ом, и вы возьмете меня в вашу вонючую армию, нравится вам это или нет!
Вильяроэль дал мне выговориться и, подождав, когда я остановлюсь перевести дыхание, сказал:
– Это уже лучше. По крайней мере, наметился хоть какой-то сдвиг. – Он помолчал немного, а потом продолжил: – Я уже говорил вам в Ильюэке, сынок. Война еще не кончилась, и ваши терзания тоже.
Вечером дома мы устроили прощальный ужин, чтобы отметить конец мирного времени. По крайней мере, заканчивался период того ложного мира, в условиях которого жил город в последние годы. Когда мы перешли к сладкому, я попросил минуточку внимания.
– После долгих и сложных переговоров с доном Антонио я добился, чтобы он присвоил мне звание подполковника. Вы слышите? Вы разговариваете не с кем-нибудь, а с подполковником, и это означает, что впредь будьте любезны обращаться ко мне с должным почтением! Я самый молодой подполковник в нашей армии! И это еще не все. Мне будут начислять дополнительные десять процентов к моему денежному довольствию, потому что Вильяроэль будет использовать меня в качестве старшего адъютанта для своих особых поручений. – Тут мои губы непроизвольно расплылись в улыбке победителя. – Ну, что вы на это скажете?
– Подполковник! – восторженно воскликнула Амелис, но тут же спросила: – А что это значит?
– Видишь ли, детка, – разъяснил ей я между двумя затяжками сигары, которую курил в тот момент, – в армии по порядку старшинства звание полковника непосредственно предшествует званию генерала. Полковник командует полком, а подполковник – это офицер, которому еще не выделили полк для командования. Тебе ясно?
– Значит, у тебя еще нет полка.
– Ну да, это так, – признался я. – Но какое это имеет значение?
Анфан, сидевший рядом со мной, потянул меня за рукав и спросил:
– Патрон, а сколько солдат у тебя под началом?
– Никакими солдатами я пока не командую, – ответил я. – Я буду заниматься делами поважнее. На самом деле мне предстоит управлять инженерными работами. Но дон Антонио, который высоко меня ценит, решил, что мне необходимо иметь звание, внушающее уважение, чтобы солдатня слушалась моих указаний.
– Дрянное это звание, если под началом у тебя нет ни одного солдата, патрон, – заключил Анфан.
– Я буду зарабатывать сто двадцать шесть фунтов в месяц! – объявил я с гордостью. – И это не считая десяти процентов, которые причитаются мне как старшему адъютанту.
В этот момент к разговору подключился Перет:
– Послушай, Марти, а какие обязанности у старшего адъютанта?
– Я же говорю: я буду в полном распоряжении дона Антонио для любых дел и срочных поручений. Он меня высоко ценит!
– То есть ты будешь мальчиком на побегушках у Вильяроэля, – захохотал Перет. – Тебя просто надули. Ты будешь работать вдвое больше, чем остальные.
– А платить тебе будут только на десять процентов больше, – заметила Амелис. – Ничего себе результат переговоров!
Им удалось наконец испортить мне настроение.
– Вы правы. Весьма вероятно, что коммерческими способностями я не обладаю. – И тут я поступил, как любой оратор, у которого кончились доводы, и пустил в ход карту патриотизма. – Но когда враг у наших ворот, что нам за дело до жалких сребреников?
– А какого цвета у тебя мундир? – спросила Амелис.
– Никакого, я его не буду носить вообще. Я же говорю: на самом деле мне поручены инженерные задачи. А те, кто принадлежит к корпусу инженеров, освобождаются от униформы.
– Поглядите-ка на него, он свободен от униформы! – воскликнул Перет, не переставая смеяться. – Ты знаешь хоть одного генерала, которого освободили от униформы? Ты не добился даже того, чтобы тебе оплатили мундир!
Все, словно сговорившись, портили мой праздник. Вечер моего предполагаемого триумфа не складывался.
Перет настаивал:
– И к какому же полку тебя приписали?
– Приписали?
– Ну да, где ты будешь получать жалованье?
Я пренебрежительно взмахнул рукой, в которой держал сигару, и сказал:
– О, мне такой ерундой заниматься незачем. Дон Антонио – самый честный человек в этом городе, и невозможно даже себе представить, что он не выдаст мне жалованья.
– Хорошо, – продолжал настаивать Перет, – но в каком полку?
– Не имею понятия! – сдался я, загнанный в тупик и в глубине души недовольный собой, потому что другого ответа дать не мог. – Во Франции меня учили строить, защищать и осаждать бастионы, а не тому, какие бумажки могут потребовать у меня тыловые писаки!
– Великолепно! – расхохотались все, включая даже карлика. – Мундир тебе не оплачивают, и ты будешь день и ночь бегать туда-сюда. Тебя временно сделали подполковником и не дали временного полка, и ты понятия не имеешь, к какому полку приписан.
– Ну хватит! – Я решил защищаться. – Мне вспоминается, что Вильяроэль говорил мне об императорском полке. Он уже послал в Вену письма с просьбой подтверждения своего звания и заодно с прошением зачислить меня в воинское подразделение Австрияка. Можете считать, что дело в шляпе. Вы воображаете, что император не выполнит просьбу единственного генерала, который остается у него в Испании?
