Я еще не успел придумать никакой отговорки, когда он закричал мне:
– Вы меня поняли? Сдерживайте их! Сдерживайте во что бы то ни стало – или всему конец!
Я хотел ответить, что не могу отправить этих розовощеких ребят на бастион Санта-Клара, потому что бурбонские отряды разделаются с ними в мгновение ока и никакой пользы для обороны от этого не будет. Но тогда оскорбились бы Басонс и сотня его мальчишек в синих мундирах; эти студентики уже бежали ко мне трусцой. И были счастливы, отправляясь на верную гибель!
И я отвел их на бастион – что мне еще оставалось делать? Мы миновали узкие переходы и бегом поднялись по лестнице. И боже мой, какая картина открылась нашим глазам!
В сравнении с площадкой бастиона сама Голгофа показалась бы английским садом. Вся поверхность, весь пол этого неправильного пятиугольника был завален телами мертвых и раненых. Многие несчастные еще боролись за свою жизнь, но сил у них хватало только на то, чтобы поднять руку, прося о помощи. От этого движения человеческих конечностей меня чуть не стошнило. Рыбаки запасают в своих ведрах десятки дождевых червей, которые извиваются, ожидая, что их пронзит крючок. Вот на что это было похоже.
На внешней стороне бастиона неприятелю удалось овладеть первой баррикадой, которую мы возвели прямо за брешью в стене, чтобы расстреливать непрошеных гостей, когда им удастся туда просочиться (посмотрите еще раз на гравюру). Устроившись там, бурбонские солдаты стреляли по нашей второй баррикаде, которую обороняли остатки рот хлопкоробов и оружейников подполковника Бастиды. Из двухсот человек, которые были там, когда я ушел, в живых оставалось только два или три десятка. Они стреляли и перезаряжали, не обращая внимания на раненых, оказавшихся между двумя баррикадами. Они отразили несколько штурмов бурбонских войск и даже несколько раз предпринимали контратаки с целью отвоевать всю площадь бастиона. Двести человек против тысячи или даже двух тысяч бурбонских солдат, засевших под укрытием первой баррикады!
Пока студенты строились за второй баррикадой, я увидел подполковника Бастиду. Он лежал на земле в углу, опершись спиной на стену. Его адъютант плакал, утирая своему командиру щеки влажной губкой, потому что больше ничем не мог ему помочь. Отсутствующий взгляд Бастиды витал где-то в облаках, его рот был открыт. Я встал рядом с ним на колени и увидел шесть ран на его теле.
Можете считать меня мерзавцем, но должен вас уверить, что в этот момент мне стало безумно стыдно за то, что я смылся с позиции раньше. Мы с Бастидой не раз встречались на строительстве укреплений; это был честный и ответственный человек. И вот теперь он лежал передо мной, и шесть свинцовых шариков плясали внутри его тела. Я взял его руки в свои и пробормотал:
– Жорди, Жорди, Жорди…
Он захотел мне что-то сказать, но я ничего не понял. Его хрипы невозможно было разобрать, да к тому же нас оглушал грохот битвы. Чудо, что он был еще жив. Перекрикивая шум перестрелки, я спросил его адъютанта:
– Почему вы не доставили его в госпиталь, почему?
– Он не хотел, сеньор! – был его ответ. – Он специально так распорядился! Нас осталось так мало, что каждая пара рук была на счету, чтобы вести огонь, иначе неприятель нас бы смел.
– Студенты уже прибыли, – сказал я. – Унесите его сейчас!
Бастида вцепился мне в левое запястье. Воспоминание о его взгляде, безумном и одновременно провидческом, о его вытаращенных глазах я унесу с собой в могилу. Я приложил ухо к его губам. Если ему хотелось проклясть меня, это проклятье было вполне заслуженным. Грудь раненого всколыхнулась, но вместо слов изо рта его излился водопад красных пузырьков. Я отодвинулся, почувствовав, что горячая кровь брызнула на мое ухо. Его унесли. Бастида умер на рассвете следующего дня в госпитале Санта-Креу после бесполезной и мучительной агонии.
Враждующие стороны обменивались выстрелами со своих баррикад, разделенных ковром стонущих тел на плитах между двумя укреплениями. Бурбонские войска копили силы на завоеванном ими головном участке бастиона. Когда их наберется достаточно, они пойдут в атаку против мальчишек из студенческой роты и возьмут бастион, а потом и город.
Однако такое развитие событий не казалось столь очевидным для людей, далеких от инженерного искусства. Ребята из студенческой роты заряжали свои ружья, прячась за парапетом, потом выпрямлялись, высовывали дуло наружу, стреляли и снова становились на колени, держа в одной руке шомпол, а в другой мешочек с порохом, чтобы снова зарядить оружие. Они воображали, что, стоит им правильно исполнять приказы, и исход сражения будет, несомненно, решен в нашу пользу. Добрый Господь направит выпущенные ими пули так же, как направлял их во время учебы, и вознаградит усилия, прилежание и настойчивость, приведя их к заслуженной победе. Они не могли понять, что за маленькой полукруглой баррикадой, захваченной противником, Джимми копил все новые и новые подкрепления, целые батальоны, которые подходили к стене по извилистым подходам траншеи. И эта накопленная бешеная энергия по одному его приказу сметет любое сопротивление на своем пути.
