Буян повествовал с ровным тяжелым утомлением, и чем более страшные говорил вещи, тем ровнее и глуше звучал голос. Юлий с Поплевой едва находили силы переглядываться.
— Под Бобриком Рукосил имел несколько десятков приспешников. Вчера вечером его окружала толпа всякого сброда. Эти люди, может быть, мало что понимают в военном деле, но тут уж все пошло кувырком: прежнее оружие, прежние приемы боя утратили смысл, когда решает искрень. Имея Сорокон, Рукосил без большого труда просвечивает намерения людей и подчиняет их своей воле. Он быстро обрастет деятельными помощниками и настоящим войском.
Население Полесья в ужасе. Это сплошной стон, вопль и плач, нескончаемый рев. Никто не помышляет о сопротивлении. При первом приближении Рукосила со своей ордой люди, мужчины и женщины, совершенно подавленные страхом, ложатся на землю и складывают на груди руки, ожидая, когда их убьют. Те, кто разбежался по лесам, горят. Леса пылают на десятки верст сплошным огненным морем. Шальные искрени перебрасывают пожары на огромные расстояния. Запах дыма слышен за сотню верст. Скоро повеет гарью и в Толпене. Горят десятки деревень и местечек. Сколько людей погибло, невозможно и помыслить. Опасность не просто велика… она очень велика, государь. Рукосил в исступлении. Он пойдет напролом, и кто знает, где удастся его остановить.
Не открою большой тайны, если скажу, что правительство Республики встревожено. Между нами говоря, государь, они все там потеряли голову. Я буду настаивать на немедленном военном союзе между Республикой и Великим княжеством Слованским, но боюсь, что мое мнение не переломит общего настроения. Боюсь, мое мнение сейчас там не много значит… — Буян сдернул с колен шляпу, швырнув ее рядом с собой на сиденье. — Если так — я ухожу в отставку. Но и вы, государь, должны нас понять, — продолжал он, переменившись. Так резко возвратился он к сдержанности, что в самообуздании этом выразилось нечто неестественное, казалось, нарочитое. Буян покосился на шляпу с побуждением возвратить ее на колени, чтобы восстановить уже окончательный порядок, но благонравно сложил руки, оставив головной убор в покое.
— Вы, государь, должны понять и Республику. Борьба с Рукосилом, который овладел искренем, не только трудна… она… словом, я не буду особенно удивлен, если кто-то заговорит о безнадежности. Правительство Республики будет искать спасения в глухой и жесткой обороне. Вы должны представлять вековые обычаи пигаликов, невмешательство — это что-то вроде символа веры для нас. Трудно отказаться от традиций в одночасье.
Буян замолчал. А Юлий, не понимая собственных ожиданий, некоторое время глядел на посла — в подспудной надежде, вероятно, услышать еще нечто настолько важное, что значение этого последнего, добавочного слова могло перекрыть, если не вовсе отменить, все прежде сказанное. Потом замедленно и трудно приложил ладонь ко лбу и чуть слышно застонал, ссутулившись.
— Но как же это могло случиться? — сказал Поплева. — Как Золотинка? Она что?
— Золотинка, по всей видимости, — сухо пояснил посол, — великая волшебница. Без Золотинки, сударь, искрень никогда бы не был запущен. Тут такое чудовищное стечение обстоятельств, которое… всегда и происходит. Никакое несчастье не происходит без чудовищного стечения обстоятельств, уважаемый Поплева. Потому что счастливое стечение обстоятельств приводит к прямо противоположным следствиям.
— Вы будете Золотинку преследовать? — спохватился Юлий, придавленная мысль которого зацепилась за нечто известное и понятное.
— Великую слованскую государыню мы преследовать не будем, — возразил Буян с особенным, посольским бесстрастием. — Теперь, я бы сказал… обстоятельства изменились.
— Но что же делать? — растерянно проговорил Юлий, словно советуясь с собой вслух. — Я не могу все бросить, чтобы искать Золотинку.
— Ни в коем случае, государь, — подтвердил Буян. — Сейчас в Полесье такая катавасия, что ускользнуть от гибели так же просто, как и погибнуть. Все зависит от случая, и вы ничем слованской государыне не поможете, если ринетесь туда очертя голову, без войска. Скорее всего придется спасать спасателя, только кто это будет делать? Пока вы будете искать государыню, пропадет и страна.
— Так что вы предлагаете, пойти и утопиться? — вскричал Юлий с неожиданным раздражением. — Я буду бороться до конца!
— Искренне на это надеюсь, государь. Позвольте мне изложить несколько соображений. Победить Рукосила можно только в полевом сражении — не иначе. Все крепости и города после появления искреня стали большими ловушками. Они полны железа. Нет никакой возможности уберечь город (и чем больше город, тем хуже) от мгновенного, в считанные часы уничтожения. Полевое сражение, да, его можно выиграть. Вероятно. Я не говорю теперь о самом простом решении — убить Рукосила. Он преступник, нет вопросов.
Конец Рукосила избавил бы мир от страшной угрозы и решил дело одним ударом. В его окружении, по видимости, нет ни одного человека, который способен был бы запустить искрень даже с помощью Сорокона. Чем мощнее волшебный камень, тем труднее им овладеть — это известно. Сорокон мало кому доступен. Да. Но добраться до Рукосила уже сейчас трудно, а с каждым днем будет еще труднее — невозможно. Забота о безопасности станет для него оборотной стороной борьбы за власть, он сделает все, чтобы оградить себя от случайностей. А с помощью Сорокона можно очень многое сделать. Мы упустили случай уничтожить Рукосила в самом начале и, хуже всего, сразу его испугали. Если пигалики не могут добраться до чародея, то, простите, государь, это и вам не по силам.
