– Какая прелесть, – изумилась Полина.
Она достала телефон и сделала две фотографии: одну общим, другую крупным планом, где четкими были только бисерины зубов, розовый нос и белые шерстинки вокруг него, а все остальное – размыто.
Автобус ехал в город пустым. Полина прислонила голову к окну и сразу уснула. Ей приснился сон. В нем был вулкан, и она шла к самому кратеру. Сначала снег под ногами мешался с пеплом, но по мере приближения к кратеру земля становилась теплее, и вот уже к подошвам приставала только вулканическая лава, затвердевшая круглыми барашками волн. Набухшие корки лавового языка. Огненные реки, лавовые берега. Про такие пейзажи говорят «неземные». Но нет ничего более земного, чем они. У Поли стучало от нетерпения в шее, и она расстегнула куртку, как будто это было единственное, что ее держало. Прозрачная вуаль угольной пыли медленно опускалась на землю, как благословение. Автобус качнулся, и она проснулась. Внутри было душно, пахло бензином и антифризом.
От остановки нужно было идти через пустырь. В спутанном разнотравье торчали высокие цветы иван-чая – пышные колосья с тонким хвостиком еще не распустившихся соцветий. Полине они напомнили художественные кисти. Она не рисовала с тех пор, как окончила художку, – почеркушки в блокноте не в счет, но, вернувшись с Камчатки, купила небольшой холст и уголь.
На Камчатку ее позвал приятель. Они познакомились полгода назад в интернете. Ему было около сорока, в его профиле было написано, что он любит путешествия – физические и астральные. Она ответила ему не всерьез, но завязался диалог. В первую встречу Миша, он же Майк, долго рассказывал Поле про точку сборки, во вторую – предложил махнуть в горы. Она подхватила: поехали. Тогда она даже не знала, что на Камчатке вулканы видно из каждого окна и спичечные коробки панелек стоят на фоне потрясающей громады гор.
Миша был женат, но Полину это не беспокоило. Они встречались в его квартире, когда жена уезжала навестить маму, и он раскладывал Поле Таро.
Маг – сознание.
Хозяин – душа.
Звезда – душевные противоречия.
Хозяйка – подсознание.
Смерть – прошлое.
Колесница – будущее.
Башня – ты.
Луна – взаимоотношения.
Справедливость – надежды и опасения.
Первосвященник – исход.
– Маг и хозяин – сильные карты, – растолковывал Миша. – Это та информация, которую ты сейчас получаешь, новые знания, отличные от того, что ты знала раньше. Звезда – это внутренние противоречия, которые рождают в тебе эти знания. Прошлое будет забыто, а будущее принесет перемены. Разрушив себя до основания, ты перестроишься заново.
Поля знала все без карт. Она и есть разрушение – огненное пламя в виде девушки. Ничего не боялась, не верила в опасность. Ей было все равно – ехать на окраину города к очередному интернет-парню или на Камчатку, где бело-голубые вершины гор извергаются пеплом, пристающим к душе.
В больницу не пускали, но на проходной сидел охранник Максим. Высокий, широкоплечий, с огненно-рыжей головой, он понравился ей сразу, как только она его увидела. Он посочувствовал насчет бабушки, и Поля взяла его номер. Они начали переписываться. Максим много тренировался, знал название каждой мышцы и присылал ей фотографии спины и пресса, она отвечала селфи.
– Сюрприз! – Она протянула ему теплые носки и чистое полотенце для бабушки.
– Никогда не предупреждаешь. – Перехватывая пакет, он взял ее за руку.
– Пойдем покурим.
Оставаться в больнице не хотелось. Здание давно пора было признать аварийным. Перекрытия гнили, крыша текла, кирпичная кладка осыпалась. На первом этаже поставили новые стеклопакеты, но на втором окна были старые. Кое-где рама отсырела и не закрывалась полностью, кусок пролета грозил сорваться на голову. Когда бабушку забрали в первый раз, Полина не хотела ее оставлять, а когда через несколько дней выписали, не знала, что с ней делать. С тех пор ее увозили трижды, ставили капельницы, мерили давление, а через неделю отправляли домой – дольше не держали даже тяжелых больных.
Они обошли здание по кругу, но в окнах никого не было.
– Ты очень красивая.
– Ты тоже.
Утром Максим спросил, может ли он приехать, когда у него будет выходной. Поля отвертелась: давай в другой раз. Он долго не отвечал, и она испугалась, что он больше ей не напишет, поэтому решила ехать в больницу – убедиться, что между ними все в порядке. Он очень ей нравился, и она не понимала, что с этим делать. Ей было легко с ним переписываться, но, когда они виделись, она терялась. Будто пыталась сложить предложение на чужом языке: значение слов известно, а общий смысл все равно ускользает.
Автобус ходил редко, и времени у них было мало. Полина сверилась с расписанием, которое сфотографировала на остановке, когда приезжала еще в первый раз.
– Поеду.
Максим крепко обнял ее на прощание, и она пошла на остановку. По дороге включила музыку в наушниках, но мобильный интернет барахлил, и песня обрывалась на полуслове. Завороженно глядя в отражение в стекле, она словно примеряла свое лицо к каждому дереву.
День становился короче, и когда Поля вернулась, в квартире стоял полумрак. Не включая свет, она прошла в комнату, поставила телефон на зарядку. На экране маячили непрочитанные сообщения. Сначала она думала, что Миша предназначен ей судьбой, что между ними кармическая связь, но чем дольше его не видела, тем больше сомневалась в этом. В первый раз они встретились на фудкорте этажом выше аквариума, в котором Поля работала. Она сидела на пластиковом стуле, закинув ноги одна на другую, стиснув бедрами ладони. Он попросил ее снять резинку с волос, долго смотрел, а когда она непроизвольно спрятала прядь за ухо, ухмыльнулся: «Ты напряженная». Поля поставила обе ступни на пол, даже хотела уйти, но он сказал: «Почувствуй опору». Она послушалась, качнулась вперед, передавая вес ногам. Ощущать под собой прочное было приятно.
В комнате все было голубым и синим: обои, занавески, покрывало, салфетка на трельяже. Лежа на кровати, Полина впервые за много лет семь раз поочередно коснулась сначала носа, а потом плеча. Прислушалась. Тишина.
Бабушка обрадовалась, когда она приехала. Полина поняла это по тому, как много она говорила:
– У нас дождик всю ночь шел. У вас не было дождя? А я в огороде весь день. Белая смородина поспела, надо собирать. Крыжовник красный подходит. – Она подтянула кувшин и разлила компот в две чашки. – Вчера собрала вот спелых ягод, сварила компотик, вкусный довольно получился. Ой, и помидоры висят почти красные. Завтра можно снимать. Видишь, к твоему приезду поспели. Свойские. Клубники столько! Засыпала сахаром. Завтра надо будет сварить. Я всех угощаю. Вчера Ленке двухлитровую банку снесла – Женя ее мне забор ставить помогал…
Полина всегда считала, что в бабушкиных заботах об овощах и фруктах нет никакого смысла, но теперь стала понимать, что все это – огород, который отнимал все силы, заготовки, которые некому было есть, – странным образом упорядочивало жизнь, размечало ее на сезоны, месяцы, недели, дни. Зима выпадала из этой конструкции, и, может, поэтому Поля всегда считала ее самым сновидческим временем – зыбким, эфемерным. Это совсем не то же самое, что играть в «Ферму».
Единственная из пяти рабочая лампочка в люстре мигнула и вдруг зажглась тусклым желтым светом. Хрустальные подвески пустили по стенам дрожащие тени. Поля скинула ноги на пол, уперлась ступнями в пол. Телефон стоял на бесшумном, но периферическим зрением она видела, что на экране маячит вызов. Поля пошла в ванную и набрала воды в таз с шершавыми стенками, стянула с батареи чистую тряпку, взяла мыло. В комнате поднялась на табурет, который принесла из кухни, и аккуратно сняла чашу люстры, опустила ее в мыльную воду.
Однажды ребенком Полина сорвала две подвески и повесила себе на уши. Ей нравились блестящие вещи, за это бабушка клеймила ее сорокой, говорила, что будет как мать, которая сбежала, потому что повелась на хорошую жизнь. Стекляшки тонко звенели, и Поля топила их в мутной воде. Еще когда жила в городе, она наткнулась в социальной сети на профиль какой-то психологини, которая говорила, что все неудачи в жизни идут от непроработанной обиды на мать и, чтобы все стало хорошо, надо написать ей письмо. В новой тетради, от руки. Потом тетрадь полагается сжечь. Поля не верила в такую психологию, но точно знала, на что способен огонь. Тонкая тетрадь в линейку лежала в ее рюкзаке, ждала подходящего случая. Экран телефона снова загорелся и погас. Миша не любил, когда она говорила про детство, ему хотелось быть ее самым сильным переживанием.
Полина плохо вытерла подвески, поэтому, когда люстра снова оказалась на потолке, с нее все еще капала вода. Большое темное пятно расползалось по паласу. Носы бабушкиных тапок упирались в темноту под кроватью. Угол покрывала завернулся за лакированную деревянную ножку. Над кроватью висел гобелен с репродукцией «Утра в сосновом лесу». Днем свет с улицы золотил слом дерева и шерсть обступивших его медвежат.
Поля видела медведя на Камчатке. Тело у него было мощное, с высокой холкой, шея короткая, а голова массивная с маленькими ушами и золотисто-коричневыми, как гречишный мед, глазами. Она вышла из палатки и застыла, когда в один прыжок он оказался рядом. В ушах стояли еще не остывшие звуки – шуршание травы, хруст кустов – и его уставшее дыхание. Поднявшись на задние лапы, медведь отрыгнул воздух и, взмахнув тяжеленной лапой, разорвал Полю надвое. Палатку окропило красным. Но потом кто-то постучал в посуду, и видение исчезло, а медведь послушно ушел. Весь тот день стоял тяжелый туман, и группа осталась в лагере.
Миша старался быть вежливым, когда она все же ответила на звонок. Спрашивал, как у нее дела и когда она вернется, но Поля отвечала сухо и коротко, и он не выдержал:
– Ты меня еще любишь? – Его голос дрогнул.
– У меня бабушка в больнице, – отвертелась Поля. Почему-то она не могла сказать ему, что нет.
Вечером, когда совсем стемнело, она вышла покурить у подъезда, но, затянувшись сигаретой, вдруг свернула за угол и пошла по тропинке к холму, на котором был сад. Дорожка сильно заросла, тянущиеся вдоль нее ракитовые кусты с мелкими листочками на гибких тонких ветвях расползлись вширь и теперь вплотную подступали к железным столбам с протянутыми между ними веревками. Раньше здесь сушили пододеяльники и простыни. У асфальта, раздробленного то ли людскими ногами, то ли одуванчиками и подорожником, торчали два куста люпинов. Их таинственные пики даже в сумерках отливали холодным лиловым светом. Поля встречала цветы повсюду, но на подступах к саду их было особенно много. Кроме люпинов и ирисов, она видела маки, ромашки, левкой, наперстянку и многие другие цветущие растения, названий которых она не знала.