Я мог бы отнести мою повышенную чувствительность на счет уроков Базоша, но в данном случае мне не пришлось пускать в ход теории маркиза, потому что я уже давно заметил поблизости двух других старых знакомых: Нана и Анфана.
Им все-таки удалось добраться до Барселоны. Мальчишку по-прежнему украшали грязнущие лохмы, не поддающиеся описанию, а карлик носил на голове неизменную воронку. Оба наблюдали за прохожими, точно два маленьких стервятника. Поскольку мне удалось заранее подготовиться к нападению, я быстро передал кувшин Амелис и схватил безобразников за воротники. Мне показалось, что время повернуло вспять и они снова пытаются скрыться от меня за поворотом траншеи.
– Теперь-то я вас поймал! – заявил я. – Вам от меня не уйти.
Оба начали скулить и брыкаться, словно это я на них напал.
– Послушай, отпусти их, – попросила меня Амелис. – Они же совсем ребята.
– Ха-ха! – засмеялся я. – Ты не знаешь, на что способна эта парочка. Я их сейчас сдам первому попавшемуся караулу.
– Ты не можешь так поступить, – защищала их моя смуглая красавица. – Им зададут по двадцать ударов кнута, а кости у них тонкие, и они этого не выдержат.
Я пожал плечами:
– Я не пишу законы – я им следую. – Я ни на минуту не забывал о своем судебном процессе с итальянцами, благодаря которому рассчитывал вернуть себе отцовский дом. – И если такой честный человек, как я, должен страдать, неясно, с какой стати мне прощать этих двух неисправимых воришек.
Анфан обнимал мои щиколотки и, рыдая, молил меня о пощаде. Увидев, что девушка его защищает, он заревел еще громче. Поскольку в умении ломать комедию со мной никто не может сравниться, мне не составляет труда раскусить других комедиантов. И надо сказать, что мальчишка подавал надежды, однако меня не убедил.
– А ну шагай веселей, окопная крыса!
Амелис схватила меня за локоть:
– Ты не можешь так обращаться с двумя малышами!
Я ничего не имею против сердобольных женщин, но Амелис, пожалуй, зашла слишком далеко – ни дать ни взять Дева Мария, заступница убогих.
– Ну пожалуйста!
Я ответил ей только: «Мне очень жаль, maca»[62], освободился от ее хватки и пошел дальше, увлекая за собой воришек, по одному в каждой руке, точно рыболов, который хвастается своим уловом. Однако я никак не ожидал, что Амелис преградит мне путь, а она встала прямо передо мной, скрестив руки на груди.
– А ну отпусти их! – велела она решительным тоном и прибавила: – Ладно, говори, чего ты хочешь?
По правде сказать, я несколько растерялся, хотя и понимал, на что она намекала. Я посмотрел на девушку еще внимательнее, чем раньше, но все равно ее поведение оставалось для меня загадкой.
На ее лице лежала печать какой-то неизбывной грусти. Никто не может быть так щедр. Почему она собиралась расплатиться за них? Меня это не интересовало. Девушка была слишком хороша, а я слишком подл, чтобы отказаться. Мои руки разжались.
– В следующий раз я позабочусь о том, чтобы вас повесили! – закричал я вслед воришкам. – И шеи у вас вытянутся, как у двух гусаков. Ясно?
Не успел я закончить свою речь, как разбойники свернули уже за третий угол. Тогда я спросил девушку:
– Куда пойдем?
Она отвела меня в район Рибера, один из самых густонаселенных и нездоровых районов Барселоны, – можете себе представить, как он выглядел. Кварталы серых трех-, четырех– и даже пятиэтажных домов; улочки такие узенькие, что солнечные лучи никогда не касались земли. Все свободное пространство между домами было заполнено людьми или животными. Бродячие собаки, куры, живущие на балконах, дойные козы, привязанные к кольцам на стенах, – бе-е-е. Некоторые жители выглядели весьма довольными своей жизнью: они курили и играли в кости в подъездах, приспособив какой-нибудь бочонок вместо стола. Другие обитатели этих трущоб казались живыми трупами. Я обратил внимание на одного из них, похожего на Симеона Столпника, с той только разницей, что святой Симеон провел на вершине столпа тридцать лет, а этот бедняга – как минимум вдвое больше и питался, судя по его виду, только воробьиным пометом. Чтобы вызвать сочувствие прохожих, он распахивал рубаху и демонстрировал свои тощие ребра, напоминавшие ноги краба. Нищий протянул ко мне руку, прося милостыню:
– Per l’amor de Déu, per l’amor de Déu[63].
Большинство зданий здесь были, наверное, не новыми, еще когда по этим улицам прогуливался император Август. Мы вошли в один из подъездов – вероятно, еще мрачнее, чем соседние, – и поднялись по лестнице на второй этаж.
Когда мы переступили порог, я посмотрел вокруг. Все помещение состояло из единственной убогой комнатки с одним окошком. Улица была так узка, что, протянув руку из окна, можно было почти коснуться стены дома напротив. В глубине комнаты, прямо на полу, лежал матрас, а рядом с ним возвышалась горка воска с огарками наверху. Я решил, что сначала свечи ставили прямо на пол, воск стекал и постепенно образовал этот подсвечник. Прочая обстановка состояла из табуретки у самой двери и таза с водой, возле которого Амелис присела на корточки, чтобы подмыться. Больше в комнате ничего не было.
– Это твой дом? – спросил я, пока она раздевалась.
– У меня нет дома.
В этом сиротском убежище особенно выделялась коробочка из благородного дерева в глубине комнаты, такая маленькая, что в ней едва уместилась бы пара туфелек. Привлеченный этим одиноко стоявшим предметом, я подошел поближе и, поскольку наглость родилась прежде самого Суви, приподнял крышку. И что же? Из приоткрытой коробочки полилась веселая, немного механическая мелодия. Я отскочил на полшага, точно кот, которого окатили кипятком, и почувствовал себя необразованным дикарем, потому что впервые в жизни увидел carillon à musique[64].
– Что ты тут трогаешь? – запротестовала девушка.
Раздеваясь, она не заметила моего маневра, но сейчас бросилась ко мне и завладела музыкальной шкатулкой. Нагая, Амелис защищала от меня сокровище своим телом. Мне кажется, она не отдавала себе отчета в том, как прекрасна была эта сцена: такая красивая женщина спасала хранилище музыки.
Когда крышка закрылась, мелодия прервалась.
– Я не был знаком с этим новым изобретением, – попытался оправдаться я.
Она снова открыла крышку и, когда музыка зазвучала вновь, сказала:
– Поспеши. У тебя есть время, пока мелодия не закончится.
Ну ладно, за дело так за дело. Я пришел, чтобы ее трахнуть, и не стал откладывать свои планы в долгий ящик. Мне показалось, что, когда я завладел ее музыкальной шкатулкой, она обиделась, а теперь, когда я овладел ее телом, осталась равнодушна. Лишь на миг девушка проявила заботу, сказав:
– Подожди минутку.
Она подняла мою упавшую одежду и положила на табурет, чтобы мои вещи не запачкались на грязном полу. Сразу после этого мы снова взялись за дело – и она застонала и завыла, точно ведьма на костре.
С женщинами я всегда следовал стратегии, которую Вобан применял при осаде городов: наступать постепенно. Поверьте, что при виде такой добычи сдерживать атаку было нелегко. Но тут песенка кончилась, и Амелис оттолкнула меня.
– Я выполнила уговор, ты доволен, а мальчишки живы, – сказала она, не отрывая взгляда от потолка. – Пошел вон.
Сказать мне было нечего. Я взял свою одежду и шляпу со стула, оделся и спустился по лестнице, не попрощавшись. Снаружи мне на глаза снова попался умиравший с голоду пророк, который все еще протягивал руку, монотонно твердя:
– Per l’amor de Déu, per l’amor de Déu…
Когда мужчина удовлетворен, он всегда бывает в хорошем настроении, а потому я остановился, чтобы дать ему пару монет, и стал рыться в карманах. И знаете, что я обнаружил? Моего кошелька как не бывало.
Мерзкая шлюха!
Я взбежал по лестнице вне себя от ярости. Как я мог позволить себя обмануть так по-дурацки? Это же всем известный трюк! А я-то, последний идиот, всего несколько минут назад чувствовал себя виноватым, потому что воспользовался ситуацией и овладел Амелис! Обман возмущал меня даже больше, чем кража. Что бы сказали об этом братья Дюкруа? Однако, войдя в комнату, я замер на месте.
Девушка лежала на матрасе, а на ней сидел какой-то урод, настоящее чудовище, которое награждало ее тумаками то справа, то слева. Он здорово ее колошматил, зажав несчастную между коленями, а Амелис визжала, но вырваться не могла. Мужчина был не очень-то широкоплеч, но его руки дровосека казались кувалдами. Дай ему волю – и он с ней покончил бы за пару минут. Судя по закрытой шкатулке, это не был ее клиент.
– Эй, послушайте! – воскликнул я невольно. – Что вы делаете?
Этот тип, сидевший спиной к двери, обернулся и посмотрел на меня. Людоед, настоящий одноглазый людоед. До этого момента я думал, что циклопы жили только на островах в Эгейском море.
– Ты что, не видишь? – рявкнул он, глядя на меня своим единственным глазом. – Я ее купаю в розовой воде, представь себе! Хочешь получить свою долю? Вон отсюда, идиот!
Мог ли меня испугать этот здоровяк, простой нахал, да к тому же одноглазый? Конечно мог. Я забыл о кошельке и побежал вниз по лестнице. Жаль такую красавицу, подумалось мне.
То, что случилось потом, понять еще труднее. Я спускался по последним ступеням, когда в подъезд вошла какая-то благообразная старушка. В руках она несла кувшин, очень похожий на тот, который несла Амелис, когда я вызвался ей помочь.
– Дайте я вам помогу, добрая женщина, – сказал я с изысканной учтивостью. – Позвольте мне отнести наверх ваш кувшин.
Итак, я вернулся в комнату с кувшином, который, кстати сказать, был зверски тяжелым. Не спрашивайте меня, что мной двигало, – мне самому не ясно. Я не похож на странствующего рыцаря, а она была шлюхой и воровкой.
Кривой верзила продолжал ее лупить. Сочувствовать чужим страданиям мне не свойственно, но вы бы слышали ее крики! Как бы она ни извивалась на простыне, как бы ни старалась выцарапать ногтями врагу единственный глаз, еще пара-тройка ударов – и ей конец.