ем, а для врага – кастильским мятежником.
Красные подстилки всегда зорко охраняли свои права и привилегии, и дон Антонио вынужден был получать от них согласие на любые действия, даже на перемещение роты Инвалидов, куда собрали всех солдат, которые остались калеками во время предыдущих кампаний. И хотя вести в бой солдат, у которых недостает одной руки или голени, может показаться кому-нибудь нелепой затеей, уверяю вас, что эта рота нам очень даже пригодилась. Вдобавок этих бывалых ребят всегда отличал высокий боевой дух. Мне вспоминается один хромой солдат, у которого культя оканчивалась на уровне щиколотки, – он поднимал свой костыль, приветствуя дона Антонио, и восклицал:
– Генерал! Можете не сомневаться – я не отступлю.
Во время осады солдатам гарнизона приходится нести бесконечные караулы, и это их изматывает. Как бы хорошо ни были продуманы смены, усталость, бомбежки и болезни ведут к потерям, которых мы никак не могли себе позволить. Мы использовали роту Инвалидов для караулов на бастионах и на участках стен, не подвергавшихся особой опасности, и давали таким образом возможность отдохнуть другим солдатам.
Мне пришлось стать свидетелем нескольких весьма прискорбных сцен. Я видел, как дон Антонио на военном совете красных подстилок взывал к ним, кричал, покраснев от гнева, и требовал, чтобы ему дали сто или хотя бы пятьдесят солдат. Какое грустное зрелище: главнокомандующий, которому не позволяют распоряжаться по своему усмотрению горсткой хромых. И в довершение всех бед старшим адъютантом Вильяроэля был некий Марти Сувирия, отличавшийся особыми дипломатическими способностями. Не раз и не два я от отчаяния чуть-чуть не разбил очки одному из советников. И это отчаяние было оправданным, потому что в некоторых случаях глупость как две капли воды похожа на простое предательство.
Следует помнить, что, когда все это начиналось тем ужасным летом 1713 года, враг стремительно наступал на Барселону. Гарнизоны проавстрийских войск вручали ключи от наших городов нашим палачам. Обманутые и недоумевающие микелеты, которыми никто не командовал и которым никто не объяснял, что происходит, оказались захвачены врасплох, потому что не могли даже предположить, что подобный удар в спину возможен. Их отряды, разбросанные по всей стране, спускались с гор и неожиданно обнаруживали, что крепости, ранее оказывавшие им поддержку, теперь заняты бурбонскими войсками. Им оставалось только созерцать издали пожары, грабеж и казни и слушать последние вопли жертв.
В подобной ситуации требовались решительные действия: распространить действие Призыва на всю страну, провозгласить правомочность барселонского правительства и собрать все разбросанные силы под одним знаменем. Следовало немедленно воспрепятствовать тому, чтобы новые города и селения оказались под властью бурбонских войск, но для этого надо было срочно, безотлагательно найти символ, который объединил бы всех, кто желал подчиниться новому командованию. Вильяроэль приказал, чтобы советник по военным вопросам тотчас отправился объезжать страну со своим серебряным жезлом и знаменем святой Евлалии и объявлять о продолжении борьбы.
– Вывезти священное знамя святой Евлалии за стены Барселоны? – усомнились красные подстилки. – Невиданное дело. Сначала надо это обсудить.
Они не шутили! И действительно собрались на торжественное заседание. Справедливо ли и соответствует ли всем законам и традициям вынести святое знамя за пределы городских стен? Какого караула достойна сия святыня? В городе оставалось немного аристократов: найдется ли среди них довольно людей, достойных держать древко знамени и его шнуры? Дебаты затянулись, их перенесли на следующий день и продолжили спорить на третий и на четвертый, но так и не нашли окончательного законного решения. Вильяроэль рвал и метал. Когда они наконец до чего-то договорились, враг уже овладел всей страной, за исключением Барселоны и нескольких отдельных крепостей – например, Кардоны, – которыми командовали решительные местные офицеры, отказавшиеся подчиняться императорским приказам.
А теперь рассмотрим укрепления Барселоны, от которых я так долго отворачивался, не желая их оценивать, чтобы не возвращаться к своему прошлому и не вспоминать о годах обучения в Базоше.
Первым делом Вильяроэль приказал мне подготовить точный отчет о состоянии укреплений – именно так звучало его первое поручение. Я повиновался, обошел все стены и разрыдался. К стыду своему, должен признать, что последний глагол я употребил здесь не просто для красного словца.
По случайности я был не только инженером, но к тому же и барселонцем. А когда тебе приходится осматривать стены своего родного города и ты достоверно знаешь, что их будут штурмовать тысячи вооруженных людей, готовых поджечь твой дом, убить твоих детей и изнасиловать твою жену, угол зрения несколько меняется. Следуя законам Mystère, я должен был оставаться беспристрастным. Если маганон не умеет сохранять трезвость рассудка, он вообще никакой не маганон. Чтобы хоть как-то оправдать мое отчаяние, скажу только, что увиденная мною картина была совершеннейшим кошмаром.
