— Куда там! — в сердцах отпарировал ротмистр. — Унгерн с местной знатью, с этими туземцами не хочет ссориться. Не позволяет их и пальцем тронуть! Они опора трона монгольского Богдо-хана, а мы в Монголии по его высочайшему приглашению — так объяснили народу. Смешно сказать, наши офицеры думали, думали и придумали — обчистить князьков этих в карты, в простую девятку или в штосс, нашлись и вашего американского покера мастера. Не тут-то было, играют знатные монголы только в какие-то дурацкие китайские игры на пальцах, Будда не велит играть на деньги — рекомендует шахматы, поэтому проигравшего здесь просто лупят палками. Находят в этом большую для себя забаву — ты князь, а тебя палками. Дикари!
— Рулетку не пробовали? — деловито поинтересовался Денис. — Говорят, помогает…
— Да какая здесь, в Урге, в Тмутаракани этой, может быть рулетка? Вы что, с неба свалились? В общем, думайте, янки, думайте! Не счесть алмазов в каменных пещерах. Я с Сипайловым очень на вас надеюсь, американец вы наш! — закончил Извицкий.
Когда он вышел, Денис прямо в одежде бухнулся, не раздеваясь, на взбитые перины широченной, трёхспальной, купеческой кровати, смотревшейся диковато в хрупком, изысканном китайском интерьере гостиничного номера — стыдливо приоткрытые ширмы, украшенные вытканными по ткани фривольными сюжетами любви по-китайски, низкий, инкрустированный столик для чайных церемоний, остальная мебель тоже, как из кукольного домика, не надежная какая-то. Только сияющий, как новенькая копейка, начищенный красавец-тульский самовар смотрелся на обеденном столе молодцом, домовито, намёком на какой-никакой уют.
Уставившись в недавно побеленный потолок, Денис Лагода размышлял. Всё что с ним произошло за последние несколько часов — присниться могло только в ночь сильных магнитных бурь или когда следующим утром собираешься крепко простудиться, грипп с высокой температурой начинается. Поскорее бы Тамара приснилась, а то, чем дальше, тем желанней она, блистает своим отсутствием. Сон? Вот явится сейчас полковник Сипайлов со своим, на часок позаимствованным со стенки в кабинете, кнутом, заклацает из той же коллекции ржавыми клещами лейб-улан Извицкий, завсегдатай Английского в Петербурге клуба — появятся, хором скажут: «Баю-баюшки, баю, наш Дениска, не ложися на краю!». И где-то здесь, в этом паноптикуме, в Кунсткамере этой, здесь может быть Тамара, ходит, ждет от него помощи, защиты, в безбрежные лужи Урги окуная свои ножки. Денис вскочил и зашагал по номеру. Решено. Забирать Тамару и вместе выбираться отсюда, но куда, как? С ширмы на него сочувственно поглядывали, вытканные шёлком персонажи китайских сексуальных церемоний.
Чтобы хоть как-то отвлечься от мрачных мыслей, решил попробовать чай из самовара. Взяв расписанную драконами большую фарфоровую кружку, подставил ее под медный носик. Повернул витиевато загнутый краник. Из самовара потекло нечто, на чай вовсе не похожее, странно резко пахнущая муть. Денис осторожно пригубил содержимое кружки. Похоже на разбавленный тёплой водой спирт, гадость!
