– Скоро узнаешь, – ответила, не отрываясь от дороги, Мила.
– Тебе понравится, – обернулся Женя.
Было темно. Они проехали через поселок и остановились около заводских ворот.
– Моментик. – Мила вышла из машины, размахивая связкой ключей, как священник кадилом, отперла замок и открыла ворота.
Обогнув заводские здания, машина выехала на старый причал. Вода была черная и переливчатая, как гудрон.
Мила распахнула дверцы машины, прибавила музыку.
– Ну круто же, а?
Она подскочила к Жене и повисла у него на шее. Он обнял ее за талию, и они качнулись туда-сюда в такт музыке. Сразу после колледжа Надя верстала для какой-то компании брошюру про строительство моста и узнала, что есть такой метод спайки: сварка взрывом. Это когда с помощью энергии взрыва накрепко соединяют разнородные металлы, которые не спаиваются обычным способом. Теперь она наблюдала последствия такого взрыва.
Из-под причала тянуло животным духом с примесью металла – запаха дрожащих на поверхности воды лодок, а может, чего-то другого, скрытого под бетонными плитами. Река вздувалась на ветру маленькими валунами, и Наде казалось, что это полуживая сущность, которая на ее глазах умирает или рождается. Потом все трое сидели, спустив ноги к воде. Женя достал сигареты, щелкнул зажигалкой.
– Всего одну затяжку! – попросила Мила.
– Бросаешь? – уточнила Надя.
– Уже в который раз, – хихикнула Мила. – Но лучше уж этими дымить, чем электронки ваши бесконечно сосать.
– Почему наши?
– Ну, новомодные.
Тлеющий уголек на конце Жениной сигареты разгорелся красным. Придерживая пальцами, он поднес ее к темному Милкиному рту. С наслаждением затянувшись, она запрокинула голову так, что в ее глазах можно было бы рассмотреть наливные звезды:
– Как же хорошо.
Дым лился из ее полуоткрытого рта, как исполняющий все желания джинн. Надя тоже сделала затяжку и задрала голову к небу. В горле стало сухо. Над причалом нависали темные заводские постройки. Кажется, завод был всегда и будет всегда. Она посмотрела на Милу:
– Давно ты на заводе?
– Не очень, – пожала плечами Мила, – я вообще в магазике работала, но после Лильки… Ты помнишь Лильку?
– Вроде.
– Лилька жила-жила, а потом мужа ножом пырнула – достал. Сейчас под следствием. А я не представляла себе, как буду работать без нее. Ну и на завод меня давно звали – не мази эти химозные делать, а купальники шить. – Она обвела свою грудь руками, как будто та была затянута в тонкий нейлон, а потом продолжила весело: – Но я там ненадолго, не люблю по графику работать. Я так-то ногти делаю. – Она поднесла к лицу руку с зажатой между пальцами сигаретой. Ногти были длинными и острыми, с блестящими камешками поверх абстрактного узора.
– А ты чем занимаешься? Замужем?
– Можно сказать и так, – съехала с темы Надя.
– На похороны останешься?
– Собиралась. А когда они?
– Ждем, когда тело привезут, – пожала плечами Мила.
Сделав еще одну затяжку, она встала, выпрямилась и начала раскачиваться, делая бедрами амплитуды. Леопардовые лосины обтягивали ее длинные ноги, и в темени ночи она сама была как дикий леопард, но с красивой женской головой и грудью.
Надя осталась с Женей вдвоем. Не отрывая глаз от Милы, она тихо сказала:
– Мила вообще не изменилась.
– Да и ты тоже…
– Думаешь? Мне кажется, я очень изменилась.
– Это мы всегда про себя так думаем, – засмеялся Женя.
Надя выдернула из трещины в бетоне шероховатый стебель осоки, провела кисточкой по подбородку.
– И давно у вас?
– Ты о чем?
– Ну… – Надя кивнула на Милу.
– Не знаю, на что ты намекаешь.
– Ну да, – усмехнулась Надя.
Женя подобрал камешек, прицелился и бросил его в воду.
– Мы с Милой просто дружим. Не веришь, что так бывает?
– Не очень.
Еще один камень полетел в воду.
– Но у нас же было.
– Разве?
Женя впечатал сигарету в бетон. Искорки разлетелись в стороны и пропали. Он встал, посмотрел на Надю и добавил:
– Думаешь, приехала и сразу все про всех поняла?
Реку и все в ней поедал туман. В воздухе стоял дурной запах яснотки пурпурной. В детстве Надя с ребятами перетирали пальцами розовые венчики цветов и пачкали друг друга этой кислой сладостью.
Когда возвращались, почти не говорили, но у подъезда Мила вдруг спросила Надю:
– А ты в городе кого-нибудь влиятельного знаешь?
– Ты о чем?
– Опять ты за свое… – пробурчал Женя.
– А что? – вскинула на него черные глаза Мила. – У нас тут, между прочим, катастрофа намечается, экологическая.
Она рассказала, что сразу за поселком непонятно откуда взявшийся хер строит мусорный полигон и это противоречит всем нормам. Она уже написала в администрацию, но там ни ответа ни привета – понятно, все заодно. Она даже сделала группу во «ВКонтакте», правда толку от этого ноль, нужны радикальные меры. Надя обещала подумать, но ее голова была занята другим. Перед сном она написала Феде, что скучает.
Утром Надя увидела, как бабушка, одетая в выходное платье и кардиган, стоит перед трюмо и укладывает себе волосы. Жесткие седые пряди рассыпа́лись в непослушных жилистых пальцах.
