Дзинь!
Надо было обладать большой ловкостью, чтобы просчитать свой ход: как направить удар, чтобы шар закатился в Порт, а потом, отскочив под определенными углами от стенок стола, оказался прямо перед Королем… Если все эти условия выполнялись, игрок получал заветное очко.
Позвольте напомнить вам о том затруднительном положении, в котором я оказался во второй половине ужасного 1708 года: бедный Марти Сувирия, проведший долгие годы вдали от родного города, только что вернулся в Барселону после злополучной осады Тортосы. И что же там ожидало этого странника? Его отец, единственное родное существо, умер, а наследство потеряно. Меня приютил старый-престарый слуга моего отца, по имени Перет, дряхлый плут, чья спина горбилась сильнее, чем буква «Г».
Моим первым знакомством с бильярдом я обязан Перету, с которым я разделял его логовище – грязный двухкомнатный полуподвал, окна которого находились на уровне мостовой, через них мы видели только ноги прохожих. Одна комната служила спальней, а вторая столовой, кухней, ванной и всем прочим по мере надобности. Пятна плесени поднимались с пола до середины стен, образуя причудливые фигуры. Чтобы зайти в нашу нору, надо было спуститься по трем ступенькам, а внутри наши права на территорию оспаривали крысы. Но на что еще я мог рассчитывать? Мой новый дом был отражением состояния моего духа. Я не смог стать настоящим инженером и чувствовал себя потерянным в этом мире. Прав был Сенека, когда говорил: «Кто не знает, в какую гавань плыть, для того нет попутного ветра». Я посвятил все свои силы тому, чтобы стать инженером, но не добился цели и теперь блуждал по лимбу, не находя выхода.
– Мы тут без тебя здорово повеселились, – сказал мне Перет.
Он имел в виду славный 1705 год. Как вы помните, я тогда постигал тайны военной инженерии во Франции. А тем временем каталонские умники добились высадки союзных войск в Барселоне.
И вот о каком веселье говорил старик: с 1705 года солдаты половины стран мира бродили по всему городу, забираясь в самые укромные его уголки. В любом порту всегда можно отыскать притоны, где царит разгул и можно развлечься, но барселонские в их ряду занимали самое почетное место. По крайней мере, для приезжих с полными карманами. А тут вдруг наш город наводнили солдаты, готовые сорить английскими фунтами, португальскими или австрийскими крузадо и голландскими флоринами. И никто своего не упустил, начиная с прислуги в тавернах и кончая шлюхами, которые налетели в Барселону со всей Каталонии, словно мухи на мед. На протяжении многих месяцев деньги сыпались дождем, и власти предпочитали смотреть на происходящее сквозь пальцы, несмотря на неминуемые в таких случаях злоупотребления.
– Пойдем со мной, – сказал мне как-то Перет. – Я тебя познакомлю с ребятами из «Каталонской коммерческой компании».
– А что это такое?
– О, ты сейчас сам увидишь. Наша «ККК» – это чудо каталонского предпринимательского духа. Когда твой отец умер и я остался без работы, я решил основать предприятие и рассказал о своей идее друзьям. Мы все участвуем в деле в равных долях. Точно как у твоего отца в его морской компании!
Естественно, ничего похожего на предприятие моего родителя я не увидел. На самом деле «Каталонская коммерческая компания» представляла собой убогую мастерскую в районе Раваль: по сравнению с нашим полуподвалом она проигрывала в размерах, и к тому же там было еще сырее, а крыс еще больше. «Ребятам» пришлось подпереть потолок сваями, чтобы он не упал им на головы, а было этим мошенникам на восьмерых не менее семисот лет. Мой Перет нашел себе компанию таких же старых пройдох, каким был он сам.
Сначала я решил, что они занимаются торговлей вином, настолько сильный запах спирта стоял в этой дыре, но очень скоро я понял, что винные пары поднимаются из глоток присутствующих. Они работали на двух токарных станках и одновременно передавали по кругу бутылки с дешевым спиртным. Однако это производству не мешало: одни вытачивали детали на станках, а другие, сидя на длинной скамье, орудовали молотками, кусачками и стамесками, чтобы завершить работу. Они напоминали карликов-нибелунгов в их кузне, но были гораздо веселее и разговорчивее.
– Красивая штучка, правда? – спросил меня Перет, протягивая мне одно из их изделий.
Я увидел грубо сделанный крест, который можно было носить на шее.
– Ты делаешь кресты? Не могу поверить, что ты вдруг стал набожным.
– Да нет конечно. Это для «масленых».
«Маслеными» называли англичан, немцев и голландцев (по мнению простых каталонцев, люди, которые готовят еду на сливочном масле вместо оливкового, неминуемо превращаются в варваров). Эти иностранцы-протестанты боялись, что местное население не примет их или даже забьет камнями. На пересеченье креста ремесленники Перета помещали образ святого Георгия, пользуясь тем, что он покровитель как Англии, так и Каталонии. Члены «ККК» окружали группы солдат и старались убедить их в том, что с этим талисманом все будут их любить и уважать.
