– А ты мне за это че? – гаркнул парень.
Он подошел к Миле и дернул ее сзади за лифчик.
– Дурак, что ли! – извернулась, поправляя застежку, Мила.
Юля и Лиля даже бровью не повели, так и сидели, вгрызаясь взглядами в свои журналы.
– Ой, да сами все купим, – сказала Мила и кивнула Поле: – У тебя деньги есть?
Деревья стояли будто в дымке, и пахло не весной, а осенью, под ногами болталась прошлогодняя листва. Машин не было, но, когда Поля переходила дорогу перед магазином, она на всякий случай семь раз поочередно коснулась сначала носа, а потом плеча.
Свои деньги она заработала тем, что летом продавала у магазина чернику. На то, чтобы набрать трехлитровую банку, уходило до четырех часов. Спину потом ломило от напряжения, а лицо и руки горели, искусанные комарами. Поля не любила лес: пинала скромные черничные кусты, если ягоды было мало и она была мелкой, и кричала проклятия ухающим птицам. Война с деревьями и травами ее успокаивала, и, набрав банку черники на продажу, она добирала еще полстакана для бабушки.
Деньги надо было прятать. Когда отцу не хватало на выпивку, он выворачивал карманы курток, вытряхивал школьный портфель. Надежнее было хранить заработанное у него под носом, и Поля разложила деньги между страниц книг, которые пылились в шкафу у дивана.
– Ты че ищешь там? – пробурчал отец, когда она сняла с полки «Хижину дяди Тома».
– Ниче.
– Че ниче!
– Че ты бухаешь постоянно? – огрызнулась Поля.
– Че сказала? – Отец приподнялся на локте, но тут же обмяк.
– Алкаш, блин, – процедила, выскакивая из комнаты, Поля. Она быстро смяла бумажки и затолкала их в карман джинсов.
– Ну-ка с отцом не ругайся, – сказала из-за стенки бабушка.
На плите подходил обед, и по квартире разносился запах капусты.
– С каким отцом, ма?
В коридоре Поля посмотрела на свое отражение в зеркале. На лбу торчал розовый прыщ, и, когда она сдавила его пальцами, из него прыснула струйка гноя.
– Какой ни есть, а он отец.
В кухне бабушка резала магазинные помидоры, бледные и безвкусные, лишь отдаленно похожие на те, что вызревают летом, – тяжелые, с тугой прозрачной кожицей и рыхлой темно-малиновой мякотью. Разрезаешь, и сок вместе с семенами течет по рукам.
– Давай я тебе помогу, – вызвалась Поля.
– Чего это ты, – удивилась бабушка, смахивая помидоры в шипящую на сковороде зажарку.
– Да просто так. Че, ты мне не веришь, что ли? – Она хмыкнула заложенным носом. Получилось жалостливо.
Вечером Поля налила бабушке валерьянку в чай. Чтобы перебить запах, она бросила в кипяток два ломтя лимона, и, когда несла в комнату, они бились о стенки кружки, как мертвые рыбы о лодочную корму. По телевизору показывали шоу, где певицы и актрисы учились у профессиональных спортсменов кататься на коньках. Когда ведущий передачи прощался с парой, набравшей меньше всех баллов, бабушка уже дремала.
Поля уложила бабушку в спальне и стала ждать, когда ее дыхание станет медленным и глубоким. Разворот тетради, которую она достала из портфеля, был исписан единственным словом: «Кирилл». Имя, повторенное столько раз, зажило отдельной жизнью. Кирилл не ходил на дискотеку, но Поля прикинула, что может сойтись там с кем-то другим, и когда Кирилл узнает об этом, все поймет. Он робкий, его нужно подтолкнуть. Зачесалась левая грудь, и Поля просунула руку в ворот футболки. Мила говорила, это значит, что мальчик, который тебе нравится, тоскует. Еще она говорила, что, если мальчик ударил девочку по спине, он ревнует, а если по голове – ценит и доверяет.
У клуба парни пускали по кругу полторашку пива. Пена извергалась из узкого горлышка, стекала по рукам на разбитый асфальт. Поля поискала глазами Милу, но той на улице не было, и она зашла в клуб. В предбаннике рядами стояли кресла со сваленными на них куртками. В танцевальном зале светились огни, играла песня про поцелуи. Полю особенно интересовала строчка, в которой лирическая героиня просила заслонить ее от полнолуния: в этом было желание избежать чего-то страшного. Мила сидела в углу зала, упершись локтями в складки юбки. Торчащую из глубокого выреза белую грудь можно было принять за плюшевую игрушку, которую она усадила на колени. За спиной у нее торчал Серый. Он как ходил, так и остался в туго застегнутой черной куртке.
– Танцевать пошли? – Он зачерпнул ее ковшами рук.
– Дурак? Прическу сломаешь! – засмеялась Мила. Увидев Полю, она выкрутилась, встала и поправила юбку, подтянула верх платья. Оглянувшись на Серого, бросила с усмешкой: – Ты какой-то медведь!
На Миле было фиолетовое платье с высокой талией и завязками на шее, как у купальника. Свободная юбка развевалась при ходьбе. Кто-то из ребят присвистнул. Звук вклинился в мелодию, нарушил ее примитивную гармонию.
– Пошли покурим.
