Le maraud!
À bas Villarriba,
Le gros verrat!
À bas Vendôme,
Ce sale bonhomme!
В переводе это приблизительно значило:
Ни в Нижнем, ни в Верхнем. Вандом, ты – дурак набитый!
Впрочем, по-французски это звучало лучше, потому что получалось в рифму.
Великое отступление 1710 года можно кратко описать так: это было бесконечно долгое и кошмарное передвижение войск. Путь в Барселону оказался долгим, бесконечно долгим. Что бы там ни говорили географы, после пережитого мною Отступления Барселона для меня всегда будет дальше от Толедо, чем Земля от Сатурна.
Стэнхоуп и его англичане настояли на том, что будут двигаться параллельно основному войску, и нам приходилось терять много времени и сил на поддержание связи между нашими колоннами. Наступающая или отступающая армия опустошает огромную территорию на своем пути, чтобы запастись провизией. Поскольку кастильские земли были так бедны, а зима стояла такая суровая, как вы понимаете, колоннам приходилось двигаться на значительном расстоянии друг от друга. «Сражайся плечом к плечу, но передвигайся порознь», – гласит правило военных. Но не настолько же порознь, черт бы их драл!
8 декабря Стэнхоуп, этот чванливый осел Стэнхоуп, позволил бурбонским войскам окружить его в маленьком городке под названием Бриуэга[73]. Он понятия не имел, на каком расстоянии находится неприятель, и, каким бы невероятным это ни показалось, задержался в Бриуэге на три дня, чтобы его части отдохнули, а он смог выпить свою чашечку горячего чая. Когда Стэнхоуп пришел в себя, Вандом уже был тут как тут, и англичанин решил укрепиться в городке. Стэнхоуп послал основному союзному войску целых шесть отчаянных донесений, прося прийти ему на помощь.
Почему он так легко дал заманить себя в ловушку? Объяснить это нетрудно. Стэнхоуп не располагал глазами дона Антонио. Его всадники тяжелой кавалерии не умели устраивать засады и нападать исподтишка. А Стэнхоуп при этом был грубым последователем Кегорна, и всей его ловкости хватало лишь на то, чтобы наносить тяжелые лобовые удары по противнику.
После долгих переговоров с другими командирами дон Антонио вышел к нам из палатки, чтобы рассказать, как обстоит дело. Когда мы спросили, что думает лично он, генерал покачал головой:
– Англичан слишком мало, чтобы выдержать атаку многочисленной армии. Вандом это знает и бросит в наступление все свои силы. Им конец.
Однако союзное войско все-таки двинулось на выручку Стэнхоупу. Запели горны, и все войско развернуло лошадей, чтобы спешно двинуться назад к Бриуэге. Политические и военные последствия потери всех английских частей были бы не менее серьезны. И вот после стольких отвлекающих маневров, стольких усилий, потраченных на то, чтобы отойти от неприятеля как можно дальше, мы повернулись вспять и по собственной воле отправились на битву, которой столь настойчиво пытались избежать. Покорнейше благодарю, лорд Раз-и-готово!
Ну хорошо, не будем столь строги, – возможно, этот маневр и не был так уж безрассуден. Союзное войско спешило на помощь, и, если бы Раз-и-готово немного продержался, бурбонское войско оказалось бы между двух огней. Пока мы изо всех сил подгоняли своих коней, Вандом окружил Бриуэгу и потребовал, чтобы англичане сдались. Стэнхоуп ответил ему запиской в самом наглом тоне: «Скажите герцогу Вандому, что я и мои английские солдаты будем сражаться до последнего».
Кто-нибудь должен был вовремя объяснить нашему Раз-и-готово, что высокопарные высказывания в героическом тоне впоследствии служат для бесконечных издевательств над тем, кто не держит своего слова. После третьего штурма Стэнхоуп призадумался. Зачем ему умирать в этом тоскливом кастильском городишке, если тем же вечером он может откушать фазана вместе с генералом противника Вандомом? Когда мы приблизились к окрестностям Бриуэги, пушки уже молчали. Нетрудно было догадаться, что случилось: англичане, весь английский корпус целиком, сдались врагу.
Четыре тысячи опытных солдат были захвачены в плен со всем их оружием и снаряжением! И во главе их стоял тот самый генерал Стэнхоуп, который явился в Испанию со своей конницей и со своим высокомерием. Я это вам в два счета устрою – раз и готово! А теперь четыре тысячи англичан отправлялись в плен пешком, склонив головы, под охраной штыков.
Представьте себе: мы, высунувши языки, примчались к Бриуэге – и кто же нас там ждал, потирая от радости руки? Вандом и все войско Двух Корон, построенное для битвы.
Численность бурбонского войска вдвое превышала численность союзного. Наши люди и лошади были изнурены после целого дня и целой ночи похода на выручку Раз-и-готово. Неприятель оказался так близко, что отступление было невозможно. Никогда еще сражение не выглядело столь нежелательным и столь неизбежным.
