Полное имя Пополи звучало очень напыщенно – Рестайно Кантельмо Стюарт, князь Петторано[92], гранд Испании… и не знаю, сколько еще всяких там фамилий и вонючих титулов. Бурбончик неслучайно выбрал этого генерала для того, чтобы покорить «мятежников»: Пополи был из тех бурбонских военачальников, которые отстаивали интересы Филиппа с бо́льшим рвением, чем сам Филипп, а потому ненавидел древнюю Барселону всеми силами своей души. После того как союзники вывели свои войска из Каталонии, Пополи с восторгом взял на себя руководство оккупацией страны. И очень скоро ему удалось продемонстрировать свою ужасную жестокость.
Еще до осады Барселоны, пока его войско продвигалось по Каталонии, как-то раз к нему привели двух предполагаемых сторонников австрийской династии, захваченных в плен в одном из занятых городков.
– Вы сейчас сыграете в кости, а ставкой будет ваша жизнь, – провозгласил герцог. – Кто выиграет, тот останется в живых.
Это было не просто злоупотребление властью, но к тому же решение коварное, недостойное и несправедливое. И в довершение всего Пополи помиловал проигравшего, потому что у того нашлись влиятельные знакомые, которые доказали, что бедняга на самом деле был сторонником Бурбонов и просто для отвода глаз скрывал свою верность Филиппу. (Вам, вероятно, это покажется смешным, но для барселонцев, которые очень любили азартные игры, исполнение их правил было делом святым. Их возмутила не столько тираническая жестокость Пополи, сколько его решение простить проигравшего и избавить его от виселицы.) Но этот случай – не более чем мрачный анекдот. По-настоящему ужасным событием стала казнь пленных после стычки возле небольшого городка под названием Торредембарра. Бурбонский отряд захватил в плен двести человек, и Пополи их повесил. Всех до одного.
Эту политику диктовали министры в Мадриде. С тех пор как союзные войска покинули Испанию, лица, восставшие против бурбонской армии, считались простыми мятежниками и обращаться с ними следовало соответственно. Но из Барселоны, естественно, картина выглядела совсем по-другому. Лишившись иностранных частей, Женералитат срочно сформировал и обучил войско, которое оплачивалось из его казны. Следовательно, эти солдаты считались регулярной армией, носили форму, а секретари правительства выписывали им жалованье. Всем было известно о репрессиях, которым подвергали друг друга бурбонские части и микелеты, но на этот раз Пополи одним махом отправил на тот свет двести военных, носивших мундир и получавших жалованье от правительства. Двести солдат регулярной армии на виселицах – это неслыханная дикость! Дон Антонио послал депешу Пополи и спросил генерала, не «спятил ли он». Пополи ответил, что отныне будет поступать так со всеми пленными. Больше всего возмутило Вильяроэля то, что Пополи обращался к нему как к «предводителю мятежников». Как можно было оскорбить подобным образом кадрового военного и истинного рыцаря, всегда соблюдавшего все правила вежливости и все условности ведения войны! В качестве ответа дон Антонио написал ему, что, раз так, он вынужден будет поступать с захваченными в плен врагами подобным же образом.
В ответ на казни Пополи на стенах Барселоны установили виселицы – на виду у всех, кто становился лагерем в окрестностях города. Боже мой, что за жуткая картина театра военных действий: внизу – острия кольев, а немного выше – виселицы.
Войско Пополи получило хороший урок во время нашей кавалерийской атаки и решило соблюдать все предосторожности. Полки расположились на расстоянии полутора километров от стен Барселоны, там, где их не мог настичь огонь артиллерии. Немедленно был построен заградительный кордон: длинная цепь парапетов должна была окружить весь город, закрыть к нему доступ между реками Льобрегат и Безос, ограничивавшими Барселону на юге и на севере. Цель этих сооружений состояла в том, чтобы изолировать город, пока инженеры не разработают свою Наступательную Траншею.
Сам по себе заградительный кордон – сооружение весьма примитивное. В основе своей это просто неглубокая канава, за которой возводятся баррикады из утрамбованной земли, балок, камней, досок и любого другого материала, какой оказывается под рукой у осаждающих крепость. При строительстве кордона используются все особенности рельефа местности, будь то небольшие холмы или оросительные каналы. При первой же возможности строятся крошечные пятигранные бастионы. Не стоит и говорить, что для создания кордона осаждающие используют любую возможность раздобыть строительный материал и камня на камне не оставляют от зданий в округе, сколь угодно маленьких.
Работы по строительству кордона уже начались, когда в город явились три горниста с ультиматумом от Пополи, в котором бурбонское командование требовало безоговорочной сдачи города. Дабы вы поняли, какой дух царил в Барселоне, достаточно сказать, что несчастных гонцов чуть было не вздернули на виселице. Толпа собралась такая, что для их защиты понадобился целый отряд гвардейцев с примкнутыми штыками.
Вечером того же дня дон Антонио приказал мне явиться к нему. Как только я вошел в его кабинет, он сразу обратился ко мне:
– Я хочу, чтобы вы сопровождали гонцов, которые отнесут ответ неприятелю.
– Я, дон Антонио?
– Вы, кажется, мой старший адъютант, если я не ошибаюсь. А старшие адъютанты как раз и призваны решать подобные задачи. Речь идет не только о чести города, но и о моей чести, поскольку я начальник гарнизона крепости.
– Вы совершенно правы, дон Антонио.
– Мне хорошо известно, что из вас никогда не выйдет хорошего солдата и вы навсегда останетесь лишь инженером в форменном мундире – человеком, которому не дано освоить даже азов военного искусства. Но будьте добры все же обращаться ко мне как положено – «генерал».
– Да, генерал.
– Я хочу быть уверенным в том, что вести переговоры с неприятелем будут безупречно вежливо. Их армия только что подошла к городу, а на войне первое знакомство столь же важно, как в любви.
– Вы совершенно правы, дон Антонио.
– Они не перестают заявлять, что мы мятежники, у которых нет ни родины, ни короля, ни чести. Лучшее противоядие от этой лжи – безупречное поведение на глазах их солдат. Не позволяйте никому нарушить протокол. Ведите себя по-рыцарски, будьте учтивы и элегантны и действуйте четко, не допуская ни малейшей ошибки. В этом состоит ваша задача.
– Как вам будет угодно, дон Антонио.
По правде говоря, эта миссия казалась мне простой тратой времени. Бурбонские войска уже устроились возле города и хотели нас уничтожить; и какие бы речи я ни произносил, это все равно не изменило бы их намерений. Ничего не поделаешь, в мое время люди понимали воинскую честь так: противники должны убивать друг друга, не забывая о приличиях.
Доставить неприятелю ответ на ультиматум Пополи поручили молоденькому сынку одной из самых знатных семей города. Он очень гордился своей миссией и вырядился в свой самый богатый наряд. Юнец встретил меня широкой улыбкой.
– Мне сообщили, что вы будете моим главным ассистентом, – сказал он. – Вы знакомы с протоколом?
– Не очень.
– Я буду идти впереди, а вы будете следовать за мной на расстоянии одного шага с правой стороны. За нами пойдут бурбонские горнисты. И завершат шествие два наших знаменосца: один с королевским штандартом, а другой со знаменем парламента. Вам надлежит следить за тем, чтобы точно соблюдались все установленные расстояния и все правила передвижения.
– Как прикажете.
– Перед их офицерами мы склонимся в вежливом поклоне, в котором, однако, не должна просматриваться покорность. Имейте в виду, что мы с ними воюем!
Мне-то казалось, это он совершенно позабыл, что идет война. Я спросил:
– Не могли бы вы пояснить мне, где проходит грань между вежливым поклоном и выражением покорности?
– Не имеет значения; когда мы окажемся перед неприятелем, вы просто должны будете передать мне послание. А я разверну свиток и прочитаю текст.
Да, наверное, с тех пор как этот юнец получил приказ возглавить делегацию, его просто распирало от гордости, потому что он продолжил, широко улыбаясь:
– Я не спал всю ночь, потому что сочинял и заучивал слова, которые добавлю от себя к посланию правительства. Им суждено навеки сохраниться в памяти людей. Да, друг мой, мы войдем в историю.
Поскольку бурбонские войска расположились лагерем ровно на расстоянии пушечного выстрела, нам предстояла довольно длинная прогулка. Я шагал, погруженный в свои мысли, которые были не слишком веселыми.
Нас окликнули недалеко от их передовой линии. Тысячи солдат строили огромное кольцо из канав и баррикад от Монтжуика[93] до устья реки Безос. Землекопы уже погрузились в канаву по грудь, и по всему периметру заграждений, насколько хватало взгляда, я видел, как комья земли летят с лопат в сторону города.
Размеры кордона и вид тысяч и тысяч людей, работавших слаженно и методично, чтобы уничтожить нас, привели меня в уныние. В Тортосе я оказался по другую сторону баррикад, и в то время мне не удалось понять, какое отчаяние вызывает эта угроза в душе осажденных.
Через несколько минут к нам явился толстенький полковник в сопровождении четырех офицеров. Они вышли из своего недостроенного окопа и сделали несколько шагов по направлению к нам. Полковник сказал сухим и враждебным тоном:
– Вы задержались с ответом.
Мы столько говорили о церемонии, о вежливости и прочей ерунде, а бурбонский офицер не удосужился даже поздороваться.
– Задержка с ответом, – сказал я, сделав шаг вперед, – объясняется в первом абзаце письма. Читайте.
Я протянул ему послание, невольно забыв и о протоколе, и о речи главы делегации, которая должна была сохраниться в памяти народа на века. Полковник увидел, что послание написано по-каталански, и вернул мне его с презрительным жестом:
– Переведите мне это!
Полковник и сопровождавшие его офицеры были, казалось, отлиты по одной и той же форме: маленькие темные глазки, жесткие усики и высокомерный вид, который, скорее всего, отличал их не от рождения, а был продуктом долгих и усиленных упражнений. Я вздохнул. Существует множество способов оскорбить врага. И раз уж мне было приказано читать, я начал произносить каждый слог ясным и громким голосом, точно втолковывал суть письма деревенскому дурачку и сомневался в его способности понять, что барселонцы – люди неспешные и несуетливые: