Коста был столь же низкоросл, сколь немногословен. Он не просто шагал, а ускользал куда-то, ходил всегда, опустив голову и спрятав ее в плечи, и всегда высоко поднимал брови, словно постоянно чему-то удивлялся или просил извинения за какой-то проступок. Этот человек всегда молчал, открывал рот только для того, чтобы ответить на вопрос, а потому говорить с ним было очень утомительно. Попадаются иногда такие люди, которые своей робостью доводят собеседника до изнеможения. Его излюбленными словами были «да» и «нет», и, хотя людей военных и технических профессий вообще отличает лаконичность и точность выражений, никто не мог тягаться с Костой в скупости фраз. Простим ему этот грех, и давайте просто восхищаться его искусством. Нас объединяла схожесть наших положений в армии: по всем документам выходило, что командование артиллерией поручалось генералу Басету[85], подобно тому как инженерами на бумаге руководил некий Санта-Крус-старший. На самом деле с инженерными задачами управлялся я, а Коста ведал всеми пушками, и нас роднила возложенная на нас ответственность, намного превышавшая полномочия, которыми мы были наделены по чину. Для таких людей, как Коста, в окружающем мире существовали лишь углы прицела и дальность бомбометания.
Франсеск был человеком от природы крайне застенчивым и, чтобы скрыть робость, целыми днями жевал веточки петрушки. К концу осады все барселонцы ели траву, чтобы обмануть голод, – а что еще им оставалось? – но у Косты это просто вошло в привычку. Что же до бесед с этим человеком, то, как я вам уже говорил, слова из него надо было вытягивать клещами. Мне вспоминается наша первая встреча. Я спросил его, сколько в нашем распоряжении орудий.
– Девяносто два.
Я ожидал, что он пожалуется или попросит помощи. Ни слова.
– Вы распределили орудия в соответствии с распоряжениями дона Антонио?
– Да, с небольшими изменениями.
– И вы считаете, что этого будет достаточно? – спросил я, удивленный его сдержанностью.
– Посмотрим.
Я ожидал, что он продолжит свою речь, но Коста молчал.
– И от чего же это зависит, по вашему мнению?
Артиллерист посмотрел на меня широко открытыми глазами, словно заранее признавал, что мое мнение гораздо важнее его собственного:
– От количества пушек противника.
– Мы сравнили донесения нескольких разведчиков: по нашим сведениям, на сегодняшний день их батареи насчитывают сто пятнадцать орудий, – сказал я. – Следует предвидеть, что в дальнейшем неприятель получит подкрепление.
– Хорошо, – заметил он.
– Хорошо?
– Да.
Его немногословность меня раздражала. Коста, наверное, заметил это и добавил, подняв брови выше обычного и двигая челюстями еще быстрее:
– Мои майоркинцы готовы их сдерживать до тех пор, пока силы противника не превзойдут наши в пропорции пять к трем. Если это случится, я ничего не могу обещать.
Тут он вытащил из кармана еще несколько веточек петрушки и принялся их пережевывать, точно скучающий кролик.
Что же касается ситуации в целом, то на этом все хорошее и кончалось, а было его немного. И начиналось плохое.
Крепость без солдат, способных ее защищать, столь же бесполезна, сколь гарнизон на позиции, не защищенной стенами. (Даже тебе, моя дорогая и ужасная Вальтрауд, это ясно.) Ну так вот, у нас не было ни того ни другого – ни войска, ни стен.
Когда я в первый раз проверил личный состав армии, сердце у меня сжалось. Вильяроэль хотел получить точный отчет о снаряжении и солдатах, которыми мог располагать. Однажды он появился в комнате, где я спорил с Костой, и прервал нас по своему обыкновению резко. Ему хотелось знать, почему он до сих пор не может получить перечень всех частей.
– Извините меня, дон Антонио, – сказал я, – мне не удалось вывести точную сумму из-за одной ошибки. – Тут я невольно хихикнул, протягивая ему бумаги. – Какой-то недоумок из правительства по оплошности прислал нам это. Я у них запросил списки войск, а они присылают проект нового рынка.
Пока Вильяроэль читал бумаги, я снова рассмеялся.
– А списки у них, наверное, затерялись, – добавил я. – Перед вами, скорее всего, описание распределения палаток для продавцов и списки поставщиков и посредников. Вы же знаете, говорят, после войны хотят перестроить рынок, что на площади Борн. Я сегодня же схожу в Женералитат и стребую с них правильные списки.
Но Вильяроэль по-прежнему смотрел на меня, нахмурив брови, и не произносил ни слова.
– Этого не может быть. – Тут я сглотнул. – Скажите мне, что вы шутите.
До этой минуты я воображал, что мы будем вести войну, как любое другое королевство Европы (хотя у нас и не было короля). Мне казалось, что правительство наймет где-нибудь поблизости профессиональных солдат или пригласит к нам за приличную плату какие-нибудь войска, а местное ополчение будет заниматься только вопросами поддержки и обеспечения армии. Разве можно было требовать большего от гражданских, ненамного более ловких и проворных, чем мой Перет?