Я советую вам немедленно возвращаться в Толпень и со всей возможной поспешностью, и малого часа не теряя, готовиться к сражению. Вероятно, оно будет единственным. За неделю можно многое переустроить. Нужно выделить часть войска и вооружить его бронзовым оружием, удалив все железное. Вероятно, основу такого войска могут составить конные лучники на неподкованных лошадях, а стрелы с бронзовыми наконечниками. Пехота с длинными копьями, опять же — бронзовые наконечники. Если вы успеете снарядить хотя бы тысячу таких бойцов, то получите ощутимое преимущество перед Рукосилом.
Юлий слегка кивнул, как человек, сверяющий чужие мысли с собственными соображениями, и неожиданно сказал:
— В засаде, в тылу хорошо бы иметь железное войско. Без доспехов, понятно, но со стоящими мечами и копьями. — И на вопросительный взгляд Буяна пояснил: — А если Рукосил придержит искрень? Не станет его запускать, а пошлет закованных в железо всадников против моих босоногих лучников? Он сокрушит их первым же натиском.
— Почему босоногих? — невольно ухмыльнулся Буян.
— Сапоги ратников, насколько я знаю, подбиваются железными гвоздиками.
Буян примолк. Последнее замечание Юлия повергло его в мрачную задумчивость.
— Что если разделиться? — спросил Поплева, выждав. — Государь возвратится в Толпень, а я своим ходом, полегоньку пойду побродить по Полесью, как?
— Едва ли от этого будет толк, — возразил Буян довольно небрежно. — Сейчас, по крайней мере. Вы ее не найдете.
Юлий как будто бы так не думал, однако предложение Поплевы обсуждать не стал.
— Был такой огромный медведь, — сказал он, помолчав. — Тогда, в Каменце, вы помните. Он перебил там всех едулопов.
— Да, это Поглум.
— Где он сейчас? Можно его отыскать?
— У него избушка в горах, да. Есть.
— Можно просить его о помощи?
— Вряд ли. Он не пойдет сражаться.
— Почему?
— У него новая любовь.
Юлий хмыкнул — не то, чтобы удивился, скорее наоборот: слишком хорошо понимал, как это случается, такое лихо. Неловко подвинувшись, он не решился уж более поминать медведя и его несчастные обстоятельства. А когда Поплева, не особенно хорошо, наверное, сообразив значение деланных смешков, принялся пылко настаивать на том, что отправится все-таки на поиски дочери, государь остановил его с неожиданной резкостью:
— Каждый человек на счету, вы мне и здесь понадобитесь. Да и как мы Золотинку спасем, если не разобьем Рукосила? Все решится в сражении.
На обратном пути в Толпень Юлий, глубоко задумавшись, отвечал невпопад и отрывисто — его спутники замолчали. Государь же, временами словно спохватываясь, совался наружу да покрикивал, чтобы скорее гнали.
Со странным умиротворением глядел в окно Поплева. Мучительные недоумения покинули его, осталось определенность, пусть самая тяжелая и тревожная, но все равно определенность, то есть возможность действовать, а не мучаться. Поплева, может статься, только сейчас, после разговора с Буяном, понял, как глубоко в душу проникли отравленные сомнения, заворошилось там подозрение… явилась смутная догадка, что Золотинка как бы и не Золотинка. Не то, чтобы оборотень, — так далеко Поплева не заходил даже в мыслях. Но все ж таки как бы не совсем она. Нечто чужое. Несчастье же, в которое попала дочка, а, главное, рассудительные соображения Буяна, которому Поплева безусловно доверял, показали дело с обыденной, вполне объяснимой стороны, удалив все наносное, порожденное мнительностью. Поплева перевел дух. Опасностей он не боялся, он боялся предательства.
Смутно было на душе Юлия. Привычка к одиночеству научила его прислушиваться к себе, а честность помогала избегать самообольщений. Переживая чудовищные новости по второму и третьему кругу, Юлий поймал себя на том, что обвал этот представляется ему не столь ужасным, в самом размахе несчастья находит он облегчение. И не только потому, что одни тяжелые впечатления сменились другими, а это и само по себе передышка. Но потому, главным образом, что в сравнении со всеобщим народным бедствием померкли личные его несчастья, сделались мельче, незначительнее. Роковые события и всему личному придали новое значение и смысл.
Все оказалось не так, как мнилось Юлию в безысходных его раздумьях. Взбалмошные повадки Золотинки, своевольная ее переменчивость, грубая жажда лести и развлечений, которые так коробили его, имели, значит, иные, недоступные для поспешных оценок основания. Можно было понять теперь, что за всем тем некрасивым, что спешил осудить Юлий, скрывалась внутренняя неустроенность Золотинки, разъедающая душу тревога. Бог знает, что пришлось бедной девочке пережить, затаив это глубоко в себе, не имея возможности открыться даже самому близкому, единственно близкому человеку! Вот откуда эта уклончивость, стоило только навести разговор на волшебное прошлое Золотинки. Если и было это малодушие, она же первая за него расплатилась. Расплатился Дивей, честно защищая государыню. Вся страна расплачивается — что теперь до прошлых недоразумений? Все, что может Юлий, — облегчить ношу вины, которая легла на любимые плечики… Но, боже ж мой, как сложилось бы все по-другому, стоило Золотинке довериться!