Вы должны иметь в виду, что, находясь в самой гуще событий, я не мог с точностью знать обо всем, что происходило в это время. На протяжении последующих дней мне удалось составить полную картину битвы.
Джимми штурмовал одновременно два бастиона: Порталь-Ноу и Санта-Клара. Как я вам уже говорил, он собирался их захватить. После этого город либо попросит о пощаде, либо от него не останется камня на камне. Конец осады. Таков был идеальный план Бервика. Когда Джимми понял, что сопротивление, против его ожиданий, оказалось более яростным, он устроился на балконе хутора Гинардо в ожидании сообщений, которые прояснят ему картину битвы.
Первые же донесения вывели его из себя. Это были не просто плохие, а скверные новости. Невозможно было поверить, что штурм бастиона Порталь-Ноу захлебнулся.
Я сказал, что Джимми испытал досаду и ярость, но он отнюдь не отчаялся. Бервик долго продумывал атаку, и у него был запасной план, который он и решил реализовать.
На самом деле два бастиона Джимми были совершенно не нужны. Для взятия города les règles предписывали завоевать один и только один бастион. Поскольку на Порталь-Ноу дела пошли плохо, он решил поставить все свои силы на карту бастиона Санта-Клара. То есть именно там, где сидел на корточках за второй баррикадой мертвый от страха Суви-молодец.
Пока Джимми приказывал всем своим резервным батальонам двигаться к Санта-Кларе, профессор Басонс прогуливался вдоль каменного парапета, подбадривая своих студентов. Безразличный к опасности, он прохаживался, заложив руки за спину, точно вокруг летали не пули, а ленты серпантина, и сыпал латинскими изречениями. Дон Антонио велел сдерживать натиск бурбонских войск, и его ребята прекраснейшим образом выполняли поставленную перед ними задачу. Ничего, кроме этого, он не видел и не понимал, что на нас движется огромная сила, направляемая убийственной рукой расчетливого Джимми. Басонс подошел ко мне и остановился, увидев, что я стою на коленях, пригнувшись за баррикадой и вжавшись в каменную стену. Не осуждая моего поведения, он не укорил меня, а скорее посоветовал:
– Подполковник, офицеру следовало бы подавать солдатам пример.
– Профессор Басонс! – закричал я. – Пригнитесь!
Скромные познания в области военного дела говорили профессору, что офицер должен стоять твердо перед лицом врага. И надо сказать, что этому увальню отваги было не занимать. Но инженеры предпочитают безопасность чести. Мы строили крепости для того, чтобы защищать тела, а не для того, чтобы подставлять их под пули, и в боях за взятие крепости, которые сильно отличаются от сражений в чистом поле, тот, кто не прячется, не самый храбрый, а просто самый глупый. (В этом кроется извечная причина презрения, которое испытывают друг к другу инженеры и военные.)
Суви собственной персоной создал проект баррикад на Санта-Кларе и потом возглавлял их строительство. Высота укрепления была достаточной, чтобы защитить солдат от вражеских пуль, и в то же время давала им возможность высовывать ружье между небольшими зубцами стены и стрелять, а в случае контратаки бойцы могли через это заграждение перепрыгнуть. Басонс не отличался высоким ростом, скорее наоборот, но его голова в неуместном парике все время возвышалась над краем стены. Такая круглая башка – мечта любого стрелка, а вокруг нас со всех сторон постоянно раздавались выстрелы.
– Прошу вас, профессор Басонс! – взмолился я снова. – Спрячьтесь!
Я совершил ошибку. Мое предупреждение только усилило его желание покрасоваться перед учениками. Сцена и вправду получалась впечатляющая: коленопреклоненный подполковник, а перед ним капитан Басонс, дающий урок своим ребятам, показывая им пример превосходства интеллекта и гражданского духа. Он принялся разглагольствовать под свист пуль:
– Деды наших дедов, а еще раньше – их деды, и еще пять поколений назад жили на вершинах Пиренейских гор стаями, точно звери, не зная ни порядка, ни Божественного промысла.
– Что за чушь вы несете? – прервал его я. – Оставьте эти ваши проповеди!
Он не обратил на меня ни малейшего внимания. Доктор Басонс был одержим культурой, как апостол Святым Духом.
– И так было до того дня, – продолжил он невозмутимо, несмотря на усилившуюся стрельбу, – когда они увидели у своих ног богатую и процветающую землю для тех, кто сумел бы ее обрабатывать, долины и равнины, пригодные для человеческой цивилизации. Наши предки изгнали гнусное племя мавров. Борьба поколений людей привела к этой победе, они установили свои законы, свою веру и свои обычаи в этой новой стране, которую назвали Каталонией.
Что за глупости он им рассказывает? Вдобавок студенты, увлеченные речью учителя, стали стрелять медленнее, чтобы не пропустить его слов. Я встал на ноги и резко приказал им:
– Не прекращайте огонь! Стреляйте, стреляйте!
Но они меня не слушали: мой авторитет ничего не значил, когда рядом был Марья Басонс, их любимый профессор. А увалень Басонс, ни на кого не обращая внимания, продолжал свою речь: