зался вынужден рассредоточить свои малочисленные подразделения, чтобы не оставлять без присмотра линию обороны. Именно этого, само собой разумеется, Джимми и ждал. Таким образом, силы, которые защищали ключевую позицию – бастион Санта-Клара, – сократились до тоненького заслона из задыхавшихся от дыма сражения и изнеможенных бойцов. И от этой горстки людей зависела судьба всего города.
В самом центре площадки бастиона стояло маленькое здание, служившее складом боеприпасов, которое я сам приказал там возвести. Обычно на всех хорошо построенных бастионах есть подземные склады, чтобы хранить порох и защищать его от влаги и огня. Но Санта-Клару построили кое-как, это было несовершенное и плохо спланированное укрепление, не располагавшее подвалами. В пылу битвы бойцы используют огромное количество пороха и нередко его просыпают. Как нетрудно понять, любая горящая щепка может привести к катастрофе. Если даже профессиональные солдаты часто допускают неточные движения, заряжая ружья, что говорить о простых горожанах, которые взяли в руки оружие. Предупреждать их об опасности, настаивать на том, чтобы они были аккуратны, было так же нелепо, как просить ребенка не разбить вазу, которую вы сами дали ему поиграть. Поэтому я решил, что лучше всего построить для боеприпасов это убежище, защищенное от искр и всяких катастроф. (Если вы не сочтете за труд вернуться на несколько страниц назад, то увидите это сооружение на рисунке, изображающем план сражения.)
Так вот, на протяжении целого дня обе стороны вели спор о том, кому будет принадлежать этот ничтожный сарайчик между двумя баррикадами, казавшийся островком в центре площадки бастиона. Сначала атаку вела Коронела, потом бурбонские войска. В отличие от Джимми, дон Антонио находился на передовой и обходил самые опасные участки. Там, где он появлялся, солдаты сразу воодушевлялись. Я до сих пор вспоминаю, как он похлопывал их по плечу, словно был им родным отцом, а не важным генералом.
– Дети мои, последний из вас стоит любого генерала. Представьте же себе, какое счастье для меня командовать вами.
В какую-то минуту мне пришла в голову мысль: «Пожалуй, это уже слишком». Конечно, замечательно, просто отлично, что дон Антонио подает пример отваги и самоотверженности, подобно военачальникам античных времен (Казанову мы, естественно, никогда не видели на баррикадах), но нельзя же допустить, чтобы нашего главнокомандующего постигла судьба профессора Басонса.
Чего я никак не мог понять, так это стратегии дона Антонио. Джимми уже одной ногой стоял на бастионе Санта-Клара, а потому система бастионной обороны перестала быть нашим преимуществом. Проходили часы, время от времени Вильяроэль сменял на второй баррикаде части, чьи ряды с каждым разом редели, но не предпринимал контратак. Такое решение приводило нас к игре в заклание агнцев, которую мы никогда выиграть не могли. По проходу, ведущему на бастион, Джимми мог все время присылать подкрепления и эвакуировать раненых. Такое развитие событий вело к долгой и тяжелой борьбе, а она естественно, – к большим потерям. Поскольку мы находились в совершенно очевидном меньшинстве, рано или поздно неприятелю удастся собрать необходимые силы и смести нашу оборону.
Все офицеры знали, что мы стоим на краю пропасти и что время играет против нас. Стоит нам потерять вторую баррикаду – и все будет кончено. Но поведение этих офицеров прекрасно отражало те настроения, которые царили в городе: ни один не попросил дона Антонио дать сигнал к переговорам. Совсем наоборот! Целый хоровод капитанов и полковников окружал Вильяроэля и не давал ему покоя – они просили разрешения начать штурм и отбросить неприятеля с первой баррикады. Слышны были голоса, говорившие по-каталански: «Si us plau, si us plau» – и по-испански: «Por favor, por favor»[129]; затесалась среди них даже парочка немцев, твердивших: «Bitte, bitte, herr Anton!»[130]
Я как сейчас помню, что стоял всего в нескольких метрах от бедного дона Антонио, который отвергал все мольбы этих офицеров, что вились вокруг него, как назойливые мухи. Все они прекрасно понимали безысходность нашего положения. И, несмотря на это, просили разрешения вести лобовую атаку против укреплений, которые защищали несколько вражеских батальонов. Дону Антонио пришлось приложить все свои силы, чтобы им воспрепятствовать.
Так продолжалось до самой ночи. Но сражение не стихло, вовсе нет. Над городом целый день звучал набатный звон, и даже после захода солнца колокола не замолчали. На поле сражения было светло: мы то и дело запускали яркие ракеты, чтобы вовремя заметить, когда свежие части противника начнут двигаться по проходу, и их уничтожить. Огоньки, возникавшие при выстрелах, расцвечивали темноту, точно тысячи мигающих в ночи светлячков. Около четырех часов утра я покинул Санта-Клару и пошел искать Косту, чтобы решить, какие орудия перевезти на этот бастион, потому что мы уже успели подготовить бойницы. Этот короткий разговор спас мне жизнь.
Как я сказал, в центре площадки, за которую шел бой, стоял сарайчик – я сам приказал построить его для хранения снаряжения и взрывчатки. Когда началась общая атака, я попросил одного старого сержанта очистить это помещение от всех боеприпасов. У меня не оставалось сомнений в том, что бурбонские войска – как бы это ни было для нас досадно – добьются успеха при наступлении, и я считал задачей первостепенной важности не дать им завладеть содержимым этого склада. Однако мне не дано было знать, что в суматохе первых стычек старый сержант погиб одним из первых. А это означало, что ему не хватило времени вызвать грузчиков себе в помощь, открыть все замки на первой, а потом и на второй двери, между которыми была прорыта узкая канава с водой для предотвращения возможного пожара, и, наконец, перенести все боеприпасы в другое место.
Даже сегодня, когда я думаю об этих днях, мне кажется невероятным, что трагедия не случилась раньше. Почти целые сутки оба войска, не зная о страшной опасности, сражались за сарайчик, набитый до самого потолка бочонками с порохом, гранатами, ружейными пулями, горелками и жестяными цилиндрами с картечью. И ничего за все это время не случилось. Mystère, наверное, хохотал до слез.
Из рассказа одного солдата, который остался в живых, я узнал, что в это время – в четыре часа утра, когда еще стояла глухая ночь, – кто-то крикнул: «Вперед, за святую Евлалию, вперед!» Барселонцы целый день сопротивлялись на баррикадах, ни разу не начав общей контратаки. Они были до того разочарованы таким течением событий, что послушались этого безумного безымянного голоса, в очередной раз достигли сарайчика, выбили оттуда бурбонских солдат и задержались там перед тем, как двигаться дальше к первой баррикаде.
За первой линией атакующих солдат всегда следовало несколько человек, нагруженных большими цилиндрическими корзинами из джута, в которых они несли боеприпасы, особенно гранаты. К этому времени, после целого дня и половины ночи непрерывных боев, плиты бастиона были покрыты трупами и дорожками просыпанного пороха. Запах его все время бил в ноздри.
Носильщики корзин укрылись как раз за стеной домика, полного взрывчатки, и тут какая-то случайная искра зажгла одну из пороховых дорожек. Пламя молниеносно побежало по ней к двум большим корзинам с гранатами, которые стояли у стены. А теперь представьте себе, что случилось потом.
Я думаю, что более сильный взрыв мне довелось видеть только один раз в жизни. Мы с Костой торопливо переговаривались очень далеко от Санта-Клары, но взрывная волна сбила нас с ног и поволокла по земле – а ведь мы были в двухстах с лишним метрах от входа на бастион. Взрыв окрасил все кругом в алый цвет, точно распустился гигантский мак. После этого раздался страшный грохот, который долго не прекращался. Языки пламени и обломки взметнулись в воздух, в самое небо, все выше и выше, а потом над доброй половиной города пролился дождь каменной крошки и осколков.
Я опустился на колени, ничего не соображая, и посмотрел на артиллериста Косту. Его слова доходили до меня как сквозь толщу воды. Потом мне удалось подняться с земли, и я пошел к проходу на бастион; ноги у меня заплетались, как у пьяного.
Заметим, что, когда Mystère развлекается, он может делить свои шутки поровну: оба войска понесли приблизительно одинаковое количество потерь. Более семидесяти ополченцев Коронелы взлетели на воздух вместе со злосчастным сарайчиком. Потери бурбонских частей были не столь многочисленными, но взрыв напугал их гораздо больше, потому что в их лагере распространился слух, будто мятежники заложили там мину.
Мины внушали всем безумный страх. В любой момент прямо у нас под ногами невидимый убийца мог поднести фитиль к заряду в тысячу или даже две тысячи килограмм пороха – количество зависело только от вашего воображения. Говорю же, это был просто несчастный случай из тех, которые часто происходят на войне, – может, просто масштабнее обычного, – но неприятельские солдаты, как испуганное стадо, бросились бежать со своих позиций. Ирония судьбы заключалась в том, что если раньше воюющие стороны вели жестокий бой за площадку Санта-Клары, то теперь одновременно, словно договорившись, покидали баррикады.
Проход на бастион, называемый горжей, всегда делают узким именно для того, чтобы предотвратить массовое бегство солдат. Как раз там встал капитан, по имени Жауме Тимор, с саблей в руках, который следил за тем, чтобы солдаты, еще имевшие возможность держать в руках оружие, не ускользнули с позиций.
– Если вы покинете Санта-Клару, город падет! – рычал он.
На бастионе горожане сражались целыми семьями, плечом к плечу. Великий Геродот говорил: «В мирное время сыновья погребают отцов, но война меняет естественный порядок вещей, отцы погребают сыновей»[131]. Происходившие в Барселоне события внесли поправки в изречение Геродота: были люди, которые похоронили не только детей, но и внуков. Из горжи появился один из моих соседей – Дидак Пальярес, и Тимор позволил ему отлучиться, сочтя причину уважительной. Если быть точным, причин было целых три: Пальярес нес три обугленных тела своих сыновей. Кожа их лиц свисала вниз черно-алыми лохмотьями; и я как сейчас помню одного из них, которому Перет вечно был должен несколько солей. Он пострадал больше других: на подбородке совсем не осталось кожи, и челюсти оказались обнажены. С неба еще продолжали сыпаться обломки, а дон Антонио уже был с нами и пытался утешить и подбодрить оставшихся в живых солдат. Несколько офицеров сделали попытку навести хоть какой-то порядок. Но на этот раз ничего у них не вышло.