Иногда сравнения бывают полезными. Посмотрите на следующий рисунок. (Вложи его куда надо, толстая ворона, или можешь навсегда забыть дорогу в мой дом.)
Если бы капризная судьба распорядилась так, чтобы Суви-молодец получил приказ построить укрепления Барселоны, наилучший их план выглядел бы именно так.
Как видите, внутренние стены и бастионы были бы защищены целой системой последовательных демилюн или равелинов, расположенных в строгом порядке и образующих три уровня защиты. Каждый пришлось бы штурмовать по отдельности, и при этом основная линия укреплений не страдала. И к тому моменту, когда Джимми удалось бы ее достичь, из убитых бурбонских солдат выросла бы такая гора, что тех, кто оказался на ее верхушке, легче было бы хоронить на Луне. Даже само существование подобных укреплений отвратило бы многих от самой мысли о штурме, особенно если они следовали теории Вобана. Джимми, этот старый лис, ловко отклонил бы предложение возглавить столь сложную осаду. А если не Джимми, то кому было под силу сломить нас?
А теперь сравните предыдущий рисунок с той печальной реальностью, которую вы можете наблюдать здесь.
Ужасно. Бессмысленно. Какое-то нелепое сочетание бесформенных строений, редкие зубья на вывихнутых челюстях. Вобан описал бы эти укрепления в более строгих технических терминах и назвал их «составной крепостью», что означало: старые стены, залатанные и отремонтированные в соответствии с требованиями современной войны.
К старым укреплениям добавили несколько пятиугольных бастионов. Их было не так уж мало, у каждого было свое имя, своя история; каждый из них для барселонцев уже успел превратиться в старого знакомого. Однако все они были построены в разное время, словно кто-то ставил заплатки на старый камзол, и их появление никогда не отвечало единому плану. Некоторые куртины стен оказались такими длинными, что огонь одного бастиона не мог оказывать поддержку орудиям другого, отстоявшего слишком далеко. О рве, которому полагалось по правилам находиться у подножия городских укреплений, лучше вообще не говорить. Глубиной он никогда не отличался, а к тому же его так заполнили всяким мусором и отбросами, что из него торчали уши прогуливавшихся там свиней. Разоренное правительство не могло себе позволить нанять бригады мусорщиков. Некоторые участки укреплений сильно пострадали во время осад конца прошлого и начала нашего века, и – каким бы странным это вам ни показалось – никому не пришло в голову заделать дыры. Такова была картина, а орды варваров стояли ad portas[86]. Могучая военная машина, заряженная ненавистью к «мятежникам» и закаленная за долгое десятилетие военных действий. Не пройдет и двух недель, как они будут у стен Барселоны.
Мы могли бы задать себе вполне законный вопрос: если война пришла на полуостров в 1705 году, а следовательно, до 1713-го у каталонцев было целых восемь лет на то, чтобы укрепить город, как же они, имея собственное правительство, не позаботились о защите своей столицы? Вот вопрос, который мучает меня всю жизнь, не дает мне спать и отравляет мне часы бодрствования. Как могло бы все кончиться? Никогда не говорите себе «если бы»; это ядовитое «а если бы?» убийственно. Ибо, как это ни удивительно, ответ следует искать не в области политики или военного искусства. И даже к инженерным вопросам никакого отношения он не имеет.
Вобан, бесспорно, был самым великим военным инженером всех времен. Но вдобавок он был французом. В своем кабинете при помощи туши он мог создавать на бумаге фантастические укрепления, идеальные и безупречные, поражающие своей геометрической красотой. Но у метода укреплений Вобана был один-единственный недостаток: он требовал огромных денег.
Игра воображения не стоит ни гроша, пока дело не доходит до подрядных работ, и вот тут оказывалось, что на защиту города надо тратить гигантские суммы. Тонны материала, тысячи каменщиков, плотников и рабочих, десятки местных, а нередко и иностранных, специалистов, которые требовали астрономического жалованья. Поставщики утаивают товар, обсчитывают правительство и разоряют его казну. Работы растягиваются на долгие месяцы, и их бюджет вырастает в три-четыре раза. Но раз уж работы начаты, кто посмеет их остановить? Недостроенная крепость бесполезнее недостроенного собора. Мы можем поклоняться Богу в открытом поле, но нельзя защищать горожан, пока последняя échaguette не возвысится в своей скромной красоте над бастионом. Даже самый тупой зеленщик способен понять, что в городских стенах не должно быть прорех. Работы продвигаются на глазах у всего города, и поэтому правители постоянно испытывают огромное давление и не пытаются бороться с коррупцией. Ушлые поставщики сговариваются с техниками, ведущими работы: первые поставляют партии товара, не соответствующие заказу, а вторые подписывают им квитанции о приеме материала в полном объеме за незаконную «комиссию». Деньги, все всегда упирается в деньги. Еще Фемистокл говорил: на войне главную роль играет не оружие, а деньги – побеждает тот, у кого останется последняя монета. (Ну ладно, может, это был и не Фемистокл, а Перикл