К семи утра наступила такая тишина, такой ничем не нарушаемый покой, что само отсутствие звуков показалось мне подозрительным. Я добежал до первой баррикады, а потом миновал ее и, принимая все меры предосторожности, растянулся на земле и через брешь в стене выглянул наружу. От увиденной картины меня начала бить дрожь, хотя стояло жаркое августовское утро.
С боевых площадок передо мной поднимались сотни воинов. И если французских гренадеров подбирали среди людей высокого роста, то эти ребята были, наверное, самыми высокими среди гренадеров и казались фантастическими существами. Вместо обычной формы на них были надеты металлические кирасы, а в руках они несли четырехметровые пики. Прямо за этим подобием бронированного ежа шагали другие подразделения гренадеров, сотни и сотни солдат. По меньшей мере десять полных рот направлялись к бастионам Санта-Клара и Порталь-Ноу.
Ров сразу заполнился белыми фигурками, которые поднимались по грудам обломков, сохраняя безупречное построение. Поскольку почва под их ногами была недостаточно твердой, шум шагов этой толпы напоминал передвижение стада слонов по берегу, покрытому галькой.
«Это конец», – сказал я себе. На нас обрушивалась атака самых отборных французских частей, а на бастионе Санта-Клара были только две роты Коронелы: одна – оружейников, а другая – хлопкоробов. Не набралось бы и двухсот человек, и этой горстке людей предстояло оборонять свою позицию.
Я побежал назад, перескочил через баррикаду и бросился к командиру бастиона, подполковнику Жорди Бастиде.
– Это общая атака, Бастида! – закричал я. – Они уже идут!
В этот миг мы услыхали взрыв слева от нас. Земля под нашими ногами дрогнула, и над соседним бастионом Порталь-Ноу показался столб дыма, похожий на черный гриб. Неприятель взорвал там мину.
– Надо сообщить дону Антонио! – заволновался я.
Бастида избавился от моего присутствия, сказав мне презрительно:
– Раз надо, вот и сообщите сами!
Жорди Бастида был одним из наших героев. В 1709 году он отстоял Бенаске, маленький городок в Пиренеях, при наступлении бурбонских войск. Будь Бастида на моем месте, можете не сомневаться, что, услышав распоряжение: «Вот и сообщите дону Антонио!» – он бы пошел искать связного, чтобы отправить его к генералу. Ему никогда в жизни не пришло бы в голову покинуть свою позицию, тем более сейчас, когда взрыв мины потревожил весь город. Но я, само собой разумеется, не был Бастидой, а потому, как только он сказал: «Avisi’l vostè»[126], взял ноги в руки. На бегу я подумал, что, несомненно, больше никогда не увижу его живым.
Бурбонские части атаковали не только Санта-Клару, но и соседний бастион Порталь-Ноу. Гарнизон на нем был так же малочислен, как и на Санта-Кларе, только роты здесь были портных и горшечников. В целом Порталь-Ноу пострадал меньше, чем Санта-Клара. Его можно было отстоять при поддержке бокового огня, да и бреши на этом участке образовались не такие большие. Что же касается подземной мины, то ее заложили неточно. Правда, она раздробила переднюю грань пятигранника, но, если бы мясник из Антверпена все правильно рассчитал и поместил мину метров на двенадцать дальше, все укрепление взлетело бы на воздух. (Ах, какая досадная оплошность! Наверное, какой-нибудь саботажник подправил его расчеты и неверно вычислил необходимое расстояние.)
Командиром бастиона Порталь-Ноу был полковник Грегорио де Сааведра и Португаль (из этих фамилий следует, что он, скорее всего, был португальцем или его предки приехали оттуда). На протяжении нескольких долгих минут его портные и горшечники ничего не видели, погруженные в плотное облако черного дыма, и ничего не понимали. Черепки и осколки камней падали на них дождем со всех сторон. Беднягам показалось, что наступил конец света. Однако благодаря ошибке в расчетах при закладке мины подавляющее большинство ополченцев от взрыва не пострадало. И Сааведра, офицер с большим опытом, послал своих солдат к бреши.
Не знаю, кому из бурбонских офицеров пришла в голову гениальная идея снарядить фалангу здоровяков так, словно мы вернулись в эпоху пикинеров. (Много лет спустя Джимми уверял меня, что это не он придумал; но если учесть, что дело кончилось весьма плачевно, а Бервик был прирожденным лжецом, неудивительно, если ему хотелось снять с себя ответственность за допущенную ошибку.)
Ополченцы обоих бастионов, покрытые пылью и осколками стен, выстроились вдоль брешей и начали стрелять с бешеной скоростью, прячась за пеленой дыма от взорванной мины. А штурмующие двигались такими плотными рядами, что защитники крепости могли стрелять не целясь. Первыми стали падать громилы в кирасах. Они и сами весили немало, а к тому же шли в тяжелых доспехах, поэтому, падая по склону, увлекали за собой десятки бурбонских солдат.
