Сердце так подпрыгнуло у меня в груди, что чуть не выскочило наружу. Может быть, в этом заключается знак Mystère? До службы в кавалерии Стэнхоуп, вероятно, посвятил годы своей жизни инженерному делу. Не станет ли он теперь моим новым учителем? Я сразу развею все ваши сомнения: этого не произошло. Он показался мне человеком наименее подходящим для того, чтобы искать у него моральной поддержки. Все великие наездники кажутся низкорослыми, когда спешиваются, и Стэнхоуп тоже оказался карликом, как в отношении роста, так и ума. Этот генерал был тщеславен и одновременно медоточив. Он привел нас в свою походную палатку с одной лишь целью: возвысить свою фигуру, поощряя нас. К концу церемонии все присутствовавшие на ней усвоили, что, если союзники одержали победу и взяли в плен столь важную персону, как Вербом, причиной тому было не объединенное усилие войск и не жалкий австрийский королишко, а только и исключительно присутствие в Испании такого гения, как Джеймс Стэнхоуп.
После аудиенции Суньига спросил меня о Вербоме:
– Что он тебе сделал? Почему ты его так ненавидишь?
Я ничего путного ответить не смог. С нашей драки в Базоше много воды утекло. Образ Жанны возник в моих мыслях, и я почувствовал резкую боль в груди. Но мне хотелось думать, что объяснением моей ненависти к голландскому колбаснику служило нечто большее, чем просто личная месть.
Вербом был скверным человеком. И если вы перечитаете последнюю фразу, то согласитесь: это худшее, что можно сказать о человеческом существе. Мы словно говорим ему: «Без тебя мир был бы гораздо лучше». В справедливом мире Вербому не нашлось бы места, а из мира несовершенного его бы следовало немедленно изгнать, дабы не позволить этому проходимцу сей мир ухудшить. Я этого не сделал, о чем впоследствии горько пожалел, как всегда бывает, когда мы предпочитаем выгоду справедливости.
(А ты как думаешь? Конец этой главы звучит как мораль басни? А, ну конечно, тебе это как раз по вкусу. Прекрасно, тогда у меня не осталось сомнений: порви эту страницу. Наверняка станет лучше.)
5
Альменар стал решающей битвой. Никто не сомневался, что Две Короны будут готовиться к новому сражению. Потери в их рядах были незначительными, однако боевой дух армии сильно упал.
Когда в распоряжении Бурбончика не имелось французских подразделений, он мог рассчитывать только на испанских рекрутов, а эти мальчишки, как мы уже успели убедиться, были зеленее весенней травки. Следующее столкновение произошло в Сарагосе, городе на берегах Эбро, и результат его для Двух Корон оказался еще плачевнее, чем разгром при Альмансе. Когда сражение закончилось, во власти союзников оказались восемьдесят знамен противника и шестьсот пленных офицеров бурбонской армии; в битве погибло двенадцать тысяч пехотинцев.
После победы при Сарагосе союзники задержались, чтобы обдумать дальнейшие действия. Это произошло в городке под названием Калатаюд, и на военном совете собралось не менее девяти генералов самых разных национальностей. Португальцы, как того следовало ожидать, хотели двигаться дальше и дойти до Лиссабона: при таком раскладе и этот город, и Барселона оказались бы во власти союзников. Другие генералы предпочитали завладеть северными районами. Завоевав Наварру, доказывали они, мы закроем французскую границу, и Филипп Пятый не сможет получать подкрепления от своего деда. Австрияк сомневался, но в этот момент выступил Раз-и-готово Стэнхоуп. Наварра на севере? Португалия на западе? О каких глупостях тут говорят? Он получил четкий приказ возвести Австрияка под именем Карла Третьего на испанский трон и вернуться домой. И именно это он и собирается сделать. Кажется, он просто стукнул кулаком по столу и предложил остальным выбирать: или войско идет в Мадрид, или он со своими пивописцами немедленно отправится на зимние квартиры. Итак, вперед на Мадрид!
Войско союзников никогда не представляло собой более отлаженной военной машины, чем накануне битвы при Сарагосе. Что касается солдат, то такой смеси национальностей мир не видел со времен Ганнибала. После того как мне пришлось долгими месяцами шагать рядом с ними по дорогам и ночевать около их палаток, я могу сказать, что неплохо с ними познакомился.
Английские офицеры были истинными рыцарями, а их солдаты – самым отвратительным сборищем дебоширов в Европе. В случае португальских частей ситуация была прямо противоположной: солдатами – милыми, скромными и всегда послушными – командовали офицеры, скорее напоминавшие работорговцев. Голландцы делились на две группы: пьяницы с опытом и пьяницы, не умевшие пить. Отношения между группами различных национальностей можно определить такими словами: «Дай-ка ему выпить, но бутылку из рук не выпускай». Англичане обращались с португальцами крайне пренебрежительно и считали их хуже испанцев, которых вовсе не жаловали. Что же касается португальцев, то они, само собой разумеется, придерживались иного мнения. «Если эти сыновья Альбиона – такие богатеи и всезнайки, почему же тогда, – спрашивали португальцы, – мы никак не можем добиться окончательной победы?»