– Давай-ка я тебе помогу. – Надя взяла шпильки и собрала старушечьи волосы в аккуратный пучок.
Прозрачные бабушкины глаза улыбнулись отражению.
Только теперь Надя заметила, что кофту бабушка застегнула неправильно – пропустила две верхние пуговицы, и одна половина подола была длиннее другой. Манжеты лоснились жирным, а круглый воротник был наполовину оторван и болтался.
– Ты очень красивая, – сказала бабушке Надя, – но, я думаю, голодная. Надо позавтракать.
Надя поставила воду для каши, включила новый электрический чайник, который после речки принесла Саша. Сказала, что от папы. Корпус чайника был из стекла, и, когда Надя нажала на кнопку, он загорелся синим. В интерьере старенькой кухни это чудо техники выглядело как приземлившаяся перед двухэтажкой космическая тарелка из фильма Спилберга.
Ели молча. Иногда бабушка замирала, смотрела на Надю, ворочала во рту сгустки слов, но сказать – ничего не говорила. Раньше бабушка только и спрашивала ее про парня, повторяла как по учебнику: «Ты поласковее с ним, мужчины ласку любят». Она знала, о чем говорит: они с дедом успели сыграть золотую свадьбу.
Манка капала с серебряно-лунной ложки на стертую скатерть. Надя смотрела на прибитый к стене календарь, перевернутый на второе августа. На картинке пророк Илья, заключенный в красный круг солнца, управлял тройкой. Мама написала Наде, что прошла паспортный контроль и ждет посадку на самолет.
– Мама скоро приедет, – сказала Надя бабушке.
Бабушка отвлеклась от ложки и протяжно улыбнулась:
– Ра-а-адость.
Так она звала Надю, когда та была маленькой: радость. Родители Нади много работали, возвращались поздно, и в детстве она проводила с бабушкой все время. Они жили в разных концах поселка, но после школы девочка шла не к себе, а к бабушке. Отец Нади был сердечником, он умер, когда она уже не жила в Горячем. Мать продала их квартиру и переехала к свекрови – у той начало портиться здоровье. Надя не могла больше зайти в свою комнату, пересчитать диски на полке над компьютером, залезть в ящик письменного стола. Все, что у нее осталось, хранилось в старом компьютере без интернета.
После завтрака Надя усадила бабушку к телевизору и, заметив, как сгустилось и потемнело небо, пошла снять с веревок просохшее белье. Вдыхая холодный запах свежих простыней, она вспомнила зверя, которого заметила здесь однажды ночью. Теперь ей было страшно от этого видения.
Гроза разошлась быстро. Воздух будто прополоскали с моющим средством. Ветер расшвыривал темные кусты шиповника. Над головой у Нади трещали молнии. Она стянула с веревок стираное, заторопилась в дом; едва захлопнув подъездную дверь, услышала, как с другой стороны хлынуло.
В квартире было темно. Окна заливало синим дождем. Надя скинула шлепки и позвала:
– Ба, ты где? Там такой дождь пошел!
Бабушка сидела на краю кровати в спальне. В одной руке она держала ножницы, а в другой – синее с голубыми разводами Надино платье. Один лоскуток выскользнул из слабых бабушкиных рук, свернулся у ног тонким змеенышем. Другие свивались кольцами в провисшем подоле юбки.
– Ты что? Зачем? – бросилась к бабушке Надя.
Бабушка подняла далекий, отрешенный взгляд, скользнула им по Надиному лицу, а потом вдруг задрожала протяжным животным криком, и из глаз у нее выступили слезы. Ножницы скользнули из старушечьих пальцев на кровать, и серое лицо рухнуло в ладони.
– Ничего, ничего, – плакала, обнимая бабушку, Надя.
За окном ветер мотал застиранные дождем черные кроны деревьев. Темное небо озаряли всполохи света.
Когда бабушка затихла, Надя уложила ее на кровать, укрыла одеялом, а сама тихо вышла из квартиры и постучала в дверь напротив – тишина. Она хотела вызвать врача, но телефон медпункта, который ей оставила мать, молчал. Тогда она позвонила Жене.
– Я в магазине и номера не знаю, – ответил он, – Ленке набери.
– А ведь в детстве мы одно время дружили, – сказала Лена. Они сидели на кухне в квартире Надиной бабушки и ждали прихода фельдшера. – Тебе было лет пять, а мне восемь. В квартире напротив жила моя бабушка.
– Точно, а я забыла… А потом?
– Потом моя бабушка умерла. Рак. Но в семье решили, что порча.
Чайная ложка негромко звякнула о стенку стакана. За окном все еще поливало. Было так темно, что пришлось включить свет. Сплетенный из лозы абажур гонял по кухонным шкафчикам длинные тени.
– Ты же знаешь, что у нее с твоим дедом был роман? – спросила Лена.
– Чего? – вскинула брови Надя.
И Лена рассказала ей то, что знала и видела сама. Как ее, Надин, дедушка ходил тайком к ее, Лениной, бабушке и как влюбленным удавалось долгое время скрывать это ото всех, что было нетрудно, ведь их разделяла только лестничная площадка. Но секрет все равно раскрылся, и был скандал. Поговаривали, что, дабы отвадить мужа от любовницы и наказать ее, Надина бабушка ездила к знахарке, а когда соперница в самом деле заболела и умерла, запретила мужу идти на похороны.