Мы с Жанной не всегда прятали свои чувства. Иногда в замок приезжал пехотный капитан, шевалье Антуан Бардоненш. Я не припомню, чем он заслужил расположение маркиза, но ворота Базоша для него всегда были открыты. Это был молодой здоровяк с квадратным подбородком и прекрасный фехтовальщик. Он отличался невероятной наивностью и идеалом своим считал странствующих рыцарей, заменяя, однако, трагический пафос их существования на безудержное веселье. Мне нечасто доводилось встречать людей такой счастливой наружности, кажущихся воплощением мужской красоты. Шарлотта, старшая сестра Жанны, была в него по уши влюблена. Иногда по воскресеньям мы вчетвером, я с Жанной и Бардоненш с Шарлоттой, устраивали пикник на одном из окрестных лугов. Они, вооружившись палками, затевали шуточные турниры по фехтованию, которые заканчивались невинными потасовками на траве под раскаты веселого смеха. Я же изучал Бардоненша, как меня учили в Базоше, чтобы понять, какая личность скрывается за этим обликом рубаки и за молодым задором. И не нашел абсолютно ничего. Жизнь этого человека ограничивалась страстью к оружию и служению французскому королю Людовику Четырнадцатому, которого его приближенные величали «королем-солнце», а враги – «Монстром Европы» или еще проще – «Монстром».
Как-то раз, когда маркиза в Базоше не было и братья Дюкруа тоже куда-то отлучились (что было событием чрезвычайной редкости), мы вчетвером устроили в замке настоящий праздник. Мы были еще детьми, несмотря на мои штудии, на замужество Жанны и на униформу пехотного капитана, которую носил Бардоненш, и затеяли игру в жмурки. Когда мне завязали глаза, ловить их не составляло для меня никакого труда. Благодаря Сферическому залу я мог практически обойтись без зрения, идя по следу аромата их смеха и шороха их духов. Я стал ощупывать стены, притворяясь, будто не знаю, куда идти, чтобы дать им время спрятаться получше, и вдруг под моей рукой открылась маленькая дверь, скрытая за занавеской. Этот тайный ход был мне неизвестен, и я воспользовался случаем, чтобы зайти туда.
За дверью тянулся узкий коридор. Мои руки нащупали полки, которые тянулись вдоль стен, а на них какие-то странные предметы. Я снял с глаз повязку: передо мной оказались макеты фортификаций всех городов и крепостей Европы.
Боже мой, я вдруг понял, где нахожусь. В Версале Монстр собирал миниатюрные воспроизведения крепостей континента – toutes en relief[22]. Когда его генералам надо было взять какую-нибудь из них, макет уже был готов, чтобы инженеры могли разработать наилучший вариант атаки. Вобан втайне от Монстра создал подобную коллекцию у себя в замке и, естественно, не собирался посвящать в такую тайну меня, простого кандидата в инженеры; но, несмотря на то что моя верность маркизу вынуждала меня покинуть эту комнату, я почему-то задержался.
Мой взгляд остановился на макете, который стоял прямо передо мной: очертания крепости с двенадцатью бастионами напоминали звезду. Ремесленники сделали исключительно тонкую работу. Крепости со всех концов Европы были сделаны здесь из гипса, лучинок и фарфора. Все масштабы соблюдены в точности, все углы наклона бастионов и глубина рвов учтены… Реки, прибрежные зоны и лиманы окрашены в голубые и синие тона в зависимости от глубины воды и отдаленности от укреплений, светло– или темно-коричневыми тонами отмечены овраги и возвышенности разной высоты. На полях каждого макета помещались таблицы с дополнительной информацией для специалистов.
Я закрыл глаза, словно продолжая игру в жмурки. Изображения крепостей отличались таким совершенством, что мне не стоило труда узнать их на ощупь, касаясь макетов кончиками пальцев: Ат, Намюр, Дюнкерк[23], Лилль, Перпиньян. Большинство крепостей, созданных Вобаном или же им перестроенных. Безансон. Турне. А вот и Бауртанге, и Копертино[24], неприятельские крепости, изученные шпионами Монстра. Мои пальцы снова и снова угадывали форму звезды в каждом макете, словно в этой волшебной комнате заключили весь Млечный Путь. Тут послышались голоса, снаружи меня звали Жанна и Бардоненш. Еще один последний макет, сказал я себе, – и все.
Я снова закрыл глаза и пробежал пальцами по средневековым стенам, по старинным бастионам. Все детали указывали на то, что это был древний город с тысячелетней историей за плечами. Любопытно. А вот и еще интересная подробность: это морской порт, и стены не защищают его со стороны моря. Я замер. Мурашки побежали у меня по спине, а в горле словно застрял комок. Эти очертания были мне знакомы.
Впервые со дня моего приезда в Базош у меня возникло мрачное предчувствие. Ибо все, что делалось в этом замке, должно было отвечать какой-то цели, и, если эти макеты стояли здесь, это означало, что когда-нибудь, вероятно, они могут быть использованы для подготовки штурма. Я открыл глаза и посмотрел на последний макет. Это была Барселона.
