Саня был длинный, худой и эластичный, он напоминал скорее тень, чем живого человека. Александр – победитель, это с греческого, но Саня Александром был только по паспорту, и за ним числилась только одна победа. Как-то он пошел на почту за пенсией матери, купил лотерейный билет и выиграл сто тысяч рублей. Тут же, в местном магазине, под косым взглядом продавщицы Лили, он купил брауншвейгскую колбасу и другие гостинцы и заявился с ними к Гале. Вдруг получив много денег, он почувствовал себя способным если не на все, то на многое, и, мигом откликнувшись на этот позыв, его податливое тело распрямилось и приосанилось. Смахнув с плеча толстую косу, Галя поблагодарила за продукты и стала готовить обед. Саня разулся, по-хозяйски прошел в комнату и включил телевизор.
Алену Саня избегал. Неизвестно, как он повел бы себя, окажись в его власти ладненькая шестнадцатилетка вроде тех девочек, что собираются вечерами на детской площадке и, придерживая сигаретку красными коготками, пробуют на вкус озорные слова. Но андрогинная Алена с недобрым взглядом его пугала, и, столкнувшись в коридоре, он шарахался от нее, как от больной.
Алена с легкостью уступила Сане телевизор, но доносившиеся из спальни тихие всхлипы и скрип не давали ей спать, так что по утрам она злилась.
– Подстрижешь, может, Саньку? – просила Галя, запуская пальцы в его копну волос.
– Сама стриги, – огрызалась Алена, снимая с крючка над мойкой ножницы, которыми Галя обычно обстригала рыбьи плавники. – Ножницы дать?
Выигранные Саней деньги закончились быстро, но, избалованный однажды счастливой случайностью, он не спешил искать постоянную работу, вправлял соседям поломанные розетки и устанавливал новые телевизоры. Поначалу Галю это устраивало, но время шло, и она стала замечать: заплеванную раковину, которую только помыла, грязь на полу, который только вытерла, пустой чайник, который только наполнила водой, и, наконец, пустой холодильник. Озадаченная своей беспомощностью, она пробовала говорить, регулируя настройки тона и громкости, но каждый раз натыкалась на монолит Саниного непонимания. Он в упор не видел ни беспорядка, ни проблемы.
– Обман ожиданий, – как-то сказала Галя.
Они с Кирой возвращались с завода. Днем получили зарплату, накупили продуктов – ручка пакета резала ладонь.
– Ты про что? – глянула Кира.
– Когда долго все не так, как тебе хочется, любовь проходит.
Кира поменяла руки.
– И чего тебе хочется?
– Да не знаю. – Галя коленкой подтолкнула пакет. – Сгущенки с черным хлебом!
Она жалела, что дорога от завода до дома такая короткая. У подъезда она даже вздохнула. Хотя пакет был тяжелым, Галя предпочла бы идти дальше. Саня сидел перед телевизором, смотрел новости. На табурете перед ним стояла тарелка с обедом.
– О, зайка! А я макаронов наварил. Только кетчуп не нашел.
Он улыбался, когда смотрел на нее, это раздражало. Галя дернула уголком рта:
– Я купила.
Ночью, когда они лежали в спальне и Саня перебирал ее ползучие локоны, ей вдруг очень захотелось сделать ему больно. В задумчивости она потеребила цепочку и спросила:
– Нравится мой кулон?
Она начала свой рассказ осторожно, но быстро вошла во вкус. К концу так расчувствовалась, что на глазах выступили слезы. Она вжала лицо в подушку, чтобы Саня не заметил. Когда он робко погладил ее по плечу, ей стало стыдно. Днем, пока она была на заводе, Саня написал ей в эсэмэске «я скучаю». Вечером она застала его в кухне, где он жарил рыбу по фирменному рецепту, в майонезе. Рыба была вкусной, и Галя почти не расстроилась, что придется отмывать кухню. Вечером, готовясь ко сну, она сняла цепочку со Стрельцом и убрала в шкатулку. Может, что-то и получится. Когда они занимались сексом, она представила, что их видит Максуд, и от этого возбудилась сильнее.
Алена в семейные дела не вникала. В колледже готовились к конкурсу причесок: наконец девочки получили возможность сделать что-то посущественнее химзавивки. В тетрадке Алена нарисовала грозную лесную воительницу с цветами и ветвями в волосах. Она насобирала в лесу разлапистых веток, отмыла и отполировала их шкуркой до янтарного блеска, сложила наподобие короны и украсила цветами из сада. Носить такой венец могла только одна девушка – бывшая одноклассница Лена, крепкая грудастая брюнетка с вострым носиком и большими, как у новорожденного, голубыми глазами – ее совершенно детское лицо не шло телу. По Лене все время кто-то страдал, но она никому не отвечала взаимностью.
Лена жила через два дома и проводила вечера на детской площадке под окнами. Алена нашла ее на качелях. Лена раскачивалась, уперевшись ногами в землю. Короткая юбка смялась складками, металлическая цепь отпечаталась на обнаженном бедре. Когда Алена рассказала про конкурс, Лена смерила ее взглядом и вместо ответа спросила:
– А фоточки будут?
Теперь Лена приходила к Алене дважды в неделю, садилась на табурет перед зеркалом и терпеливо ждала, пока та колдовала над волосами: расчесывала, делила на пряди, сплетала с магазинными, которые давали нужный объем, собирала, подвешивала на торчащие рогами ветки, украшала лентами и мхом. Наконец все было готово, и в зеркале вместо Лены появилась лесная колдунья. Лена вздрогнула:
– Как-то жутковато. – Потом добавила: – Но красиво, блин.
