– Она и должна быть сложной. Ты прикинь, это, может, последняя большая тайна, которая у нас осталась. И когда мы ее разгадаем, не нужны будут ни фильмы, ни книжки, ни сама любовь.
– А космос?
– А что космос? SpaceX вон уже ищет добровольцев… – Он усмехнулся.
– Я просто пытаюсь понять…
– А ты не понимай, ты чувствуй. Чем больше думаешь, тем меньше любишь.
Старый холодильник затарахтел, почти растворив в себе возникший вдруг звук вибрации. Женя достал телефон из кармана и посмотрел на экран, но ни отвечать, ни сбрасывать не стал.
Когда телефон смолк, Надя спросила:
– А где банка?
– Точно! – воскликнул Женя. – Сейчас принесу.
Он выскочил в коридор и вернулся с драгоценной жестянкой. Они вытаскивали сокровища по одному, подолгу разглядывая их. Предметы пробуждали в обоих могучую радость людей, которые смогли обмануть время.
– А это помнишь? – Надя взвесила на ладони осколок бутылочного стекла.
– Пиздец! – восхитился Женя. Он взял стекляшку и поднес ее к глазам, посмотрел сквозь зеленую толщу на Надю: – Так и вижу тебя всю в кровище.
– У меня шрам до сих пор остался. – Надя выставила вперед ладонь.
– Ну-ка, – вгляделся Женя, притягивая руку к себе. Он прочертил по ладони указательным пальцем и киношно облизнулся.
– Ты был как щенок – лизал мою руку, пока кровь не перестала, – пошутила Надя.
– Считай, первый сексуальный опыт, – уже серьезно сказал Женя.
– Так уж и первый, – хмыкнула Надя.
– С тобой первый.
Надя не ответила, она выудила из банки еще один предмет – глянцевую сердцевину каштана.
– А это что? – спросил Женя.
– Это я тебя загадывала.
– В смысле?
– Я тебя вообще много на чем загадывала. Каждый раз, когда мне попадалось что-то редкое – какой-то особенный камень или вот каштан, которые тут, кажется, вообще не растут, – я говорила про себя: «Пусть Женя меня полюбит!» И когда видела что-то необычное, тоже. Радугу, например.
– Ну ты даешь, – изумился Женя, – понятно теперь, почему я в тебя по уши был.
– Да уж конечно! – вскинула голову Надя. Она сжала каштан в ладони. Он был холодным и очень приятным на ощупь.
Холодильник гудел и затихал, и так по кругу.
– Я, наверное, пойду, – поразмыслив, сказал Женя.
– Да.
В подъезде было ослепительно темно, и Надя открыла дверь, чтобы он мог спуститься по лестнице и не споткнуться. Когда Женя был уже внизу, она свесилась с перил так, что волосы взметнулись в воздухе, как птичьи крылья, и бросила вслед:
– Эй! А какую ты хотел бы себе суперсилу?
Оставшись одна, Надя застелила себе диван, переоделась в ночную рубашку, умылась в ванной холодной водой – горячей не было. Она собиралась лечь, но подошла к окну. Надя не пила алкоголь с тех пор, как узнала о беременности, хотя раньше выпивала достаточно часто – интеллигентно, бутылку вина на двоих за ужином. Сейчас она чувствовала себя такой пьяной, будто одна выпила целую. Окно выходило на песочницу и бельевые веревки, на которых висели чужие простыни в красную розу. Надя провела рукой вниз по животу и, приподняв ночнушку, засунула ладонь под резинку трусов. Под пальцами запульсировало. Зажмурившись, она напрягла бедра и стала водить пальцами вперед-назад. В момент наивысшего напряжения, которое всегда ощущается тяжестью в самом низу живота – будто кто-то загоняет туда металлический шарик, – Надя схватилась свободной рукой за подоконник. Наконец она бесшумно выдохнула. За окном простиралась ночь. Сначала все было спокойно, но вдруг взвился ветер, и простыни надулись и подлетели. За веревками стоял огромный черный зверь, и его гладкая шкура переливалась, как море под луной.
Надя уставилась на него без страха и с тяжелым вздохом прошептала:
– Пусть Женя меня полюбит.
Потом зарядили дожди, и Надя почти не выходила из квартиры. Усадив бабушку в кресло, она читала ей первое, что попалось под руку. Это были тургеневские «Отцы и дети». Книжка болотного цвета пахла сыростью. Комната выходила двумя сторонами на улицу, поэтому в ней всегда было холодно, а стены сырели из-за перепада температур. Угол был черным от плесени.
– Вам хочется полюбить, – перебил Базаров, – а полюбить вы не можете: вот в чем ваше несчастье.
Одинцова принялась рассматривать рукава своей мантильи.
– Разве я не могу полюбить? – промолвила она.
– Едва ли! Только я напрасно назвал это несчастьем. Напротив, тот скорее достоин сожаления, с кем эта штука случается.
– Случается что?
– Полюбить.
Слушая Надю, бабушка начинала дремать и спала до вечера, потом они смотрели телевизор и ужинали. Надя любила готовить сложные блюда по рецептам. В городе на еду уходила большая часть ее зарплаты, но в холодильнике всегда был соус песто, вяленые помидоры, аргентинский сыр. В поселке даже макароны продавались единственного вида – «Макфа», и на них было написано русское «спирали» вместо итальянского «фузилли». Сначала она расстроилась, но, исследуя шкафы в кухне, наткнулась на пакет сушеных грибов. Прочитала в интернете, как с ними обращаться, и сварила густой темный суп с таким прекрасным запахом, что, казалось, в нем была заключена сама жизнь.
