился мальчик. – Мне надо пописать!
– Горшка у меня нет, – развел руками Егор.
– Я уже большой мальчик и писаю в унитаз! – разъяснил малыш.
– Ну, идем!
Егор взял его за ладошку и отвел в туалет. Но там они столкнулись с некоей проблемой – унитаз оказался высоковат для парня.
– У нас дома для этого скамеечка есть, – вздохнул Степан.
– Сейчас будет тебе скамеечка, – пообещал Егор.
Он зашел в кабинет, не глядя выдернул с книжной полки пару увесистых томов и, вернувшись в туалет, к ожидающему его Степану, положил их на пол возле унитаза.
Степан забрался на книжки и, протянув Егору зайца, важно сказал:
– Иди, я сам!
Егор вернулся в кухню, посмотрел на зайца в руках и улыбнулся.
Про детей он ничего не знал. Он рос единственным ребенком в семье, ни братьев, ни сестер у него не было, а следовательно, не было и племянников. У его друзей, конечно, были дети, и он с удовольствием с ними возился, и играл, и дарил подарки, когда приходил в гости, но о таких подробностях детской жизни, как скамеечка к унитазу, не знал.
Шлепая босыми ножками по плиткам пола, пришел после туалета Степан.
– Почему босиком? – спросил Егор.
– А тапочек нет, – пожав плечами и разведя в стороны ручки, сказал Степка, – я искал, но не нашел.
Егор, подхватив его под мышки, поднял с пола и усадил на диван.
– Тогда не стой на полу, – пояснил он свои действия.
– В туалете надо нажать кнопочку, чтобы смыть, – объяснил ребенок.
– А то как же! – согласился Егор.
Он выполнил поручение и, вернувшись в кухню, спросил:
– Завтракать будешь?
– Буду.
– Что ты обычно ешь на завтрак?
– Что Бог пошлет! – сказал Степан и звонко рассмеялся.
– Что? – не понял Егор.
– Так мама говорит. Открывает холодильник и говорит: «В этот день Бог послал…» – и называет то, что вытаскивает!
– Шутница у тебя мама.
Воспоминание про Степкину маму немного поубавило веселого настроения Егора.
– Сначала сок, – подсказал Степан. – У тебя есть сок?
– Есть.
Егор достал из холодильника апельсиновый сок, налил в большую кофейную турку, подогрел на огне, перелил в стакан и поставил на стол перед парнем.
Степан, взяв стакан двумя руками, сделал несколько глотков.
– Что идет после сока?
– Каша, или творожок, или оладушки, если мама дома и выходной, и йогурт.
– А хлопья или «несквик»?
– Нет, это вредно для детского здоровья, – пояснил Степка.
– Понятно. Ну, посмотрим, что нам Бог послал, – сказал Егор, открывая холодильник. – Так, йогурт есть, молоко есть. Творога нет, а оладушки я не умею, уж извини.
– Значит, каша, – вздохнул Степан, допил сок, поставил стакан на стол и вытер губы тыльной стороной ладошки. – Кашу я не очень люблю.
– А кто ж ее любит, – посочувствовал Егор, – но придется. Я составлю тебе компанию.
Молоко закипело, Егор насыпал в кастрюльку геркулес, добавил сахару, убавил огонь и присел на диван к Степану.
– Ну-ка, брат, давай я тебя посмотрю.
Он поднял и поставил Степана на ноги на диван. Посмотрел глаза, пощупал узлы на шее.
– Покажи язык.
Степан показал и спросил:
– Ты доктор?
– Да.
– А я вчера в больнице был.
– У тебя здесь не болит? – спросил Егор, ощупывая мальчику поясницу.
– Нет.
– А когда ты писаешь, тебе не больно, не щиплет?
– Да нет же! Ты как мама, она все время спрашивает, где у меня болит!
– И где у тебя болит? – усмехнулся Егор.
– Да нигде же! – весело оповестил пацан.
– Молодец! – похвалил Егор.
Они поели кашу, Степан, не замолкая ни на минуту, что-то рассказывал про друга Вову со двора, про его собаку таксу, по кличке Нюська, про то, что мама не разрешает ему собаку, о том, как они ходили с мамой в парк и он катался на всех-всех аттракционах, на которых разрешено кататься не очень большим мальчикам.
Под его рассказы Егор помыл посуду и спросил:
– Что у нас дальше по программе?
– Мультики! – уверенно ответил Степан.
– Насыщенная программа, ну, идем.
Степан вылез из-за стола, взял зайца и, вспомнив о вежливости, запоздало поблагодарил:
– Спасибо, было вкусно. – Подумал и честно добавил: – Но не очень.
– Уж как получилось! – усмехнулся Егор.
И в этот момент, разбивая умиротворенность утра, раздался крик, страшный, отчаянный вопль ужаса:
– Не-ет!!! Не-ет!!
Степан вздрогнул, испугавшись, Егор кинулся в спальню.
Вика вцепилась в простыню руками, тело ее била крупная дрожь, она мотала головой из стороны в сторону на подушке и, заливаясь слезами, кричала отчаянно, страшно:
– Не-ет!!
Егор схватил ее за плечи, приподнял и стал трясти:
– Вика! Вика, проснись!
– А-а! – простонала она, открыла глаза и села.
Егор резко прижал ее к себе, крепко обнял и, поглаживая по спине, успокаивал:
– Все, все, это был просто сон! Все!
Она дрожала, всхлипывала, еще не совсем придя в себя.
– Мамочка! – плакал Степан и дергал ее за майку.
– Степик! – опомнилась Вика.
Она подхватила сына под мышки, притянула к себе на колени, крепко прижала на мгновение и стала целовать, заливаясь слезами.
– Ты в порядке?! С тобой все в порядке?! – спрашивала она, ощупывая сына с ног до головы.
– Мамочка! Ты чего? – рыдал Степан, не понимая, что происходит, пугаясь того страшного и очень плохого, отчего мамочка так кричит, смотрел на нее расширенными от страха глазами.
– Хватит! – жестко сказал Егор.
Он забрал у нее Степана, поставил его на пол возле кровати.