В этом суть процесса сохранения системы религиозных ценностей или, лучше сказать, «секуляризации ценностей», когда тот или иной «принцип, сложившись на основании религиозных взглядов, переходит впоследствии в систему гражданских отношений. В этом процессе имеются и свои «родимые пятна». Идея равенства, порожденная отрицанием церковной иерархии, равенством всех уверовавших перед Богом и колониальными условиями, способствовавшими уничтожению феодальных иерархических связей, странным, на первый взгля… образом уживалась с характерным для большинства американцев (за исключением квакеров) бесчеловечным отношением к неграм и индейцам. Отношение гораздо более жестокое, чем у католиков–испанцев, бразильцев и франкоканадцев. У последних довольно много смешанных браков, у англо–американцев их почти нет.
Эта особенность во многом связана с кальвинистскими корнями американской ценности равенства. У католиков иерархия Церкви психологически порождает иерархию спасения. Отсутствие иерархии спасения у кальвинистов подразумевает полное равенство спасенных, но оно же порождает полное неравенство с «погибшими». По мере секуляризации идея равенства спасенных может перейти в идею политического равенства. Но если по каким–либо причинам на какую–либо группу идея равенства не распространяется, то никаких «полутонов» не возникает. Католик легко может признать человека человеком и христианином, не признавая его равенства с собой, — для кальвиниста это невозможно. Сочетание демократизма с полным непризнанием равенства негров и белых было и есть еще в одном кальвинистском обществе — обществе буров. Сейчас в ЮАР система апартеида осуждается англиканской и другими Церквами и не осуждается, а, наоборот поддерживается реформатской бурской Церковью. Впрочем, в самое последнее время и здесь как будто произошли изменения в сторону признания прав человека.
Мы упомянули об этой особенности американского общества (отношения между белыми и цветными), казалось бы, выпадающей из нашей темы, потому что она представляет собой яркий пример того, как какие–то «просчеты» в религиозных представлениях в прошлом порождают почти неразрешимые социальные проблемы в будущем, каковой является проблема взаимоотношений белых и цветных в США («черная» преступность, негритянские гетто и др.).
Если посмотреть с этой точки зрения на нашу страну, то нетрудно увидеть, как в советском обществе до недавнего времени в секуляризованном виде удерживались многие «православные ценности», сложившиеся еще в московский и петербургский периоды нашей истории. Идее единственно «истинной веры» соответствовала идея «единственно верного марксистско–ленинского учения». Вера в непогрешимость любых действий Церкви, несмотря на греховность отдельных ее членов, имела своей аналогией веру в непогрешимость партии, несмотря на возможность «отдельных ошибок» со стороны «отдельных» руководителей. Слабое представление о важности личного решения и личной ответственности в вопросах веры имело и имеет своей аналогией пониженное чувство личной ответственности в жизни вообще («как все — так и я»). Обязательности в прошлом почти поголовного крещения соответствовало почти поголовное обязательное прохождение через октябрят, пионеров, комсомольцев, практически столь же формальное. Обязательности в прошлом участия в праздничных богослужениях государственных служащих соответствовало обязательное, пусть формальное, присутствие на профсоюзных собраниях, субботниках, демонстрациях и т. п. Подобные параллели можно было бы расширить и углубить, ,но, вероятно, в этом нет особой необходимости.
Главное, что хотелось бы подчеркнуть и ради чего, можно сказать, написаны эти заметки, — первичность религиозных ценностей. История каждого народа идет по тому или иному пути, находясь в зависимости не только от географических, этнографических и внешнеполитических факторов, но также в значительной мере от факторов религиозных.
От того, какая вера исповедуется тем или иным народом, и от того, как н а с т а в л я е т с я народ в этой вере, зависят избираемые народом практические формы правления, характер экономической деятельности, вся система нравственных ценностей, которыми народ живет в повседневной жизни, словом, зависит судьба всего народа и каждого отдельного человека.
Вера может быть самой пламенной и все же оставаться христианской лишь по форме, а не по духу. Этому есть замечательный пример в Новом Завете (Лк. 9, 49—56). Иисус проходил с учениками через Самарию, и в одном селении жители не приняли их, так как они имели вид паломников в Иерусалим.
Видя то, ученики Его Иаков и Иоанн сказали:
Господи! Хочешь ли ты, скажем, чтобы огонь сошел с неба и истребил их, как и Илия сделал? Но он обратившись к ним, запретил им и сказал:
не знаете, какого вы духа;
Ибо Сын Человеческий пришел не губить души человеческие, а спасать. И пошли они в другое селение.
Необычайно пламенная вера была у любимого ученика. И пример для подражания вполне возвышенный — сам пророк Илия. Но не было самого главного, чего Бог хочет от нас, — духа любви и прощения, того духа, который только и может спасти души человеческие.