Что пьют, чем живут обитатели этой неведомой страны? Первые впечатления: вокруг настоящие, очень реалистичные, не из массовки, белогвардейцы — ротмистры, полковники, казаки, уланы. Пятак твою распротак… На советское кино похоже и не похоже одновременно: адъютант его превосходительства, вдруг вдали у реки засверкали штыки… и так далее. В целом — опасное для жизни, смутное время. Чем эпоха интересней историкам, тем опасней в ней жить. Получится ли, даже если скоро отыскать Тамару, отсюда выбраться? Найдутся ли здесь еще волшебные зеркала династии Мин для возвращения домой? Вспомнилась прочитанная давно, в каком-то научно-популярном журнале, статья о путешественниках по времени. Рассматривался там вопрос — что произойдет, если такой путешественник сможет сотворить в прошлом нечто, резко меняющее ход истории. Убить, к примеру, народом любимого вождя или, наоборот, тирана, притащить из своей эпохи какое-нибудь гениальное изобретение, ускорить, замедлить прогресс. Появится ли тогда еще один параллельный мир с новыми, переписанными, школьными учебниками? Или новый абзац в летописях, неудобные факты просто постараются не замечать, а из новой редакции текста — тихонько выбросят? Нет, автор статьи убедительно доказывал, что разорвать связь времен никому не удастся, как не старайся, не нами она с такими трудами налажена, скомутирована, озорника из прошлого, из будущего, — без разницы — просто выбросит вон, вернётся он домой, в своё время. Заманчиво. Вот только чтобы такое, эдакое, сотворить, учудить, как заслужить, чтобы тебя вернули обратно? А лучше в день лет за десять до истории с Ментовским городищем — соломки постелить, потому как уже знаешь, где упадёшь…
В общем, будь что будет, хватит на купеческих перинах валяться, пойти пройтись по городу — решил Денис. На столике у кровати только сейчас обнаружил, прикрытый салфеткой и по всему видать, ротмистром незаметно оставленный, декорированный монгольским орнаментом, кошель с серебряными монетами. Ревизор Николай Васильича Гоголя как-то сразу вспомнился, бессмертная и всегда актуальная классика. Взятки. «Начало обнадёживает, — подумалось, — теперь главное не размениваться по мелочам».
Он спустился вниз и сразу очутился в эпицентре семейного скандала, во всю разгоравшегося за гостиничной стойкой ресэпшена. Пожилой китаец, очень похожий на злого мужа, как раз замахивался на несравненную Юнь-Лунь бамбуковой палкой. Женщина испуганно присела, пытаясь заслониться веером. Оба разом увидели нового постояльца и смущенно замерли в немой сцене. Поднятая для удара бамбуковая палка замерла тоже. Судя по всему старый муж не одобрял кредитование женой контрразведки Сипайлова, но кроме жены поделиться своими сомнениями ни с кем больше не может.
— Извините, — решил вежливо вмешаться Лагода, сперва на всякий случай супругам поклонившись, — я только хотел спросить. А что это у вас за чай такой, неожиданный, в самоваре? Экслюзивная местная заварка?
Китаец в ярости швырнул свою палку в угол и скрылся за дверью. Юнь-Лунь кокетливо поправила прическу и подарила постояльцу фирменную улыбку.
— Мой американский господин, это не заварка и не чай! — почти без акцента защебетала китаянка. — До вас в вашем номере жил важный русский генерал, тоже большой друг господ из контрразведки, так он каждый день заказывал полный самовар нашей водки, очень, очень вкусной, из козьего молока. Арька, по монгольски называется. Мы решили раз вы новый гость русской контрразведки, то вам тоже понравится. Хорошо пьётся, легко…
«Чёрт знает, что такое! — сердито подумал Денис. — Водку — самоварами. Козлиное молоко… Алкоголики несчастные! Хорош русский генерал — прямо ходячий голливудовский стереотип».
Но вслух хозяйку вежливо поблагодарил, наговорил ей любезностей. От комплиментов она расцвела подобно хризантеме в императорском саду. Воспользовавшись удобным случаем, теперь можно попытаться разузнать о главном, о Тамаре.
Он достал айфон, включил. Зашёл в папку фотографий, нашел изображения Тамары. Где он её только не снимал — на пляже, в музее, в лесу, в каких-то развалинах, даже на царском троне. Выбрал крупным планом самый удачный портрет и показал китаянке.
— А эту женщину вам встречать не приходилось? Хотя бы мельком могли видеть…
Юнь-Лунь с детским смехом маленькой шалуньи выхватила айфон и принялась его разглядывать, вертеть в руках.
— Какая у американского господина интересная пудреница! И в ней портрет любимой женщины, ведь так?