От профессиональной армии в городе задержались лишь жалкие остатки союзной армии, отдельные солдаты, которые по той или иной причине решили не подниматься на борт кораблей во время эвакуации. Самым ценным приобретением была сотня немцев. Они образовали отдельную часть под командованием офицеров-земляков. Какими сплоченными были их ряды! Мне как связному пришлось передать им огромное количество распоряжений, которым они подчинялись с точностью часовщиков. Профессиональные солдаты по природе своей всегда были и остаются искателями приключений. Я говорю это потому, что Вальтрауд, воображения у которой не больше, чем у муравья, никак не может понять, что делали некоторые ее соотечественники в Барселоне 1713 и 1714 года. В то время город был не самым приятным местом в мире, но искатели приключений жаждут не спокойствия, а новых впечатлений. У одних хватало причин не стремиться в родные края, да и Женералитат платил неплохо, а другие… короче говоря, у них были основания, для того чтобы оставаться в городе.
Да будет тебе известно, моя дорогая и ужасная Вальтрауд, что в этом мире существует некий феномен, который основывается на взаимном притяжении мужских и женских гениталий, известный также под названием «любовь». В Барселоне было полным-полно хорошеньких женщин, незамужних или жен моряков, которые почти никогда не наведывались домой, и… впрочем, зачем продолжать? Остальные завербованные иностранцы оказались столь малочисленны, что не стоит и вести подсчеты. Но кого там только не было, от венгров и до ирландцев. (И неаполитанцы среди них нашлись! Вот уж в каждой бочке затычка!) Я познакомился даже с одним солдатом из Папской области.
Но как я вам уже сказал, основную часть нашей армии составляли простые мирные горожане. Я покинул родной город совсем мальчишкой и слабо представлял себе систему его обороны, создававшуюся веками. Основу ее составляла Коронела, или городская гвардия. Каждому цеху ремесленников надлежало сформировать воинскую часть, которой поручалась охрана одних городских ворот. И с точки зрения военного искусства XIII века такая организация выглядела безупречной, но пятьсот лет спустя в моде было инженерное искусство Вобана.
Чтобы вам легко было вообразить мое разочарование, я приведу вам полностью состав Пятого батальона.
Первая рота: судебные адвокаты. (Но они же не могли даже защитить мои интересы в суде! Как же можно было поручить им оборону бастиона или давать в руки оружие?)
Вторая рота: кузнецы и котельники.
Третья: огородники.
Четвертая: гончары, обойщики, горшечники. (С горшечниками все было ясно: когда в городе начнется голод, пустых горшков будет в избытке.)
Пятая: галантерейщики.
Шестая: мясники. (Ну, эти тоже в скором времени останутся без работы.)
Седьмая: сапожники.
Восьмая: красильщики и мотальщики шелка.
Девятая: студенты теологии, медицины и философии. (Хорошенькие дипломы их ожидали.)
И с этими солдатами мы должны были противостоять драгунам и гренадерам, закаленным в сотнях битв, выставляя против них роты бондарей, трактирщиков, ткачей бархата, книготорговцев, изготовителей перчаток и веревок, возничих, портных, грузчиков и писарей. Как мне помнится, в состав Шестого батальона входила целая рота перекупщиков. Да-да, вы не ошиблись, не торговцев, а именно перекупщиков. (Зачем правительство могло создать эту часть? Может быть, для того, чтобы они собирали пули, выпущенные противником, и перепродавали их на наши склады боеприпасов?)
Всего наши силы не превышали шести тысяч солдат под ружьем. Менее шести тысяч против сорока тысяч. У некоторых из этих сорока тысяч хватало забот, потому что им приходилось сдерживать напор наших микелетов в глубине страны, но, даже если у неприятеля оставались в распоряжении тридцать тысяч, с арифметикой не поспоришь: на каждого защитника Барселоны приходилось пять бурбонских солдат. И как будто этих проблем нам было мало, трудности у нас возникли еще до начала осады.
Военная диктатура приемлема – и даже необходима – только в одном-единственном случае: когда город оказывается на осадном положении. И дело тут совсем не в политике, а просто в здравом смысле, потому что ничего нет хуже, чем когда в осажденной крепости нет единого командования. А в нашем случае так оно и было.
На бумаге Вильяроэль являлся главнокомандующим всех проавстрийских сил, которые еще оставались в Испании. Но огромное большинство этих солдат принадлежало к барселонскому ополчению, находившемуся под контролем городского совета, и это создавало бесконечные трудности. Кроме того, руки дона Антонио были связаны, поскольку его назначило главнокомандующим каталонское правительство, считавшее генерала своим подчиненным. По настоянию Вильяроэля его назначение было утверждено в Вене, но это случилось лишь в ноябре 1713 года. Однако положение только усложнилось, потому что по условиям соглашения об эвакуации между Двумя Коронами и союзной армией в Испании не могли оставаться императорские войска. Для красных подстилок дон Антонио был не более чем подчиненным им иностранц