Она не могла найти среди курток свою и схватила ту, что попалась под руку. На улице людей было больше, чем в зале. Мила спросила, взяла ли Поля деньги, и, получив от нее бумажки, отправила Мишку в ларек. Он как раз прикончил банку пива и запустил смятую жестянку в кусты. В зал он даже не заходил: многие из тех, кто шел на дискотеку, на самом деле весь вечер торчали на входе. До ларька с Мишкой увязалась целая компания, и их долго не было.
– А че, тут всегда такая галимая музыка? – спросила Поля.
– Нормальная музыка.
– Может, у тебя вкуса просто нет?
– А может, у тебя?
– Пошла ты!
– Сама пошла!
Они выкурили по сигарете и достали еще по одной. Поля чиркнула зажигалкой и стала водить огнем под ладонью. Кожу приятно жгло. Мишка был ничего, только худой. Голова болталась, прикрепленная к тонкой шее шарниром кадыка, кожа за ушами прошита синими нитками вен. Когда кто-то из ребят толкал его в плечо или залихватски сгребал в охапку, Поля ждала, что он рассыпется на звенящие косточки, как скелет в мультике.
– Тебе Мишка как?
– Долговязый, что ли? – хихикнула Мила. – Я думала, тебе Кирюша нравится. – Она сплюнула на асфальт и шаркнула по слюне сапогом.
– Только я ему не нравлюсь.
Ребята вернулись и выдали девушкам по банке. Поля дернула за металлическое кольцо, но оно оторвалось, и крышка не открылась. Тогда Мишка взял у нее банку и с силой воткнул в запотевший металл маленький складной ножик с серебряным лезвием. Из разреза потекло, и, лихо запрокинув голову, Мишка стал ловить ртом сочащуюся из банки струю. Поля тоже задрала лицо и поднесла его так близко к Мишкиному, что они касались друг друга липкими губами. Саданувший кожу металлический ключ-кольцо так и висел на Полином пальце.
Мишка не хотел платить за дискотеку, и они не пошли внутрь. За клубом из земли торчали замотанные в утеплитель водопроводные трубы. Сидеть на них было тепло и приятно. Правда, Мишка так схватил Полю за коленку, что она не могла пошевелиться. Второй рукой он обнимал ее за шею: его тяжелая ладонь лежала на ее груди. Нет, он не рассыпется на косточки, как в мультике. Когда они целовались, Поля закрыла глаза и напомнила себе, что с ней происходит нечто особенное. Она старалась раскопать внутри себя что-то соответствующее моменту, но чувствовала только, как ноет нога, как неудобно шее и жарко под ляжками. Вдобавок ей постоянно приходилось отстраняться от Мишки, чтобы глотнуть воздуха. Когда она в очередной раз втянула заложенным носом, он не выдержал и отстранился:
– Пойду покурю.
– Я с тобой, – сказала Поля, но так и осталась сидеть на трубе, ковыряя крошащийся утеплитель.
Холод отрезвлял. В голове у Поли было ясно, но, соскочив с трубы, она потеряла равновесие и рухнула на колени. Трава была холодной и мокрой, как вылизанный звериный мех. Поля погладила ее, вытянула ноги и легла на спину. Звезд не было, только пульсировала яркая зеленая точка. Будто кто-то посылал ей сигнал, который она должна была расшифровать. Она не помнила мать, но видела ее на фотографии: девушка в белом купальнике стоит по колено в траве, и солнце такое яркое, что вся она как из мрамора, а ее плечи укутаны в накидку подвижных теней. Поля так часто смотрела на снимок, что края загнулись, а изображение потускнело. Однажды, повинуясь какому-то смутному чувству, она взяла коробок и чиркнула спичкой, а когда опомнилась, от фотографии остался только небольшой фрагмент с деревом, тень которого раньше падала на девушку. Это была яблоня.
Поля лежала на земле. В ушах гремели басы, но она все равно расслышала другой отдаленный звук – не синтетический, а животный. Он напоминал мычание коровы, но был более низким и глубоким, как будто раздавался не в горле, а в животе. Это был олень. У Поли все внутри сжалось от этого крика. Она поднялась с земли и стряхнула прилипшие к джинсам травинки, комочки земли. Зажмурившись, она загадала, что, если зверь прокричит снова, все будет хорошо. Досчитала до десяти, потом еще раз – медленнее. Крика не было, и она пошла искать Милу.
Наверное, Поля уснула на земле, потому что никого из знакомых ребят перед клубом уже не было, но стояло четверо мальчишек – навскидку им было не больше тринадцати.
– Вы девочку не видели? С черными волосами. В синем платье.
– Не-а, – сказал один.
– Она там, – ответил другой. Махнув на дверь, он по-взрослому медленно затянулся сигаретой.
Воздух в танцзале был темным и мутным. Тянулась какая-то медленная песня, и несколько пар раскачивались ей в такт. Слепленные вместе, они походили на бумажных кукол, движимых теплым воздухом. Поля стояла, прислонившись к стене, и смотрела на танцующих, потом обошла расставленные вдоль стен кресла. Кто-то спал, укрывшись куртками, а когда Поля заглянула под воротник, темная фигура засопела, обдавая ее едким запахом спирта и табака. Милы не было и там, и Поля решила заглянуть за сцену и проскользнула в коридор, который вел к кладовке с реквизитом. Ходить туда не разрешалось, но Дэнчик, диджей и администратор в одном лице, наклонился к пульту и ее не видел. В коридоре было темно, правда под дверью кладовки горела тонкая полоска света.