На этот раз они ответили мне таким оглушительным хохотом, что потревоженные соседи принялись колотить нам в стену.
– Какой же ты дурак, Марти! Дело вовсе не в этом. Если тебя приписывают к австрийскому полку, твое назначение подтвердят только через несколько месяцев. И платить тебе будет Вена, а не Барселона. Пока сюда не поступят деньги из императорской казны, ты не получишь никакого жалованья, а поскольку французский флот блокирует порт, скорее всего, тебе никогда не заплатят ни гроша.
Мои домашние испортили мне весь ужин. Самое неприятное, что они были правы.
– Прекрасно! – сказал я Перету. – Я, может быть, и не разбогатею, но ты завербовался простым солдатом, а жалованье у рядовых незавидное.
– А кто тебе сказал, что платит мне Женералитат? – ответил он, смеясь над моей недоуменной физиономией. – Марти, ты же знаешь барселонских богатеев. Ты думаешь, эти люди готовы вступать в батальоны, подниматься на бастионы, нести дозор днем и ночью и подвергаться опасности под ружейным огнем или под бомбами? Конечно не готовы. Одно дело голосовать за Конституции и Свободы, и совсем другое – рисковать за них своей шкурой, поэтому я зашел к желающим отвертеться.
– С коммерческим визитом, – добавила Амелис с пониманием дела.
– Именно, – подтвердил Перет. – Правительство хочет, чтобы все части были укомплектованы, и ему совершенно безразлично, какие люди стоят под ружьем. Поэтому я предложил самым отъявленным лежебокам занять их место. Естественно, за небольшую плату.
– И ты завербовался под именем богатея, который не желает сражаться! – возмутился я.
– Сначала я изучил все предложения и только потом выбрал наилучшее! – сказал Перет.
Весь остаток вечера они насмехались над незадачливым Суви и его слабой коммерческой хваткой. Я так расстроился, что не смог даже докурить свою сигару. За последние семьдесят лет мне довелось принимать участие во множестве осад и оборон, и единственное правительство, от которого я не получил ни единого гроша за свою службу, было правительство моей родной страны. Так уж вышло… тогда я еще об этом не знал, но на самом деле в тот вечер мы в последний раз сидели все вместе и были счастливы. Почему мы не догадываемся о своем счастье, когда испытываем его?
Я до сих пор вижу, как Перет смеется над моей простотой, помню его воинственный пыл – в его-то годы – и думаю, что человеческие существа счастливы, потому что не ведают своей судьбы. Моего Перета убили вскоре после того, как все кончилось.
К концу осады в Барселоне не осталось здоровых людей, если не считать каннибалов. Их можно было легко отличить в толпе по неестественно розовому цвету кожи, по отвратительно блестящим зрачкам, напоминавшим глаза свежей рыбы, и по замершей на губах улыбке. Остальные жители превратились в нищую толпу, их тела покрылись пылью, словно их долго держали в каком-нибудь чулане. На протяжении недель и даже месяцев, последовавших за осадой, барселонцев за пределами города можно было узнать по мертвенно-бледным лицам и понурым фигурам. Однажды Перет отправился за город, чтобы раздобыть себе немного еды. Может быть, какой-то злопамятный солдат пристрелил его, узнав в старике жителя города. Но скорее всего, его просто окрикнули на какой-нибудь дорожной заставе, а он не услышал окрика и получил пулю.
Что такое крепость? Возьмите горстку людей, готовых сражаться, позицию для обороны и знамя – вот вам и крепость. Сейчас я опишу вам военное положение лета 1713 года и начну с хорошего.
Как нам уже известно, красные подстилки объявили дона Антонио главнокомандующим армией. Перед Вильяроэлем встала грандиозная, чтобы не сказать невыполнимая задача: организовать, вымуштровать и возглавить несуществующее войско, которому предстояло защищать город, непригодный для обороны.
За вычетом генерального штаба, самым сильным звеном в наших войсках была артиллерия. Командовал ею Коста, Франсеск Коста. Исключительная личность, самый лучший артиллерист нашего времени! Чтобы вы поняли масштаб его таланта, я приведу только одну деталь: когда бурбонские войска вошли в город, Коста был единственным из старших офицеров, которого не арестовали. (Суви-молодец тоже избежал этой участи, если быть точным.) Джимми, человек крайне рациональный и отнюдь не щепетильный, прекрасно понимал, с кем имеет дело, и предложил ему всевозможные блага и высокое жалованье – четыре дублона в день, – если Франсеск Коста поступит во французскую армию. Артиллерист ни минуты не колебался и ответил согласием: он сочтет за честь служить в армии Людовика Четырнадцатого. Той же ночью Коста исчез.
Большая часть его артиллеристов были майоркинцами, а потому я готов поспорить на любую сумму, что стремительное исчезновение Косты объясняется тем, что его ребята придумали, как пристроить его на корабль, отправлявшийся на Балеарские острова.