7
Вы знаете, что такое ненависть с первого взгляда? За мою долгую жизнь мне довелось встретиться с таким количеством негодяев, пройдох и мерзавцев, что, если бы сам черт решил созвать их на свое отвратительное сборище, им бы понадобился зал размером со Средиземное море. Но только один из них заслужил мою неизменную ненависть: Йорис Проспер ван Вербом. Посмотрите, посмотрите только на эту копию с его парадного портрета. Очаровательный молодой человек, не правда ли?
Когда я впервые увидел его, Вербому было лет около сорока. По грубому лицу этого человека и его отвислым, как у бульдога, щекам можно было подумать, что перед вами мясник, работающий на бойне. И я не преувеличиваю. Лицо ему заменяла гримаса отвращения – она искажала все его черты, будто он годами не справлял большую нужду. Суровый взгляд Вобана объяснялся стремлением к порядку и справедливости. Может быть, излишне прямолинейной, но справедливости. А глаза Вербома отражали только ненависть к подчиненным.
Теперь, когда мы знаем всё о деяниях этого человека, можно спокойно утверждать, что мир был бы прекраснее, если бы он последовал своей природе и удовольствовался судьбой колбасника из Антверпена, который всю жизнь сидит дома. Но Вербом отправился странствовать по миру, ибо прежде всего им двигало желание выслужиться перед сильными мира сего и занять место повыше, и эти устремления подходили к его натуре, как ключ к замочной скважине. Именно поэтому властители разных стран так любили его и не скупились на награды, ведь короли знают, что, хотя стервятники и летают высоко, им никогда не дано оказаться на одной высоте с орлами.
Никто не научил его улыбаться, и выражение лица Вербома, которое было столь подходящим в общении с подчиненными, ибо внушало им страх, в дамском обществе приводило к катастрофическим результатам. Его попытки ухаживать за женщинами выглядели жалкими, чтобы не сказать карикатурными. Его неспособность прочувствовать женскую суть, постичь жизнь той части мира, которая не ограничивается примитивной последовательностью приказов и их исполнения, порождала в нем животный страх. В результате он действовал неловко и жалко, и для посторонних его поведение казалось шутовским и забавным. Но тут стоит уточнить одну деталь. В глазах стороннего наблюдателя он выглядел смешным клоуном, только когда пытался достичь расположения женщины, в которую этот самый наблюдатель не был влюблен. Так вот, этот негодяй с его рожей мерзкого колбасника стоял посреди двора Базоша и пытался соблазнить мою Жанну.
Я возвращался с полевых занятий, весь перепачканный и нагруженный кирками и лопатами, когда наткнулся на них. Техника наблюдения, которой меня обучали в Базоше, может быть использована в самых разных целях, а не только для собственно инженерного дела. У меня уже было четыре Знака, и мне хватило одного взгляда, даже половины взгляда, чтобы понять, чего хочет этот тип. Вернее, кого он хочет.
Несколькими годами раньше Вербом, колбасник из Антверпена, служил под командованием Вобана во время двух или трех осад. Это оправдывало его появление в замке, которое он хотел выдать за простой визит вежливости. Прекрасный предлог хвастаться здесь своей униформой королевского инженера. Ха-ха-ха! На самом деле он охотился на крупную дичь. Жанна была красивой и богатой дочерью самого Вобана, а ее мужа не сегодня завтра могли отправить в какое-нибудь богоугодое заведение. Когда я с ними поравнялся, этот колбасник справлялся у Жанны об ее отце. В ответ на ее слова о том, что маркиз в отъезде, Вербом сказал:
– Какая жалость, я нарочно заехал сюда, чтобы выразить ему свое почтение.
Бесстыдный лгун! Вся Франция знала, что в эти дни Вобан находится в Париже и встречается с министрами чудовищного «короля-солнце». И Вербом приехал в Базош именно потому, что маркиза не было дома, и в его отсутствие он мог ухаживать за Жанной без помех.
Я остановился почти вплотную к этой паре и уставился на пришельца с наглостью, достойной сумасшедшего. Непрошеный гость удивился тому, что грязный слуга позволяет себе такую дерзость, но счел за лучшее не обращать внимания на наглеца в присутствии дамы. Жанна сразу поняла, как могут далее развиваться события.
– Иди умойся, Марти, – сказала она и тут же спросила Вербома, не желает ли он немного перекусить.
Я, по-прежнему не сводя с него взгляда, произнес:
– Не давай ему ничего. Он хочет получить все.
В свое оправдание скажу, что моя манера выражать свои мысли сложилась под влиянием Дюкруа. Если не считать моих бесед с Жанной и коротких разговоров с прислугой, я целыми днями испытывал их влияние, и к этому времени братья уже заразили меня своей привычкой размышлять вслух. Дюкруа неустанно повторяли: «Дети говорят не потому, что умеют думать, а умеют думать, потому что говорят». Когда человек постоянно постигает искусство подчинения реальности своей воле, он без страха говорит прямо и откровенно. Однако я забывал о том, что жизнь высших классов общества основана на умолчаниях и лжи.