Инженеру никогда не суждено стать военным. Наше мировоззрение в корне различно: почему человеческим существам так нравится убивать себе подобных в открытом поле, когда уже давно изобретены такие чудесные защитные сооружения, как окопы и бастионы? На всякий случай прилагаю для вас здесь «Краткое руководство к действию, написанное Марти Сувирией: как выжить во время битвы в открытом поле». Звучит оно так:
Глава первая. Под каким-нибудь благовидным предлогом покиньте свою часть, которая вступает в бой.
Глава вторая. Лягте на землю лицом вниз, изображая убитого, и при этом спрячьте голову за самый большой камень, какой только найдете поблизости. Не шевелитесь, пока ваши уши не скажут вам, что стрельба кончилась.
Глава третья. Конец руководства.
Уверяю вас, что сей труд очень мне пригодился. Чему доказательством служит тот факт, что в свои девяносто восемь лет я могу диктовать эти воспоминания моей дорогой и ужасной Вальтрауд, хотя все кости у меня побаливают, половины лица давно нет, а в заднице аж три дыры. Единственный недостаток моего руководства в том, что в некоторых случаях – например, в Бриуэге – его нельзя использовать. И знаете почему? Так вот – из всех генералов этого мира мне в командиры достался тот единственный, который использовал свое звание не для того, чтобы скрыться от пуль, а для того, чтобы под них подставиться.
Вильяроэль родился в мундире, и для такого человека гибель в битве была не более чем издержкой профессии. Победить в битве, которая нам предстояла, не представлялось возможным. Средством передвижения на поле боя мне служил конь, измученный долгой скачкой, недоеданием и холодом, и ребра у него так торчали, что напоминали мехи. Бедное животное стояло рядом с лошадью дона Антонио, который, не оборачиваясь, обругал меня:
– Держите спину, капитан Сувирия! Любой солдат, который повернет голову, должен видеть, что его офицеры горделиво сидят в седле и готовы к наступлению. А вы расселись, точно мешок с крупой.
Я не ответил. Он легонько щелкнул мне по спине хлыстиком и добавил:
– Офицер – это душа войска и его зеркало. Если офицер в себе не уверен, солдаты теряются.
Я чуть-чуть выпрямился, но не слишком, и заговорил, тоже не глядя на него. Мы как будто вдруг оказались в исповедальне.
– Я не офицер, и вы это знаете не хуже меня, – пожаловался я и выругался по-каталански: – Merda!
Слово merda вызвало у него улыбку.
– Может быть, вы не знаете, но я родился в Барселоне.
Я посмотрел на него в изумлении. Вильяроэль был воплощением кастильских добродетелей – суровости, непоколебимости и справедливости, и эта новость меня поразила.
– Мой отец тоже был военным, и его туда направили, – пояснил он. – Поэтому мать родила меня в Барселоне. Это красивый город.
Пока Вильяроэль непринужденно описывал красоты Барселоны, увиденные глазами кастильца, сражение развернулось по всему фронту. До нас доносился только грохот выстрелов, и со своей позиции мы видели, как раненых относили в тыл, и слышали крики сержантов, которые пытались поддержать порядок в рядах солдат.
– Дон Антонио, – простонал я, – это безумие. Вы прекрасно знаете, что такую битву невозможно выиграть.
Вместо ответа он направил хлыстик к моему лицу, кончиком его приподнял мой подбородок и рявкнул:
– Будьте добры говорить мне «генерал»! Офицерам моего штаба позволительна такая фамильярность, потому что эти люди под моим командованием доказали, на что способны. О вас этого сказать нельзя.
В эту минуту к нам приблизился гонец на коне, бока которого блестели от пота, несмотря на холод.
– Генерал! Враг теснит нас на левом фланге! Маршал Штаремберг просит вас восстановить линию фронта.
Вильяроэль отбросил свой хлыст, вытащил шпагу из ножен и закричал:
– Давно пора было, черт побери!
Половина кавалерии союзного войска устремилась за ним. И я тоже, к моему огромному сожалению.
День тянулся мучительно долго. Стоило бурбонским отрядам прорвать наши ряды, как туда устремлялась кавалерия дона Антонио, готовая закрыть брешь. На протяжении всей битвы я скакал рядом с генералом.
– Я ваш верный оруженосец, дон Антонио! – закричал я, чтобы не молчать все время.
– Тогда скажите мне, – ответил он, смеясь, – почему, когда неприятель справа от нас, вы скачете слева от меня, а когда враг слева, вы перемещаетесь на другую сторону и едете справа? Не желаете ли вы использовать меня в качестве передвижной фашины?
Вам когда-нибудь доводилось видеть кошмары пять часов подряд? Бриуэга была таким кошмаром. С полудня и до заката бурбонские войска пытались прорвать фронт союзников. Наши офицеры группировали батальоны, восстанавливали ряды штыков. Наши полки стояли твердо, несмотря на большие потери, на лицах солдат отражалось напряженное изнеможение. К трем часам пехота от отчаяния начала строится в каре.
Моя дорогая и ужасная Вальтрауд, которая ничего в этом не смыслит, требует разъяснений. Это же так просто! Но ничего не поделаешь, придется ей уступить.