Да будете сынами Отца Вашего Небесного;
ибо Он повелевает солнцу Своему восходить над злыми и добрыми
и посылает дождь на праведных и неправедных.
Тезис о том, что наш народ воспитан Православием, является общим местом. Но попробуем отнести за счет Православия не только положительные качества нашего народа, как это обычно делается, — религиозность, смирение, долготерпение, доброту, отзывчивость, дух общинности и проч., — попробуем хотя бы только поставить вопрос: а не имеют ли своим источником то же Православие такие качества, как легкое впадение в жестокость, низкая инициативность, слабое чувство личной ответственности, стремление быть «как все» (конформизм)? Нельзя ли допустить, что одной из причин таких качеств могло быть слабое внимание в бытовом Православии к личностному началу в человеке?
Такая, казалось бы, безобидная вещь, как насильственное причащение младенцев (причем не грудных, а лет 5—6), не порождает ли убеждение, что насилие и принуждение, если они совершаются для блага принуждаемых, — вещи вполне допустимые? Не получается ли так, что такое отношение к причащению младенцев, кроме магического восприятия таинства, исторически оборачивается пренебрежением к человеческой личности, к праву человека сознательно, со страхом Божиим и верою приступать к главнейшему христианскому таинству?
А имевшее место в прошлом и упорно удерживаемое многими современными православными убеждение, что все неправославные христиане непременно еретики и ни в коем случае не спасутся, — не имело ли оно своим следствием крайнюю жесткость религиозной системы, которая, как рассматривалось выше, приводит к «взрывам» в историческом развитии общества и таким образом становится ответственной за атеизм и революции? Кроме того, неприязненное отношение к христианам других исповеданий имеет неизбежным коррелятом в обществе неприязненное отношение вообще ко всем «не нашим» и оправдание по отношению к ним любых жестокостей.
И о каком «мире всего мира» может идти речь, если даже христиане до сих пор разобщены и раздроблены, а стремление к единству — экуменическое движение — многими ортодоксами рассматривается как «диавольские козни», как чуть ли не самая главная опасность для «истинной веры» в наше время. Но разве случайно в нашей православной литургии прошение «мира всего мира» мудро соединено с прошением о «благосостоянии Святых Божиих Церквей и соединении всех»? Ясно, что если не будет мира и духа Христова в жизни христианских Церквей, то и не будет действительного мира на земле, поскольку не будет тех самых сил, которые призваны этот мир обеспечивать.
Таким образом, стремление к тому, чтобы наша Православная Церковь как можно больше соответствовала духу Евангелия, это не вопрос вкусов и личных предпочтений, а вопрос следования за Истиной, за Христом, вопрос будущего нашего народа.
В сочинении «О духе законов» (1748 г.) Монтескье писал: «Принципом демократии является добродетель, так как гражданами руководит чувство любви к отечеству и равенству; признаком монархии является честь; принципом деспотии — страх».
Из этих человеческих чувств Православие менее всего говорило о любви к равенству. Между тем именно равенство между всеми учениками Христа было одним из совершенно новых принципов, принесенных в мир Евангелием:
…вы знаете, что князья народов господствуют над ними
и вельможи властвуют ими;
Но между вами да не будет так,
а кто хочет быть между вами большим,
да будет вам слугою…
В традиционном Православии много говорилось и говорится о страхе Божием. Но если проповеди страха не сопутствует весть о любви Бога к нам, то душа человеческая остается в состоянии ветхозаветном, не согретая светом Евангельской вести. Отсюда нравы, поступки и вся религиозная жизнь людей будут проходить в рамках ветхозаветного создания. Кроме того, в, минувших веках страх Божий проповедовался чаще всего в целях насаждения страха человеческого. Следствием такой ориентации было постоянное соскальзывание в деспотию и почти полное отсутствие склонности к демократии, недоверие к ней и неспособность к эффективному использованию демократических институтов даже тогда, когда таковые возникали.
В следующей, заключительной главе будут рассмотрены конкретные меры, которые, как полагает автор, могли бы сделать Русскую Православную Церковь более соответствующей духу Евангелия и полнее утолить духовную жажду многих тысяч наших современников.
ГЛАВА СЕДЬМАЯОТВЕТСТВЕННОСТЬ ЦЕРКВИ
Итак, внутреннее состояние нашей Русской Православной Церкви, во всяком случае на протяжении всего XIX в. и вплоть до настоящего времени, очевидно, говоря словами Голубинского, скорее, тема не для хвалебных од, а для скорбных элегий. Тем не менее самое важное и значительное то, что, благодаря милости Божией и верности всего церковного народа — священнослужителей и мирян, — Русская Православная Церковь сохранилась и как одна из крупнейших мировых христианских Церквей, и как один из общественных институтов, имеющий высокую значимость в глазах собственного