Я уже рассказывал вам, какой ужас внушает атака гренадеров, но тогда не счел нужным уточнить, что гранатами могут пользоваться любые солдаты, не только гренадеры, а этих боеприпасов у нас в Барселоне накопились тысячи и тысячи. На атакующих бойцов посыпался град черных шариков, а поскольку они продвигались вперед плотной толпой, эффект еще увеличивался. Защитники крепости дошли до того, что поджигали фитиль только одной гранаты, клали ее в мешок, где лежали остальные, а потом бросали его в ров. Но, несмотря на потери, бурбонские войска продвигались вперед.
Между тем Суви-молодец бежал разыскивать дона Антонио. По правде говоря, мне не пришлось слишком далеко идти, чтобы с ним повстречаться. Он находился прямо за линией наступления, и его окружали связные и офицеры. Я не смог рассказать ему ничего нового, и это было довольно унизительно.
Одним из офицеров, ожидавших распоряжений дона Антонио, был Марья Басонс, профессор права, волею судьбы превратившийся в капитана Коронелы. Это был коротышка с пухлыми щеками и очками на носу. Даже здесь, в пылу сражения, профессор Басонс оставался невозмутим – он был из тех людей, кто напускает на себя равнодушный вид, защищаясь от старости, и наблюдал за окружающим миром так, словно уже перестал быть его частью.
– Ах, это вы, подполковник Сувирия, – сказал он, взглянув на меня через свои стеклышки. – Расскажите-ка мне о своих злоключениях в дебрях законодательства. Удалось ли вам выиграть судебный процесс против ваших итальянцев?
Я все еще не мог перевести дух после быстрого бега, над нашими головами летали снаряды всех калибров, а Басонс интересовался моей тяжбой. Кто-нибудь должен был бы объяснить ему, что большинство судов были разрушены до основания во время бомбежек. Мне никогда не удастся узнать, что это был за человек на самом деле: выживший из ума старикан или один из тех стоических философов, которые воображают, будто цивилизация сохранится до тех пор, пока жив хотя бы один человек, утверждающий ее незыблемость.
Его солдаты из роты студентов факультета права ожидали приказа, прячась в укрытии от случайных пуль. Один из них приблизился к нам и спросил Басонса голосом, в котором звучало нетерпение и в то же время уважение к учителю:
– Профессор, мы скоро пойдем в атаку?
Бойцов студенческой роты всегда можно было отличить от других солдат, потому что все студенты были отпрысками богатых и знатных семей. Завербовавшись в армию, каждый из них купил не один, а два или даже три синих мундира, и, пока они пачкали одежду на службе, слуги чистили их запасную форму. Студенты даже договорились с ротой портных, чтобы те приводили в порядок и штопали их одежду. Должен признаться, что я никогда этим щеголям не доверял. Их часть годилась только для парадов – они прекрасно смотрелись в своих безупречных синих мундирах с широкими желтыми манжетами. Когда горожане глядели на них с балконов, их настроение улучшалось, потому что гражданское население обычно ошибочно считает, что красивые солдатики самые отважные. Мое предубеждение основывалось на уверенности в том, что война и гуманитарные науки ничего общего между собой не имеют. «Эти мальчишки разбегутся при первом же выстреле», – думал я.
Басонс, который всегда разговаривал со своими учениками по-отечески, похлопал молоденького солдата по плечу:
– Aviat, fill meu, aviat, – (что по-каталански означает «Скоро, сын мой, скоро»), – и помните: Nihil meteure, nisi turpem famam. (Бойтесь лишь дурной славы!)
Старик Басонс был одним из многих барселонцев, которые завербовались в армию по зову сердца, не отдавая себе отчета в последствиях этого шага. И ему, и многим ему подобным война казалась одной из форм исполнения гражданского долга – чем-то вроде уплаты налогов или участия в карнавальных шествиях. После того как был опубликован Призыв, студенты предупредили правительство, что не будут подчиняться никаким офицерам, а только своему профессору. Красные подстилки, которые всегда чутко прислушивались к просьбам людей своего сословия, присвоили Басонсу чин капитана. (Возможно, они испугались, что в ответ на отказ последует град камней.) В результате Басонс невероятно гордился отрядом недорослей, которым командовал.
Когда юнец отошел, профессор вздохнул и не смог удержаться от снисходительного комментария:
– О юность, ты всегда так спешишь! – Он сказал это так, словно при моем чине молодость была простительна.
Множество писателей до меня пользовались словом «шквал» при описании сражений, но уверяю вас, что оно прекрасно отражает наше положение в тот момент. Артиллерийские удары, которые обрушивались на бастионы, поднимали тучи пепла и раздробленных в пыль камней. Мы стояли прямо за стенами, внизу, и нас обдавало этой пылью, словно морской пеной. Я не хотел даже воображать, что происходило там, внутри бастиона Санта-Клара. «Если мне немного повезет, – подумал я, – никто обо мне и не вспомнит». Ха! И три ха-ха! Один из офицеров Вильяроэля прибежал к нам с отчаянной скоростью и приказал:
– Сувирия! Вы ведь были на бастионе Санта-Клара? Отведите туда капитана Басонса с его студентами, чтобы они укрепили позицию Бастиды. Сдерживайте наступление врага, пока не подойдет подкрепление!