Уже с вновь обретенной печатью в руках Денис подумал, что сейчас у него наверное ужасно глупый вид. Стало стыдно за придуманные для Чижикова мрачные перспективы. Касаемо Извицкого, то в голове мысли о нем пришли в полное расстройство, стали не читаемыми, аптекарским почерком зашифровались. Зачем, спрашивается, офицеру контрразведки, правой руке полковника Сипайлова, пачкаться, на манер щипача шарить по чужим карманам? Если ротмистр знал где, у кого печать находится — изъял бы открыто, законным способом, — сопротивляться бесполезно, рядом пыточный двор. А так уголовщина какая-то получается, стыдно, господа офицеры, голубые князья… Что не говори, а богата Урга талантами: солдатскими кружками здесь играют в наперсток, офицеры мастерски обчищают карманы, причем жулики испытывают на прочность, тестируют уже друг друга. Жулики? Нет, гвардейцы, камер-юнкеры карманной тяги, едри их в качель!
Дальнейшие размышления, чудесные открытия и отгадывание загадок Денис отложил на потом. Успеется. Сейчас же, горячо поблагодарив Чижикова за проделанную работу, он налил ему стакан водки и начал делился своими смелыми замыслами, открывать громадьё планов. Грядущее грезилось таким. В Урге для VIP-персон, в основном для монгольских князей и нойонов, недорезанных Унгерном ростовщиков и перекупщиков, откроется элитный ночной клуб, похлеще даже салона баронессы фон-Штекельберг с её скучным чаем. Для затравки их сиятельствам в клубе предложат насладиться просмотром картинок из волшебных ящиков генерала Сюй-си-чена, — за каких-то десять серебряных долларов разрешат целые четверть часа крутить ручкой настоящую парижскую ретро-порнуху. Потом в обществе прекрасных дам распитие водки-арьки, если получится достать, дюбнуть с дивизионного склада пока Унгерн в отъезде — коньячный спирт, дамам — шампанское за счет кавалеров. И, наконец, самое главное — джэкпот господина Лагоды (обязательно, кровь из носу, достать белый костюм и тросточку). Гостям будут по очереди, с выходом, представлять первых русских красавиц Урги, недотрог-эмигранток из лучших петербургских фамилий. Право провести с одной из них незабываемую ночь — разыграет Чижиков в свои три карты. Каждый может поставить на русского Ибикуса, нет, уже не вшивые серебряные доллары, а десять золотых слитков-лянов — золотой стандарт Урги. Угадал карту — неприступная красавица твоя. Но Чижиков своим честным, благородным словом игрока заверил, что дамам ничего не грозит — угадать Ибикуса после его, чижиковых, манипуляций невозможно, сколько раз уже пытались на базарах, в караван-сараях, под открытым небом на площадях, даже в монгольской тюрьме. «Не извольте беспокоиться! — хитро скалил он свои маленькие зубки. — Сделаю все, как надо, комар носа не подточит, а дамская честь, сокровище это драгоценное, при дамах и останется!». Далее сохраненным в неприкосновенности дамам — 10 процентов от собранного золота, остальное в равных долях — Денису Лагоде, Сипайлову, Извицкому и, наконец, Чижикову. Против последнего пайщика крыша из контрразведки активно возражала, господа офицеры полагали, что работать он должен не за страх, а за совесть. Но Лагода карточного гения отстоял, свою честно заработанную долю он получит наравне со всеми.
Главная заковыка в этом замечательном проекте — где найти и как аристократок уговорить — баронесс, графинь, княгинь. К чайным розам из салона баронессы фон-Штекельберг — не подступиться, пробовали. Стерегут их церберы Унгерна, даже полевой телефон провели, сам Унгерн на проводе. И потом, а как здесь, за тысячи верст от Петербурга проверить — кто на самом деле графиня, принцесса на горошине, а кто только прикидывается, сама же из низших, податных сословий, из разночинцев, гувернантка какая-нибудь. Табель о рангах опять же, у одной муж коллежский регистратор, другая — дочь действительного статского советника, племянница шпрехшталмейстера, поди разбери. Внешне почти все поизносились, поиздержались, от большевиков убежали налегке, французский подзабыли, баранина каждый день — цвет лица уже не тот.
Чижиков видя терзания компаньона, ситуацию упростил до нельзя:
— К чему нам все эти условности? Княгини, герцогини… Кто из монголов, из князей этих со скотного двора, ханов караван-сарая, табунщиков знает хоть что-то о петербургских аристократках? Может и видал в Урге издали, краешком платья пригрезилась. А посему предлагаю — набрать для нашего дела дам почище, с манерами, с воспитанием, но родословные уже какие попадутся, родословные потом сочиним, придумаем. Графиня? — хорошо! Купчиха? — согласны! Артистка? — лучше не придумать! Офицерская жена, капитанская дочка? — милости просим! Но французский, хотя бы в пределах гимназии — обязательно, глаза, взгляд — чтоб не такие, как у замороженной каракатицы. И главное — в женщине, в бабе шарм должен быть! Без шарма — прогорим!
— А как это, шарм? — очнулся, зачарованный словесами Чижикова, Денис.
— А так это, что словами не объяснить! — отрезал осмелевший Чижиков. — Поручите это дело мне, я найду и приведу, будут у нас не женщины — будут у нас конфетки, будет сплошное монпасье!
Поручив женщин Чижикову, Денис вернулся к своей лотерее. Понадеялся на то, что если Тамара где-то здесь, в Урге, то найдет его сама, явит, наконец, свой светлый образ. А как иначе, — скоро появятся у него деньги и они женщине подскажут, выдадут координаты, где суженого-ряженого, милого, искать…
Но для такого дела, как лотерея нужна хорошая, с размахом рекламная компания, а времени в обрез. Со дня на день в Урге ждут Унгерна, власть оставленного в городе комендантом Сипайлова закончится, иди, знай, что произойдет дальше, что учудит неадекватный барон. Возьмет и выпишет в награду за все труды пятьдесят плетей, прямо по седалищному нерву, чтобы потом ни сесть, ни встать. Инвестиционный климат здесь такой, никакой, ни к черту!
