Они немного притихли, а я совершенно выдохся после этой страстной речи. И вот что любопытно: до той минуты я и сам не догадывался, насколько мои мысли отвечали моим словам. Я отправился к микелетам, чтобы убедить их, а на самом деле убеждал самого себя в необходимости борьбы.
Кто-то из них спросил:
– А что за человек твой командир?
Этот вопрос соответствовал способу мышления микелетов: дело, за которое они боролись, значило для них меньше, чем фигура командира.
– Посуди сам, – ответил я ему, грустно улыбнувшись. – Этот человек приказал мне отправиться в ваше логовище, и я повиновался ему беспрекословно.
До этой минуты Бальестер молчал, но тут он поднялся с дивана и сказал, обращаясь ко мне:
– А я так думаю, что если мы войдем в Барселону, то уже никогда оттуда не выйдем. Скажите моим ребятам, что это не так. Обещайте им!
– Нет, этого я не могу, – ответил я, взвешивая каждое слово. – Очень возможно, что так оно и будет и всех нас убьют. Могу обещать только одно, – тут я понизил голос, – что в этом случае я их не переживу.
Бальестер показал большим пальцем на дверь в глубине зала:
– Идите туда.
За дверью был задний двор, окруженный высокими стенами. Мое пребывание там скрашивало присутствие парочки трупов в белых мундирах. Я порылся в их сумках, где оказалось множество посланий бурбонских офицеров: мертвецы раньше служили связными. Я без труда представил себе, что здесь случилось. Связные перевозили письма из одной части в другую, заметили на пути этот красивый дом и решили немного передохнуть. Бальестер проезжал мимо несколько позже, и в голову ему пришла та же самая мысль. Не везет так не везет.
Через дверь до меня доносился спор, микелеты кричали так громко, что я разбирал каждое слово. Одни хотели принять предложение правительства, но большинство склонялось к тому, чтобы перерезать мне глотку. Лучше было их не слушать.
Ход моих мыслей в те дни представляет некоторый интерес. Все пружины Базоша были наготове, и хотя осада еще не началась, она подчиняла себе мою голову и направляла мои мозги. Марти Сувирия, Принц всех Трусов, исчезал, когда в нем просыпался Инженер Сувирия. Помню, что думал я только об одном: «Если они решат меня убить, я должен во что бы то ни стало добиться, чтобы эти послания оказались в Барселоне».
Дверь открылась, и я снова оказался в большом зале. Взгляды мужчин и женщин были направлены на меня. Иногда следует взять на себя инициативу.
– Если даже вы и не хотите участвовать в обороне Барселоны, – сказал я, протягивая письма Бальестеру, – мне кажется, вы ей и не воспротивитесь. Пожалуйста, передайте эти послания человеку, который привез меня сюда.
Несколько бесконечных минут Бальестер смотрел мне прямо в глаза, но бумаг не брал. Его ребята замерли в ожидании не менее напряженном, чем мое, потому что у меня, по крайней мере, было время приготовиться к худшему. Несмотря на все уроки Базоша, только год спустя я понял значение этого взгляда Бальестера.
– Отвезите их сами, – прозвучал его короткий ответ, и в его голосе я не заметил и тени доброжелательности, несмотря на смысл его слов.
Он подошел к столу, взял футляр со своим назначением, осмотрел его и сказал с грустью в голосе:
– Эти молодчики стали слишком покладистыми. Сгибаются, точно ветка смоковницы.
Мужчины и женщины восторженно заорали, как будто их командир долго колебался, а от него зависел исход спора. Сейчас я совершенно уверен, что все было не так и Бальестер первым принял роковое решение. Просто он не высказывал своего мнения, чтобы не повлиять на остальных, не показаться им мягкотелым и не толкать их на самоубийство.
Микелеты шли на верную смерть, но радовались, как дети. Их точно ветром унесло из зала, и уже через несколько минут они скакали верхом, посадив за собой на крупы коней женщин, которые крепко обнимали своих дружков. Ржание и стук копыт слышались теперь где-то вдалеке. Бальестер не спешил: командиру это не к лицу. Мы остались наедине. Он, необычно отрешенный, казалось, забыл вдруг обо мне и обо всем вокруг. Я заметил, что его взгляд стал таким же, как в тот день в Бесейте, когда он со связанными руками ждал казни. Когда мы вскочили в седла, наши кони оказались рядом: мы ехали в разные стороны и очутились лицом к лицу.
– И вот еще что, – сказал я. – Если вы соглашаетесь вступить в императорскую армию, с этого момента вы обязаны соблюдать дисциплину и признавать чины и звания. Я подполковник и старший адъютант нашего главнокомандующего, и вы должны будете подчиниться любому полученному приказу. Без исключения.
На лице его мелькнула улыбка, которая всегда выглядела зловеще на его лице, украшенном густой бородой и кустистыми черными бровями.
– Тогда, на хуторе, я тебе пообещал, что, если мы снова встретимся, тебе несдобровать.
Он сжал кулак и изо всех сил ударил меня прямо в грудь. В этот момент я еще не вставил ноги в стремена, а потому вылетел из седла и приземлился на спину. Хорошо еще, что там росли кустики розмарина, которые послужили мне подушкой. Но все равно удар был знатный.
