но, заподозрили неладное и попросили их немного подождать. Перет и его друзья стали жаловаться, но тем временем кассиры успели проверить фишки первого кошеля.
Их догадка подтвердилась: это были тысячи и тысячи фальшивых фишек «Ла Леоны», изготовленные в мастерской «ККК» в дни, предшествовавшие поединку. В этом и заключался их «гениальный ход». Они знали, что в день поединка люди будут делать большие ставки и в кассе заведения будет огромная сумма наличными, которую они рассчитывали получить, расплатившись фальшивыми ракушками. И вот еще что: ребята из «ККК» не поставили ни гроша – ни на меня, ни на Кондотьера.
Есть пословица, которая гласит, что жадность мешок разрывает. Насчет одного не знаю, а девять – точно. Работники «Ла Леоны» попытались их задержать, но у носатого Рамона был весьма скверный характер. Осознав, что их «гениальный ход» потерпел неудачу, он вытащил дубинку, с которой никогда не расставался. Выточенная в форме обелиска, она напоминала бильярдного Короля, но, в отличие от этой фигуры, вместо колокольчика на ее вершине был железный шар, и этим оружием Рамон проломил голову первому же работнику «Ла Леоны», который попытался его задержать. Сами понимаете, какие это возымело последствия. Теперь хаос царил в обоих помещениях игорного дома. Вокруг бильярдного стола сторонники Кондотьера и его противники осыпали друг друга оскорблениями и запускали друг в друга стульями, а когда мебель кончилась, сцепились врукопашную. А в соседнем помещении Перет с приятелями и работники «Ла Леоны» обменивались пинками и затрещинами.
Правы те, кто говорит, что напряженная обстановка находит свое выражение в насилии. Я увидел, как какой-то человек, сидевший довольно высоко на трибуне, вдруг обернулся к англичанину, занимавшему место на следующем ряду. Это был полковник в роскошном парике, которого сопровождало трое слуг. Наблюдая за происходящим, он открыл рот от удивления и не мог решить, как ему действовать дальше.
– Чего ты вылупился? – закричал местный житель. – Проклятый масленый! С тех пор как вы сюда понаехали, цены выросли в четыре раза, а на шлюх и того больше. Пока вы тут обретаетесь, мне остается только трахать мою жену-ледышку!
И тут он дал ему такую затрещину, что бедный военный вместе со своим париком покатился вниз по ступенькам трибуны, как бочонок святой Евлалии[159], увлекая за собой других зрителей. Ступени трибуны угрожающе заскрипели, один из слуг англичанина поспешил ему на помощь, а двое остальных набросились на обидчика. Его приятели вступились за друга, и хаос охватил верхнюю часть трибун. Если раньше он распространялся вдоль и поперек залов игорного дома, то теперь потасовки возникали даже на самом последнем ряду.
Перет и ребята из «ККК» продолжали драться с работниками «Ла Леоны», пока их кошели, совсем как в той пословице, не порвались и тысячи фальшивых фишек не оказались на полу. Большинство зрителей решило, что какие-то грабители хотели завладеть поставленными ими деньгами (по сути дела, они были недалеки от истины), и все бросились собирать ракушки, расталкивая соперников и стараясь собрать как можно больше фишек. Из-за этого началась настоящая свалка. Боже мой, какой ужас!
Я никак не мог предположить, что мой поединок с Кондотьером закончится сражением в закрытом помещении между представителями всех государств Альянса. Англичане, голландцы, немцы, португальцы, каталонцы, кастильцы, вставшие на сторону австрийского короля и эмигрировавшие из своих земель, и случайные путешественники: все дрались со всеми, хотя никто не знал точно – почему. Конечно, многие сделали ставки, но теперь было непонятно, кому принадлежит выигрыш. По правде говоря, для большой заварухи годится любой повод.
Возьмем для примера хотя бы группу австрийских солдат. По сути дела, они не могли ничего выиграть или проиграть, потому что, наверное, не поставили ни одного соля: их все считали такими же бедняками, как португальцев. Как бы то ни было, австрийцы набросились на свиту Кондотьера. Почему? Да просто потому, что недолюбливали своих соседей. Расправившись с итальянцами, они, несмотря на неблагоприятные обстоятельства, сумели предпринять хорошо организованную массовую атаку и двигались вперед, размахивая захваченным в бою в качестве трофея вымпелом Кондотьера. Меня всегда восхищал esprit de corps[160] этих пруссаков. Они двинулись к бочонкам со спиртным, которым торговали в «Ла Леоне», и столкнулись там с группой голландцев, тоже решивших поживиться горячительным. Австрийцы безжалостно смяли соперников и, завладев добычей, даже не подумали с ней скрыться. Они устроились по-хозяйски и стали опустошать бочонки, раздавая пинки всем, кто осмеливался к ним приблизиться, пока не напились допьяна, как настоящие викинги.
Я почувствовал, как кто-то схватил меня за щиколотку. Это был Перет. По своему обыкновению, наш храбрец бросил свою команду из «ККК», когда дело запахло жареным. Он настолько потерял голову, что побежал не к выходу, а в другую сторону и укрылся под бильярдным столом. Я присоединился к нему, чтобы по крайней мере спрятаться от летавших над моей головой стульев.