– Очень скоро им становится ясно, что от наших распятий нет никакого толку, потому что здешняя религия – тугая мошна. Но мы ходим в порт и продаем свой товар тем, кто прибывает в город и еще не знает, что почем. И уверяю тебя, до приезда сюда им долго морочат головы, рассказывая о «фанатичных последователях папы римского». – Перет скорчил кислую мину и добавил: – Правда, в последнее время полки «масленых» уже не высаживаются в порту и наше дело стало менее прибыльным.
Тут ко мне подошел один из членов компании по имени Рамон. У него был большой красный нос, покрытый паутинкой лиловых сосудов. От него так несло перегаром, что я чуть было не упал навзничь.
– А это наше новое изделие, – сказал он. – Как оно тебе?
Перед моими глазами оказался маленький цилиндр, в котором не было ничего особенного.
– Прежде чем высказать свое мнение, я должен знать, что это такое, – ответил я, разглядывая сей предмет.
– Мы покрасим его белой краской, и он станет похож на косточку пальца. Мощи святого Томаса. – Он повернул голову к другому старику и спросил: – Или святого Фермина? Впрочем, не суть важно. Говорят, что португальцы с ума сходят по мощам.
Я обратил внимание, что в мастерской уже стояло три бочонка, наполненные их продукцией.
– А разве бывают святые, у которых по сто пальцев на каждой руке?
– Мы это учли и будем продавать косточки по одной.
– Но когда эти португальцы вернутся в свою Португалию и соберут все кости вместе, они обнаружат, что костей святого Фермина хватит на три кладбища. Наверное, они догадаются, что их обвели вокруг пальца.
– А нам какое дело, что подумают португальцы, когда окажутся в своей Португалии?
Перету было пора уходить, и я пошел его провожать.
– Сам видишь, – пожаловался он мне, – на этих станках мы можем вытачивать только маленькие детали и не слишком хорошего качества.
– Решить эту проблему большого труда не составит. Не пропивайте свои доходы, а вкладывайте деньги в новые станки.
– Ну вот еще! Зачем тогда работать, если весь доход опять надо тратить на работу?
Я бы мог сказать ему, что мой отец разбогател, экономя даже на воске, но он тогда, наверное, возразил бы мне, что в итоге папаша добился только того, что после его смерти какие-то проходимцы заполучили все состояние, сэкономленное им за целую жизнь, а потому я прикусил язык. Поскольку мастерская «ККК» больших денег не приносила, Перет нашел себе дополнительный доход в игорном доме.
Эти заведения, как я уже сказал, были игорными в самом широком значении этого слова. В некоторых, называвшихся помами[154], играли только в мяч, но чаще всего рядом с залом для игры в мяч стояли также столы для игр в карты или в кости. Заведения эти пользовались дурной славой. С одной стороны, священникам никогда не нравились развлечения и пирушки, которые на их жаргоне назывались грехами, пороками и вели к неминуемой гибели. Но с другой, если кто-нибудь хотел устроить подобное заведение, ему нужен был большой зал, а в Барселоне, зажатой внутри крепостных стен, такие помещения можно было найти только за Рамблас, где начинались огороды и участки земли стоили очень дешево, или в районе порта – там можно было снять помещение и вовсе за гроши. Нет ничего удивительного в том, что шлюхи кружили вокруг игорных домов, словно голодные гиены: когда удачливые игроки выходили на улицу, им, совершенно естественно, хотелось отметить свою победу, а проигравшие всегда искали утешения.
Считалось, что наши патриции и толстосумы держатся подальше от игорных домов, которые считались заведениями не слишком приличными, но на самом деле и они частенько наведывались туда, сменив свои наряды на более скромную одежду, будто простые горожане. В Барселоне люди сходили с ума по азартным играм; представьте себе, что в городе, где проживало около пятидесяти тысяч душ, было более двадцати больших и средних игорных домов, которые работали днем и ночью. За игрой в мяч могли следить одновременно пятьсот человек, которые усаживались рядами на наклонных трибунах вокруг игровой площадки. Даже священники вскоре перестали поносить игорные дома, и одна из причин такой перемены заключалась в том, что религиозные ордены поняли, какую выгоду можно получить благодаря этим заведениям, и вложили в них свои деньги. Таким образом, днем духовники читали прихожанам проповеди о вреде игорных домов, а по ночам подсчитывали свои огромные доходы, полученные от игр и споров на деньги. Фарисеи вонючие!
Война – это несчастье для простого народа, но чудесное время для людей предприимчивых. Вспомните о высадке войск Альянса. Хотя большая часть солдат участвовала в военных действиях – то осада городов, то защита своих позиций, – всегда находилось немало выздоравливающих раненых, советников всех мастей, как гражданских, так и военных, дипломатов, секретарей, подрядчиков и всех прочих лиц, прибывших неизвестно откуда с такими набитыми карманами, что они просто не знали, куда им девать деньги.