Когда я поднял голову, Бальестер уже уехал вместе со своими ребятами. Из ближайших кустов показались высокий господин и коротышка, которые помогли мне встать на ноги.
– Матерь Божия! – приговаривали они, пока я потирал ушибленный бок. – Вы живы. А Бальестер едет в Барселону! Что вы им такое сказали?
– Я сказал им то, в чем им всегда отказывали, – ответил я. – Правду.
Они смотрели на меня вопросительно, ожидая дальнейших разъяснений, и я добавил:
– Я им поклялся, что нас всех убьют.
И так наступило 25 июля 1713 года. Враг вот-вот должен был подойти к городу, а строительные работы и ремонт стен были весьма далеки от завершения. Я отчитался перед доном Антонио, и мы решили прекратить все работы и закончить лишь кольцо врытых в землю кольев.
Когда осаду можно предвидеть, гарнизон окружает внешний периметр крепости – непосредственно перед рвом – оградой из остро заточенных кольев, чьи острия направлены в сторону осаждающих, и она становится первой линией защиты стен и бастионов.
И вот опять моя жирная толстуха Вальтрауд меня перебивает, говоря, будто раньше она усвоила, что строительство таких оград – дело довольно бесполезное. Огонь артиллерии неминуемо разрушит простые деревяшки, торчащие из земли перед стенами. Зачем же тогда тратить время, вкапывая ряд за рядом сотни кольев?
Так вот, при помощи такой ограды затрудняется продвижение пехоты, да и на неприятеля она действует устрашающе. Лес из тысяч и тысяч кольев представляет собой серьезное препятствие – по крайней мере, с точки зрения человека, которому приказано преодолеть его под градом пуль. Офицеры должны обладать огромным авторитетом, чтобы направить своих солдат на ограду, которая топорщится впереди своими остриями.
Без сомнения, снаряды орудий превратят большинство кольев в щепки. Однако это не так страшно, как вам кажется. Колья обычно делаются двух или трехметровыми и закапываются в землю под острым углом. Основание кола укрепляется, и над землей остается лишь его часть, длиной метр или полтора. Картечь и ядра, безусловно, разбивают их, но даже если из земли остается торчать коротенький обломок, этого достаточно, чтобы ранить ступни и щиколотки наступающих. Разрывы снарядов как раз способствуют тому, чтобы затачивать их острия. Частой порослью твердых колючек пренебрегать не стоит. Когда наступает множество солдат, это заграждение мешает им двигаться строем, ранит сотни людей и замедляет штурм. А впереди у них еще ров и сами стены. Иногда самые простые укрепления являются самыми эффективными.
Заграждения из кольев полностью меняют облик города – с этим нельзя не согласиться. И наша древняя и легкомысленная Барселона неожиданно предстала перед нами в окружении колючего и мрачного кольца. Периметр городских стен может растянуться на несколько километров, и мне доводилось видеть ограды из восьмидесяти тысяч кольев. Эти деревянные зубья, обработанные руками, желающими причинить боль человеку, предвещают смерть. Когда их мочит дождь, они выглядят даже более зловеще, чем покрытые снегом, а на барселонском солнце их желание ранить человеческую плоть обнажалось, как никогда.
На складах у нас имелось шестнадцать тысяч кольев. По моим подсчетам, нам нужно было как минимум сорок тысяч. Их у нас не было. Ну и что же мне оставалось делать? Отправиться плакать в дальний угол? Débrouillez-vous! Я занялся укреплением ключевых позиций.
По крайней мере, энтузиазма у барселонцев было предостаточно. Правительство не могло оплачивать всех необходимых для создания укреплений работников, но благодаря всеобщему гражданскому подъему к нам присоединились шесть тысяч добровольцев. Я провел с ними множество часов там, где им предстояло работать, и объяснял новичкам, на какую глубину надо закапывать колья, как укреплять основу в земле, на случай если артиллерийский снаряд разнесет в щепки ту часть кола, которая возвышается над землей. Я самолично проверял, чтобы наклон заграждения составлял ровно сорок пять градусов, чтобы острия были хорошо заточены, и все такое прочее. Нам не хватало кольев, инструментов, людей и особенно времени, чтобы превратить Барселону в ежа, за чьими колючками могли бы скрыться мирные жители.
25 июля, когда я проверял, как идет строительство заграждений, появился Бальестер и его ребята. Они вели лошадей в поводу и были навеселе. Их лица раскраснелись. Бо́льшая часть публичных домов, где имелся широкий выбор потаскушек и крепких напитков, находилась за пределами Барселоны и предлагала свой товар путниками, которые только что покинули город или же собирались туда заехать. Безусловно, эта компания возвращалась из подобного заведения. Их нетрудно было понять, потому что там в это время царила обстановка конца света. Как только появятся бурбонские войска, празднику конец.
Отряд Бальестера прибыл в город совсем недавно, но его ребята уже славились по всему городу своей щедростью в тавернах и в борделях. Известны они были и своими драками с гвардейцами. Каждый раз, когда до меня доходили новости об их поведении, я сокрушенно качал головой. Может быть, лучше было вовсе их не вербовать.