Денис терпеливо ждал. Наигравшись, налюбовавшись айфоном, китаянка наконец сказала:
— Лицо этой дамы мне знакомо! Видела её недавно на балу в доме губернатора, но имя не запомнила, очень русское что-то… В вашей Америке, мой господин, такие красивые волшебные пудреницы дарят, наверное, только самым любимым женщинам?
— Бывает, дарят… — согласился Денис и принялся напряжённо размышлять над услышанным.
Зеркала времени, отправили Тамару, как и Дениса, в Ургу. Прижился, видать, у них маршрут. Если, конечно, китаянка не ошиблась — ей все европейцы на одно лицо. Но Тамара, принцесса на горошине. Не успела здесь появиться и сразу, — фу-ты, ну-ты! — к губернатору на бал. Тяжело ей здесь, наверное, приходится. Народ вокруг всё больше стрёмный, с порочными наклонностями. Азия! Ладно, Урга не пурга, город не велик, не мегаполис, сегодня же Томку нужно найти, сыскать.
На прощанье узнав у Юнь-Лунь, где можно купить принятую в этих местах одежду, Денис вышел на улицу.
Выяснилось, что в Урге пристойно одеться можно только на городском базаре. То немногое, что ещё таилось на торговых складах, в лавках и магазинах — после нескольких лет смуты, государственных переворотов и правления полуумных, жадных до чужого генералов — было вконец разграблено, растащено при взятии Урги в незабываемом феврале 1921 конниками барона Унгерна. Азиатская дивизия, так они себя называли в оперативных сводках, в приказах и обращениях к населению. После богами войны разрешённых, отпущенных трёх дней на грабежи и погромы в любом взятом на саблю, на штык, на пику городе — завершилось Великое Перераспределение богатств этого мира, кто был никем, тот стал ничем и взошло наконец-то, воссияло над монгольской степью Солнце высшей справедливости, а в лучах его заблистала, заиграла Золотая, приготовленная всему миру, плётка самого Чингисхана. Шёпотом рассказывали, что теперь держит её в своих руках барон Унгерн, разом открылось ему на нужной странице чингисово Заветное Сказание… А то, что не смог вместить, принять многочисленный обоз Азиатской дивизии и примкнувших к нему отрядов монгольских князей и лихих нойонов, всё это очутилось на ургинском базаре.
Не терпелось заняться поисками Тамары, но сначала нужно приодеться сообразно эпохе, в которую попал. Щегольская кожаная курточка и вельветовые джинсы — одежда на все времена, но следом уже увязалась стайка любопытных, издали приценивались подозрительные, похожие на нищих, оборванцы. Базар был как раз для путешественника по времени, торговые ряды пестрели артефактами разных эпох, здесь было всё — от настоящих костяных монгольских луков со стрелами и до поющих голосом Шаляпина музейных граммофонов. Там, где торговали одеждой, больше всего народу собралось у прилавка за которым одноглазый, с серьгой в ухе, казак предлагал европейское женское бельё. На исцарапанном чьими-то когтями, крепко побитом, но ни в чем не виноватом, грудастом женском манекене красовался новенький пеньюар. Разглядывавшие его молодые широкоскулые монголки стыдливо хихикали, пряча лица за широкими рукавами своих халатов-ховонтэй. Пройдя торговыми рядами дальше, Денис не удержался и примерил перед чудом уцелевшей половинкой зеркала парчовый халат китайского чиновника-мандарина. Халат смотрелся, надел и прямиком в Запретный город, во Дворец Спокойного Долголетия мухой на полусогнутых. Хорошо, в широком ассортименте были представлены разнообразные военные мундиры, шинели, черкески, папахи. Красивая девушка с петербургским усталым лицом и в английском, набекрень, берете продавала напольные часы с боем. Подбирая озорные мелодии, аккомпанировала себе на балалайке. Дальше шли мясные ряды с жирными мослами и торчащими бараньими ногами. За порядком на базаре присматривали вооруженные винтовками буряты в собачьих шапках-малахаях и со знакомой уже, перевёрнутой свастикой на погонах.