– Не сомневаюсь, что ты заварил эту кашу! – заорал я, чтобы перекричать оглушительный гвалт.
– При чем тут я? – ответил Перет, который, как я вам говорил, рассказал мне обо всем только через несколько дней. – Я не виноват. Все из-за этого мелкого карлика Кондотьера.
– Пойдем отсюда.
Я вытащил старика из-под бильярдного стола, но тут на меня набросились какие-то типы и стали трясти, обзывая типичными каталонскими ругательствами malparit! и pocavergonya!, что приблизительно соответствует выражениям «ублюдок» и «бесстыдник».
– Вы не знаете, в чем было дело!
– Конечно знаем! Я потерял все свои деньги из-за тебя!
– Значит, надо было ставить на Кондотьера!
– Так я и сделал, но кто теперь со мной рассчитается после того, что ты тут натворил?
Я расчистил себе дорогу кулаками, и мы с Перетом побежали к выходу. Путь нам преграждали толпы дерущихся и груды тел на полу. Поскользнувшись на ракушках, ковром устилавших пол, люди падали, поднимались и падали снова.
Я схватил Перета за ворот рубахи и сказал:
– Давай через окно!
Сначала я сам вылез наружу, а потом мне удалось вытянуть его, хотя сгорбленная спина старика чуть не застряла в оконном проеме. Но стоило нам оказаться на улице, нас заметила группа людей, которые тоже смогли выбраться из игорного дома.
– Смотрите, это Суви! А ну иди сюда, продажная тварь!
Мы бросились бежать. Перет не мог за мной угнаться, и поэтому, когда толпа настигла его, он решил притвориться одним из моих преследователей и, указывая на меня пальцем, стал орать:
– Это тот самый malparit! Хватайте его, хватайте!
Нельзя сказать, что верность была его отличительной чертой. Ну и ладно, на сей раз я, как это со мной часто случалось, поблагодарил природу, даровавшую мне способность быстро бегать, – за это меня всегда называли Суви-Длинноног. Я летел стремглав, и скоро они остались где-то позади. Но улицы были полны взбешенными зрителями «Ла Леоны», и любой мог меня узнать, поэтому я пересек Рамблас. В этой части города было много огородов, где я рассчитывал укрыться, воспользовавшись ночной мглой и узкими тропинками. К сожалению, мои преследователи не хотели оставить поиски. В темноте я споткнулся на грядке то ли баклажан, то ли артишоков, они услышали шум и снова оказались возле меня.
– Мы с тобой расправимся, pocavergonya!
Но даже в этой ситуации мне бы удалось от них избавиться, если бы какой-то идиот не изобрел изгороди: эти двухметровые стены, разделявшие участки земли, образовывали здесь настоящий лабиринт. В кромешной тьме я решил перелезть через одну из них, чтобы избавиться от преследователей. Но едва я оказался наверху, кто-то схватил меня за щиколотку.
Так вот: за десять минут я получил столько пинков, что их бы хватило на четверых. Поскольку меня преследовало человек тридцать и все они держали зуб на бедного Суви, удары сыпались со всех сторон. Мне кажется, я тогда подумал: «Если они хотят вернуть свои деньги, лучше бы они мутузили Кондотьера или хозяев „Ла Леоны“, а не меня». Но разгадка заключалась в том, что деньги уже не имели никакого значения. В определенных ситуациях люди хотят не восполнить убытки, а найти виноватых.
Они бы меня убили на месте, но где-то поблизости раздался властный окрик. Один-единственный раз за всю мою жизнь мне помогло правительство: я был уже полумертв, когда нападавшие убежали.
Это был военный патруль. Из-за волнений на улицах правительство решило, что речь идет о заговоре сторонников бурбонской династии, которые пытаются овладеть городом изнутри!
Когда они приблизились, я был так слаб, что не мог даже пошевелиться. Один из солдат наклонился надо мной, приблизил факел к моему лицу и пошарил у меня по карманам в поисках чего-нибудь ценного. Из последних сил я поднял руку. Прежде чем удалиться, он наградил меня последним за эту ночь пинком.
Я даже не могу припомнить, как выбрался из-под этой стены, но с того дня возненавидел изгороди! Смешно, не правда ли: Марти Сувирия, которого научили брать самые неприступные крепости, получил хорошую взбучку, потому что не смог преодолеть самую обычную изгородь.
Домой я добрался ползком, извиваясь, точно гусеница. Там никого еще не было, и кровать показалась мне такой высоченной горой, что я забрался на нее с большим трудом.
Когда я раскрыл глаза, уже светило солнце и на другой стороне матраса лежала Амелис. Она молча, внимательно осмотрела меня с ног до головы тем безразличным взглядом, которым иногда взирала вокруг. Все мое тело постепенно приобретало красивый синеватый оттенок. Амелис думала, что я еще сплю, а на самом деле я был еле жив. Она подняла простыню, чтобы разглядеть меня получше, и уделила особое внимание моему мужскому достоинству.