Ну так вот, теперь казалось, что дело близится к концу, потому что осенью 1710 года союзное войско неуклонно продвигалось к самому сердцу Кастилии. Вы, должно быть, спросите, как готовились к обороне защитники столицы Испании? Ответ очень прост: никак.
19 сентября два английских драгуна подъехали к предместьям Мадрида и, пораженные, сообщили, что не увидели перед городом никакой обороны, даже жалкого отряда добровольцев. Я удивился не меньше, чем эти два драгуна. Так, значит, битвы не будет? Именно так, ее не было. Ни одного выстрела! И ради этого я пересек половину Пиренейского полуострова? Когда город уже виднелся перед нами, Суньига поведал мне, что Мадрид вообще не имел настоящих оборонных укреплений, а только стены из бутового камня, построенные с одной-единственной целью: направлять въезжавший транспорт на таможенные пункты, которые взимали налоги за продукты, поставляемые в город. Вот тебе и вся крепость, Суви!
Пока Австрияк готовился к своему триумфальному въезду в город, мы с Суньигой поспешили оказаться там раньше всех войск. В первый момент Мадрид показался мне неуютным и скучным городом с пустынными улицами. Я ошибался. Мы еще не знали, что за Бурбончиком, оставившим столицу, последовали почти триста тысяч придворных и его сторонников. Выбора король им не оставил: любой знатный горожанин или секретарь какого-нибудь ведомства, отказавшийся покинуть город, немедленно объявлялся предателем святого дела Бурбонов.
Мы не нашли лучшего пристанища, чем мансарда в одной городской таверне. Потолок ее был наклонным, и у одной стены приходилось двигаться на четвереньках. Вся мебель состояла из двух старых тюфяков и двух тазов, а свет в мансарду проникал через единственное окошко. Однако нам еще повезло, потому что мы оказались в городе раньше, чем основная часть огромного войска. Суньига захотел отпраздновать свое возвращение в родной город и пригласил меня в одну из самых известных мадридских таверн. Хозяин этого заведения прислушивался к нашему разговору, пока мы пили вино, и наконец сказал:
– Но, господа, вы разве не знаете, что союзное войско вот-вот войдет в Мадрид? – Тут он посмотрел вокруг, точно боялся, что нас кто-нибудь услышит. – Французские подданные уже десять дней тому назад получили приказ покинуть город. Где вы были раньше? Почему не подчиняетесь этому распоряжению? Союзная армия не очень-то любит французов!
Мы с Суньигой обменялись взглядами, потому что одновременно поняли, что хозяин таверны принял мой каталанский акцент за французский. Диего пожал плечами: ну и хорошо, зачем его разубеждать?
– Вот так дела, – сказал я. – А я-то был уверен, что мой выговор никто не заметит.
– Да что вы, что вы! – решительно возразил мне наш новый знакомец. – У вас могут быть большие неприятности.
– Вся сложность заключается в том, – прервал его я, – что уехать из города мне нельзя. На самом деле меня только что сюда прислали. Вы меня поняли?
Я предпочел, чтобы он сам сделал выводы. Людям нравится, когда окружающие считают их умнее, чем они есть. Наконец его глаза блеснули. «Передо мной, – наверное, подумал он, – шпион короля Филиппа». И только после этого я добавил:
– Тише! С минуты на минуту город заполнят войска Австрияка. Наш приезд был столь поспешным, что мы даже не успели решить, где нам разместиться.
И вот таким образом благодаря патриотизму хозяина таверны мы смогли совершенно бесплатно получить крышу над головой и постель в мансарде. После того как мы там расположились, наш новый знакомый ввел нас в курс событий. По его словам, Бурбончик решил включить в свой арсенал неизвестное доселе оружие: манды.
Хозяин таверны объяснил нам самым доверительным тоном:
– Когда стало ясно, что потеря Мадрида неизбежна, правительство собрало всех больных проституток из Кастилии, Андалусии и даже из Эстремадуры. Их тела поражены невидимыми и заразными недугами, и таким образом правительство рассчитывает нанести огромный урон союзному войску. Ради всего святого, не вздумайте даже близко подойти к какой-нибудь шлюхе!
Мадрид не самая прекрасная из столиц, которые мы можем посетить. Улицы города проложены совершенно случайно, к ужасу любого инженера. Спуски и подъемы мешают нам видеть здания с благоприятных углов зрения, а фасады столь некрасивы, что невозможно поверить своим глазам. Благоустройство города оставляет желать лучшего. В Мадриде нет никаких древних реликвий, что вполне простительно для города молодого. Только после того, как его сделали столицей (что произошло всего сотней лет раньше, чем туда приехал Суви-Длинноног), этот маленький городишко начал свое восхождение. Непростительно то, что, будучи городом новым, он разрастался без какого-либо предварительного плана, и его улицы были крутыми, узкими, темными и кривыми. Поверьте моим словам: когда этот город строили, мадридские инженеры, должно быть, возводили крепости где-нибудь на Карибских островах. Он очень грязен, а мостовые – где они есть – поддерживаются из рук вон плохо: тут и там булыжники стоят торчком или их просто не хватает. Сами жители Мадрида говорят, что самая худшая пытка, которую только может придумать инквизиция, – посадить осужденного в повозку и возить его взад и вперед по городским мостовым.