Иногда Надя садилась за старый компьютер и открывала фотографии и другие файлы: например, документы с набросками стихов и первыми главами романов про вампиров, которые она писала, когда училась в школе. Многие из них она не помнила. Иногда Надя фотографировала бабушку или саму себя – в квадратное зеркало в ванной или на фронтальную камеру на фоне узорчатого ковра. Ее телефон не очень хорошо снимал при искусственном освещении квартиры, но именно такие снимки она и хотела получить: зернистые, как августовский туман.
Когда становилось совсем скучно, Надя раскладывала Таро. Спрашивала, например: как Женя ко мне относится? Вытягивала карту из колоды, читала ее описание в интернете. Если выпадало что-то хорошее – например, звезда, карта надежды и исполнения желаний, – радовалась, если плохое – например, семерка мечей, карта интриг и уловок, – расстраивалась. Переспрашивала в других формулировках, доставала карту заново.
Так прошло три дня. Когда одним утром снова показалось солнце, Надя решила сходить на речку. Река очерчивала Горячий извилистой линией: по другую сторону начинался лес.
Надя расстелила на земле полотенце, достала книгу. Было около полудня, стояла жара. Песчаный пятачок пляжа звали купалкой, но купаться Надя не собиралась, а просто сидела и смотрела на воду. Давно прошел Ильин день, вода зацвела. Бабушка говорила Наде, что с начала августа купаться уже нельзя. Прокатившись на своей огненной колеснице по небу, пророк Илья удаляется, и на свет выходит всякая нечистая сила: русалки и водяные.
Сначала Надя была на купалке одна, но скоро услышала приближающийся детский смех и разговоры. Один голос был Женин. Он пришел на купалку с женой Леной и дочкой Сашей. Женя увидел Надю и помахал ей. Потом оторвался от семьи, плюхнулся рядом.
– Не забыла еще родные места?
– Чего это… – пожала плечами Надя.
Саша скинула сандалии, подбежала к воде и запустила в нее ногу.
– Иди сюда, помоги мне! – закричала ей Лена. Она держала в руках алое покрывало, и свободный край взметался, как огонь.
– Сколько ей? – спросила Надя.
– Шесть, – ответил Женя.
Они еще посидели, молча глядя, как девочка и женщина расправляют на земле покрывало и раскладывают полотенца. Потом Женя спросил:
– Купаться идешь?
– Не-е, – протянула Надя.
– А че? – удивился Женя. – Погода какая!
Надя снова пожала плечами, и он вернулся к своим, скинул одежду, подхватил Сашу и понес ее, визжащую, к воде. Руками она ухватила его за шею, ногами за туловище, но чем глубже они заходили, тем выше она карабкалась и скоро вся разместилась у него на плечах. Лена смотрела на них с берега, кричала в воду:
– Не заходите так далеко!
Надя хотела что-нибудь написать Феде, но телефон лежал в сумке, а у нее почему-то не было сил до нее дотянуться. Она пробовала читать, но книжка оказалась бессюжетной, Надя никак не могла сосредоточиться на потоке мыслей героини.
После дождей природа будто воспряла. Столько оттенков зеленого! Иногда Надя забывала, что ждет ребенка, а вспомнив, удивлялась: только что ее жизнь была цельной, понятной и вдруг сделалась чуждой, непредсказуемой.
Женя с Сашей уже вышли из воды, и Лена обтирала девочку полотенцем. На шее у нее болталось ожерелье из связанного узлом гладкого стебля кувшинки.
Очерком лица, выгибом шеи Саша походила на мать, темной вихрастой головой была в отца, а подвижностью напоминала легкого мотылька. Пока Надя наблюдала за ней, на купалку пришли две молодые женщины в красивых лазуревых халатах. Обе работали на заводе поблизости от реки, и у них был обеденный перерыв.
– Милка! – окликнул одну из них Женя.
Девушка оглянулась, и Надя узнала в ней их общую одноклассницу. Она хихикнула, смущаясь неожиданной встречи, а Женя воскликнул:
– Знаешь, кто еще тут?
Они направились к Наде и встали над ней, как две темные статуи, заслонив собой солнце.
– Ты надолго приехала? – спросила Мила.
– На неделю, – ответила Надя.
– Нам обязательно надо затусить! Что скажешь? – Голосом Мила обращалась к Наде, а телом говорила с Женей – она покачнулась и легко толкнула его бедром.
– Я не знаю, – ответила Надя, – у меня бабушка.
– А у нас дети, – засмеялась Мила.
– Мы за тобой заедем, – добавил Женя.
Наде показалось, что, когда его рука коснулась Милиной, та на секунду просунула между его пальцев свои.
Вечером они заехали за Надей на Милиной «Ладе». В салоне густо пахло благовониями и играла, как раньше, Катя Лель.
– Так куда мы едем? – спросила Надя, натягивая на колени подол платья. Платье было синим с голубыми разводами, с широкими длинными рукавами и большим круглым вырезом. Она купила его у модного дизайнера за немаленькие деньги и взяла с собой как талисман, который, если что, поможет ей вернуться в город. Теперь, в этом платье, на заднем сиденье истасканной машины бывшей одноклассницы, она выглядела неуместно. Как деревянный дом, облицованный сайдингом.