Но даже если рассказы о любовном зелье были не более чем выдумками, все равно после второй чашки всем страшно хотелось пуститься в пляс. Гости вставали в круг, взявшись за руки, смеялись и пели. Никто не думал о приличиях: мужчины и женщины вперемешку, без различия возраста, положения или родства! Пляски всегда сопровождала музыка двух или трех скрипок, и спустя некоторое время парочки одна за другой покидали хоровод (сами понимаете, зачем).
Я не страшился смерти от какой-нибудь отравы, добавленной в шоколад, а боялся только потерять мою Амелис. Экипажи привезли нас на зеленый живописный луг на холме. Как только мы оказались на траве, я почувствовал, что у меня сосет под ложечкой: в непринужденной обстановке этой гулянки любой франт мог захотеть вскружить голову моей подружке. Я как сейчас помню минуту, когда меня одолела ревность. Я помог Амелис спуститься со ступеньки экипажа, обняв ее за талию, но стоило мне разжать объятия, как у меня заныло сердце от ощущения потери. «Oh Déu meu[65], – сказал я себе с некоторой досадой, – кажется, я ее люблю».
Нас было человек тридцать или сорок, каждое семейство устроилось вокруг своей скатерти. На вершине холма возвышались развалины старого хутора: дверей у этой постройки не было, а крыша наполовину провалилась. Такие каменные дома, которых много в лесах и на горах Каталонии, были миниатюрными крепостями; их создатели никогда не забывали о защитной функции этих сооружений. Меня ничуть не удивило, что старые хозяева хутора выбрали для постройки подобное расположение: оттуда открывался полный обзор и на значительное расстояние; любое передвижение в его окрестностях могло быть немедленно замечено. Совершенно очевидно, что задолго до штудий Базоша людям было знакомо искусство защиты своих родных и близких.
Мы позавтракали, выпили шоколад, и тут пошло веселье. Скрипки наяривали все громче, люди встали в хороводы. Амелис потянула меня за руку, приглашая танцевать, но я не смог подняться, потому что в этот момент случилось нечто неожиданное: Анфан подошел ко мне сзади и обнял меня за шею. Ему понадобился почти целый год, чтобы приблизиться ко мне. И можете надо мной посмеяться, если вам будет угодно, но этот жест мальчишки меня взволновал. Он прижал свою нежную щеку к моей и сказал мне на ухо:
– Можно я им почищу карманы, патрон? Тут все пьяные.
– Нет, нельзя. Это добрые люди, хотя и пьяные.
Этот довод его совершенно не убедил.
– На их денежки я бы смог даже купить Нану новую воронку.
– Разве он тебя об этом просил? Не просил. Ему просто хочется повеселиться, вот и иди с ним танцевать. Нан будет рад, а тебе не придется рисковать, что тебя поймают и отлупят. – И тут я добавил тем же тоном, каким со мной разговаривал Вобан: – Хотя тебе и не понять, в чем дело, но ты отвечаешь за Нана – следи, чтобы никто не увел его в эти кусты. – И тут я повысил голос: – Allez!
Детям и солдатам всегда предпочтительнее дать какое-нибудь задание, чем их наказывать.
А теперь разрешите мне некоторую сентиментальность. Понимаете, тогда я неожиданно понял, что это и есть счастье: зеленая травка, веселые скрипки, хороводы людей, которые танцевали и хохотали как безумные. Тщедушный и сгорбленный Перет, протягивающий руку вдовушке и говорящий ей на ухо какие-то скабрезности. Нан и Анфан, которые отплясывали вместе: карлик, такой же с виду равнодушный к происходящему, как всегда, но, без сомнения, в душе довольный, и мальчуган, исправно выполняющий мой приказ, – каждый, кто осмеливался приблизиться к Нану, получал пинок. И Амелис – она смеется и танцует, и ее черные локоны развеваются по ветру. Не знаю, сколько времени это длилось. Скорее всего, недолго: счастье всегда проходит быстро. Вдруг из кустов выскочили Перет, который натягивал спущенные штаны, и вдовушка с растрепанными волосами. Вероятно, в самом разгаре любовной сцены они увидели что-то необычное.
– Бальестер! – кричал испуганный Перет. – Бальестер сейчас нагрянет!
Бальестер! Мой старый знакомый, который к этому времени уже стал одним из самых знаменитых и самых жестоких микелетов. (Хотя, как я вам объяснял, это слово не все понимали одинаково.)
Я уже упоминал, что мы устроили пикник на вершине холма. Я влез на большой высокий камень и смог оценить опасность, которая нам грозила: группа всадников была еще достаточно далеко. Судя по пыли, поднятой копытами, их было больше дюжины.
Паника превращает людей в стадо: все закричали и бросились врассыпную. Самые богатые кавалеры, приехавшие верхом на собственных лошадях, умчались галопом, забыв о своих любовницах (что, кстати сказать, было довольно бессовестно с их стороны. Разве это любовь!). Остальные в полной растерянности, не зная, что предпринять, и следуя животному инстинкту, спрятались на заброшенном хуторе. Нан и Анфан тоже прибежали на хутор, держась за руки Амелис, и я последовал за ними.