Алена улыбнулась. Она так долго хотела стать красивой и вдруг с облегчением поняла, что красивыми рождаются.
В день конкурса она стояла за портьерой и кусала ногти, чего не делала с детства. Глубоко вдохнула, потом медленно выдохнула, и так трижды. Теперь все зависело только от моделей. В ожидании выхода Лена и другие девочки с тяжелыми париками сползали по стене. В белом свете люминесцентных ламп они были как выхваченные фарами ночные животные, слабые и дезориентированные.
– Бу? – Лена вытянула из крохотного рюкзачка горлышко бутылки, и стекло блеснуло, подмигивая.
– Это что?
– Да так, дядя Максим задолжал.
В бутылке был настоящий портвейн, хотя и с крепким духом грибной браги. В девяностые Ленин дядя перегонял иномарки, потом эмигрировал в Европу. Чем он там занимался, никто в семье не знал, но приезжал всегда с заграничными гостинцами. Лене он привозил трусы и косметику.
Пока никто не видел, они сделали по глотку. Портвейн разлился по желудку, ударил в голову. Затопленная светом сцена походила на корабельную палубу, старые доски стонали под натиском высоких каблуков. Лена была великолепна. Сложная прическа уравновесила ее фигуру, сделала завершенной. На конкурсе Алена стала третьей, но это было неважно. Час спустя они сидели в кафе «Кафе», высасывая из трубочек сладкую густоту молочного коктейля с запахом ванили, и безостановочно хихикали. Потом пошли домой. Наполовину опустевшая бутылка все еще лежала в рюкзаке, и Лена скинула с плеча лямку, чтобы ее достать.
– А знаешь, Максим скоро опять приедет, на папин юбилей. А знаешь, что еще? Я из дома убегу к тому времени. Потому что иначе… Иначе я его убью.
Она рассказала Алене, как с самого детства дядя заставлял ее мерить трусы в обмен на подарки и как влепил по щеке в прошлый раз, когда она впервые его не послушала; как, перепуганная, она выдала это маме, а та только посмеялась: «Трусы не жопа, а жопа не брильянт».
Раньше Алена не напивалась, так что проскочила в комнату незаметно. Это оказалось несложно: Саня ругался с Галей на кухне.
– Я просто хочу, чтобы ты сказала в лицо.
– Я уже сказала.
– Не это.
– Я все сказала.
– Просто скажи.
– Я тебя не люблю!!! Доволен?
Саня выбежал из кухни, быстро обулся и ушел, хлопнув дверью. Галя утешала себя тем, что правда пыталась. Из комнаты Алены доносилась иностранная музыка – страстная и тревожная. Навалилась усталость. Надо было пойти узнать, как прошел конкурс, но Галя не двигалась с места. Сидела, пыталась вспомнить, чем Саня ей понравился, но мысли ускользали. Когда она все-таки заглянула к дочке, та спала, завернув ноги в угол покрывала. Галя села рядом, наклонилась поцеловать. Лицо Алены было совсем рядом: на лбу воспалился прыщик, тушь осыпалась с ресниц и лежала на щеках черными крапинками, обветренные губы шелушились белыми чешуйками. Она чмокнула дочку в щеку, потом забралась в кровать и тихо легла рядом.
Саня заявился ночью. Щелкнул замок, и Галя проснулась. Стараясь не разбудить Алену, она проскользнула в коридор, а оттуда в кухню.
В окне висела громадная бляшка луны, и было так светло, что Саня отчетливо видел очертания Галиных грудей под рубашкой. Он был пьян. Охмеленный нежностью, он притянул ее к себе и только теперь заметил крошечного золотого Стрельца, уже натянувшего тетиву. Уязвленный, Саня пришел в бешенство. Он схватил первое, что попалось на глаза, – висевшие над мойкой ножницы. Через секунду щелкнули стальные лезвия, и на пол разомкнутым кольцом упала, застыв неподвижно, черная змея – Галина коса.
Следующие пять дней Галю все время тошнило, но больше всего мучили суставы, которые распухли и болели. Вызвали врача, он измерил температуру и прописал покой и много жидкости. Потом на руках появились пятна. Когда они распространились на шею и грудь и множественные красные узелки начали покрываться чешуйками, вызвали скорую. Галю положили на обследование в районный центр, но в больнице никак не могли поставить диагноз, а без него не держали. Когда ей стало немного лучше, отпустили домой. В отличие от врачей Галя прекрасно знала, что с ней случилось, и винила во всем Саню, лишившего ее косы, а с ней – жизненной силы. Алена успокаивала мать, гладила по голове, повторяя знакомый с детства стишок:
Поле к зернышку,
Свет к солнышку,
Темя к гребешку,
А волос к волоску.
Она ухаживала за ней вместе с Леной, которая теперь бывала у них чаще, чем у себя. Лена и предложила примерить Гале конкурсный парик, и тогда Алена достала из ящика стола отрезанную косу и приладила ее к собранной из веток конструкции. Заготовку пришлось переделать. Вместо того чтобы закреплять ее на голове, вплетая в живые волосы, она сделала убор, который держался сам. Галя в нем была похожа на мертвую невесту из тимбертоновского мультфильма, который Алена очень любила. Обтянутые кожей скулы и большие, на пол-лица, грустные глаза.