Весь в золотых драконах шикарный автомобиль генерала Сюя — главный приз лотереи — выставили прямо посреди городского базара. Рекламная акция. Вокруг быстро собрался народ, на верблюдах подъехали несколько кочевников, прямо из степи на горячих скакунах вихрем примчались какие-то джигиты. Монголы осмелели, начали забираться в салон автомобиля, крутить руль, осторожно пробовать педали. На заднем сиденье мигом устроились нарядно одетые девушки-хохотушки из местных. Чтобы подудеть, посигналить клаксоном, расшевелить базар — отдельная очередь. Растолкав толпу, подошли желанные гости — полевые командиры-нойоны с поясами распухшими от зашитых золотых монет. Подъехала карета с богато одетым князем. Нанятые Лагодой голосистые базарные глашатаи принялись выкрикивать условия первой монгольской лотереи. Тут же продавали лотерейные билеты, в своем недавнем девичестве — пронумерованные, красочные, на хорошей бумаге с водяными знаками — страховые «возобновительные» полисы красноярского общества «Саламандра». Несколько мешков с этими незаполненными полисами обнаружились в подвалах разграбленного китайского банка Урги. Саму «Саламандру» успели прихлопнуть большевики, поэтому по настоянию Чижикова ставшие фейковыми полисы для верности пропечатали походным, плохо читаемым, штампом, расстрелянного артиллерией еще в 1918 ударного офицерского бронепоезда «Хунгуз». Как этот штамп очутился в сиротской котомке Чижикова — до сих пор одна из загадок истории. Но все вместе — расписанная августейшими вензелями, с красивыми затейливыми подписями, карточка-полис, да еще осененная двуглавым орлом походного штампа брошенного на запасных путях бронепоезда — все это вполне могло сойти за лотерейный билет, на базаре вызывало доверие. Тем более, что настоящих билетов за последние лет семьсот здесь никто не видывал, про лотереи слыхом не слыхивали. А вот во времена Чингисхана и Батыя что-то из цивилизованной Европы могло и просочиться, прибыть с берегов Адриатики в трофейных монгольских мешках-турсуках.
Торговля шла бойко, но без скандала не обошлось. Один из нойонов, отдав за лотерейный билет золотую монету из своего матерчатого пояса, решил, что автомобиль генерала уже его. Так понял условия лотереи. Адъютанты нойона привели лошадей и начали формировать на конной тяге автопоезд в четыре лошадиные силы. Пришлось звать на помощь казаков из комендантской сотни, присматривавших за порядком. Зато монгольский князь-гун из подъехавшей кареты, после недолгих раздумий купил за свое золото сразу два десятка билетов. Серьезное приобретение — не театральные разменные купоны, разрисованные всякой нечистью, не фантики генерала Сюя с непонятными иероглифами. Многие предлагали серебро, но Лагода еще не придумал обменный курс. Решил вечером согласовать этот вопрос с Чижиковым, посоветоваться.
Чижиков… Вместе им хорошо работалось, за последние дни притерлись друг к другу. Вечно взъерошенный, как после ловли блох, в старой почему-то студенческой тужурке, улыбчивый, всегда в хорошем настроении, но какой-то одновременно несчастный человечек. Глядя на него, Денис иногда ощущал себя старым холостяком, который из детдома забрал на воспитание сироту. Хотя, как выяснилось, Чижиков был не на много, но годами старше.
О себе картежник кое что поведал. В Одесском университете подавал большие надежды. Курс правоведения закончил адъюнктом. Пристроился чиновником по особым поручениям при вице-губернаторе. Начало получаться в карты, как вдруг однажды поторопился сорвать банк и вчистую продул секретные суммы для особых губернаторских нужд. Вылетел со службы с треском, зато открыл сезоны в игорных домах и казино. Революция семнадцатого года застала Чижикова за зеленым сукном картежного стола, — как раз заканчивал свои мизера. Кодексы Гражданской войны шулерам давали большие шансы, хотя ставка на жизнь все чаще оказывалась битой. К девятнадцатому году в руках заиграла, окончательно утвердила себя долгожданная ловкость, пришло совершенство, но из всей колоды одесский правовед доверял только Ибикусу — русскому Джокеру, поэтому усмирил себя старой русской забавой в три листика. Ибикуса, — всего одну карту из трех, ловко раскладываемых и передвигаемых на виду у сделавших на нее свои ставки, — всего одну карту и нужно было угадать. Неуловимый Ибикус манил, дразнил, но не давался пассажирам прокуренных до угара железнодорожных теплушек, злющим офицерам волчьей сотни Шкуро, лукавым чешским легионерам корпуса Гайды, пробирающимся домой дезертирам из Красной Армии. Чижиков тоже рисковал. Под Харьковым лихой атаман Савка-Божья Кара, разобрав железнодорожные пути, остановил эшелон с Чижиковым посреди степи и поставил на Ибикуса связку золотых перстней. Не угадав, приказал «злодюгу, шахрая» Чижикова повесить. Хлопцы атамана весело, с огоньком, приказ выполнили и с песней «Несе Галя воду, коромысло гнеться…» ускакали обратно в степь. Карточный гений на семафоре повисел, повисел, потом стрела семафора по тяжестью его тела опустилась и он тихонько соскользнул на землю. Уходить пришлось все дальше и дальше на восток, следом на своих бронепоездах катили красные, в небесах во всю безобразничали драконы революции…