Внутри люди сбились в кучу, точно овцы, хотя места было предостаточно, потому что перегородки давным-давно сгнили. Женщины обнимались и плакали, а мужчины рвали на себе волосы. Мне пришлось пару раз громко крикнуть, чтобы все замолчали.
– Вы собираетесь что-нибудь предпринять, – зарычал я, – или предпочитаете подождать, пока нас всех не перережут, как овечек?
Из какого-то угла мне ответил расфранченный кавалер.
– Ты понимаешь, о чем говоришь? – спросил он. – У тебя еще и борода не растет, а на нас сейчас движется сам Бальестер!
– Я и сам знаю, что это не святой Петр к нам едет верхом! – ответил я и, обращаясь к толпе, повторил: – Мы будем что-нибудь предпринимать или нет?
– Вот так командир выискался! – издевался надо мной франт. – Да эти молодчики трахают таких мальчишек, как ты, на закуску!
Я увидел изъеденный жучком стол и вскочил на него.
– Послушайте, если вы готовы выполнять мои распоряжения, может быть, мы и выйдем сухими из воды.
Щеголь снова закричал:
– Сюда едет банда убийц, вооруженных до зубов. А здесь с нами только дрожащие женщины, дети и старики. Эти стены разрушены, а ты собираешься их защищать. – Он указал на вход. – Здесь нет даже дверей!
Мысль мелькнула в моей голове точно молния. Будь у меня немного времени подумать, я бы не стал с ним спорить. Но дело не требовало отлагательств, а ситуация казалось такой отчаянной, что я не сдержался и, выдохнув весь воздух, произнес, чеканя каждое слово:
– Дверью станем мы сами.
– Нас зарежут, а потом изнасилуют всех женщин! – настаивал франт.
– Вот поэтому мы и будем сражаться, идиот! – заорал я. – Когда они поймут, что здесь нет никакой добычи, даже лошадей с нас не возьмешь, а выкупа за нас никто не заплатит, они для развлечения перережут несколько глоток, а потом оседлают наших женщин. – Я указал на Амелис. – Это моя жена, и клянусь, что никто ее не тронет. Я им не позволю!
Молчание бывает разным. Есть тишина отчаяния, тишина размышления, мирная тишина – они не похожи друг на друга. В наступившем молчании угадывалось колебание. И тут кто-то сказал:
– Меня уже однажды изнасиловали, много лет тому назад.
Это была старушка из тех, которые излучают энергию. Она посмотрела на щеголя и показала на меня пальцем:
– И в тот день мне очень не хватало рядом такого «мальчишки». – Она посмотрела мне в глаза и добавила: – Я старая перечница, но, если ты мной будешь командовать, я забросаю камнями любого, кто ступит на этот порог. Терять мне нечего.
Послышался ропот. Этот тихий, но уверенный голос сумел преобразить страх в гнев. Перет подошел к столу, схватил меня за щиколотку и сказал, полумертвый от страха:
– Но послушай, Марти, мой мальчик, что мы, слабые и несчастные, можем сделать?
– Прежде всего – собрать на этот стол все оружие, которое у нас имеется, – ответил ему я.
Я спустился на землю, и мужчины выложили на стол все имевшееся у них оружие. Как это обычно бывает, самый трусливый оказался вооружен лучше остальных: у франта оказались с собой два больших пистолета и кинжал. Всего нам удалось собрать шесть пистолетов и пятнадцать ножей самых разных размеров – таким оказался наш убогий арсенал.
– Великолепно! – воскликнул я, призывая на помощь все свое актерское дарование. – Теперь вы сами видите. Этого бы хватило даже для защиты Сагунта[66].
Я уже говорил, что каталонские хутора строились как маленькие крепости, способные отразить нападение с любой стороны. Стены были толстыми, как у настоящих укреплений, узкие окна, перпендикулярные полу, напоминали бойницы, каменная крыша не могла сгореть. Даже если врагу удавалось нанести такому строению значительный ущерб, оно продолжало стоять непреклонно.
Я попросил женщин собрать горки крупных камней. Крыша дома частично сохранилась, и мужчины быстро соорудили из остатков мебели и обломков стен примитивные пандусы, чтобы туда взобраться. С крыши можно было открыть огонь по наступающему противнику или, по крайней мере, забросать его камнями. Другая группа построила импровизированную баррикаду у ворот, скорее символическую. Я приказал мальчишкам обследовать все углы и, опустившись на корточки перед Анфаном, прошептал:
– Ищите под полом, наверняка что-нибудь найдете.
И они действительно нашли. На всех хуторах имелся запас оружия. В полу комнаты, которая, наверное, когда-то служила спальней хозяевам, Нан и Анфан нашли под слоем пыли крышку тайника и открыли ее. Там оказалось четыре ржавых мушкета – два из них остались без приклада. Но даже такое оружие могло нам пригодиться.
– И что нам делать с этим ломом? – спросил кто-то.
– Почистите стволы хорошенько.
– Они уже здесь!
Это был крик одного из дозорных; уж чего-чего, а глаз у нас хватало.
Прежде чем приблизиться, всадники довольно долго раздумывали. Они несколько раз объехали вокруг дома, присматриваясь и принюхиваясь, но никаких решительных действий не предпринимали. Я перебегал от одного наблюдательного пункта к другому, спрашивая дозорных: