Известия, доставленные в сопровождении горнистов и полученные Городом от неприятеля, вызвали столь высокий интерес, что ответ на послание не мог быть дан сразу, а лишь по прошествии времени, необходимого для его составления.
Я оторвал взгляд от бумаги.
– Вы хотите слушать дальше? – спросил я. – Или вы уже сами поняли, какое будет продолжение?
– Читайте!
Мои ноздри раздулись от гнева. Меня уже довел до ручки этот толстяк-полковник и его приказной тон, и я на минуту замешкался, потому что явился сюда вовсе не для того, чтобы выслушивать приказы врага. Вот в чем был вопрос: читать или не читать? Но я вспомнил о распоряжениях дона Антонио, и моим сомнениям пришел конец.
Я наполнил легкие воздухом, чтобы меня слышали тысячи солдат в белых мундирах, которые то и дело поднимали свои кирки и лопаты над строящимся бруствером. Они сгорали от любопытства и оставили работу, желая увидеть всю сцену. В их глазах не было ненависти, а только интерес. Офицеры, командовавшие ими, тоже смотрели на нас и так увлеклись спектаклем, что позабыли дать приказ продолжить работу. Я сказал себе: «Прочитай это послание таким тоном, какой употребил бы Джимми, заявляя о своем прибытии к райским воротам» – и продекламировал текст ясным и пронзительным голосом:
Знайте, что ворота этого Города закрыты и крепость будет сражаться с врагами, которые вознамерятся ее захватить.
Что как сам Город, так и все Княжество продолжают войну, испокон веков верные своему монарху, от которого зависит объявление войны и заключение мира.
Что несправедливые и недостойные угрозы не пугают сердца вассалов, а лишь вдохновляют их хранить верность принесенной ими присяге.
И поскольку данный Город не имеет привычки нарушать установленные правила вежливости, он возвращает в лагерь неприятеля посланца, обеспечив его неприкосновенность. По получении данного ответа господин герцог Пополи может действовать по своему усмотрению, ибо наш Город готов принять любой удар, в чем он сможет убедиться.
Барселона, июля двадцать девятого дня 1713 года.
На протяжении одной секунды – секунды, которая показалась длиннее, чем их проклятый кордон, – вся армия Двух Корон смотрела на нас, словно мы окаменели по мановению Mystère. Я резким движением руки опустил бумагу, и только тут жирный полковник завопил возмущенно или просто сделал вид, что возмутился:
– Что это еще за шутовство? Мне следует понимать, что вы собираетесь выдержать осаду?
– А вы что думаете? – рявкнул я. – Что мы установили пушки на бастионах, чтобы встречать вас цветами?
– Подобное безумие может овладеть только преступниками, которые осознают свою вину и боятся королевского гнева.
– Эй, вы, послушайте, – возразил ему я, – повежливее, пожалуйста.
– Ваши стены совсем разрушены, а в войсках его величества сорок тысяч опытных солдат!
Я потряс кулаками над головой:
– А нас пятьдесят тысяч! Все до единого жители города и все несчастные, которые бежали от насилия ваших солдат!
– Сувирия, будьте так добры! – вмешался мой юнец, впервые открыв рот.
Но идиот-полковник уже добился того, что я разъярился, и меня понесло:
– Как смеете вы называть нас преступниками?! Когда в тысяча семьсот десятом году мы заняли Мадрид, самые страшные репрессии заключались в том, что союзные войска мешками разбрасывали деньги. А вы платите нам за это, сжигая наши города и деревни, вешая стариков и женщин, а потом являетесь к нашим стенам и грозите поджарить всех нас огнем тысяч пушек.
– Я не могу допустить, чтобы кто-нибудь повышал на меня голос, и тем более человек, восставший против своего короля! Я не могу примерно наказать вас лишь потому, что соблюдаю правила воинского гостеприимства! – зарычал полковник. – У вас еще есть возможность внять голосу разума. Как вы хотите противостоять благороднейшему герцогу Пополи? Он заслужил себе вечную славу на полях сражений, а его предками были одни из самых знатных людей Неаполя.
Неаполитанец! Полковник не нашел лучшего довода, чтобы успокоить меня. Их главнокомандующий Пополи оказался неаполитанцем! Разве вы сами не видите? Они в каждой бочке затычка!
– Вы сказали – неаполитанец? – спросил я намеренно сдержанным тоном, который обычно предшествует пороховому взрыву.
– Да, он из Неаполя, из древнего аристократического рода.
Я прервал его воплем рассерженного бегемота:
– Хотите знать, почему ваш хваленый итальянский генерал не штурмует город? Да потому, что он еле жив со страха! Его небось такая оторопь взяла, что он наложил полные штаны!
– Пожалуйста, подполковник! – смутился мой юнец, чье лицо к этому моменту уже напоминало зеленовато-белый лист капусты.
– Мы вашему Пополи дадим такой пинок под зад, что он полетит по параболе через все Средиземное море до своего итальянского сапога! – добавил я и обратился к офицерам, сопровождавшим толстяка-полковника. – А вы только попробуйте подойти поближе к стенам – мы вас изрешетим так, что родная мать не узнает, дубовые ваши головы!
Что ж, не стоит и говорить, что на этом вся церемония и закончилась. Мой юнец был так огорчен, что на обратном пути и рта не раскрыл. Отчитываясь перед Вильяроэлем, я ограничился уклончивой фразой:
– Ваш приказ выполнен, дон Антонио.
2
Так началась долгая и жестокая осада Барселоны, не похожая на другие военные кампании того времени. Уже через несколько дней бурбонским войскам удалось кое-как замкнуть кордон, окружавший теперь город. После этого неприятель принялся усовершенствовать свои укрепления с таким усердием, что даже не хотел терять времени на перестрелки.
Настроения в городе колеблются не меньше, чем акции на Лондонской бирже, а потому барселонцы очень скоро забыли о своем воодушевлении и впали в апатию, которую обычно вызывают патовые ситуации. Барселона не собиралась сдаваться на милость врагу, а Пополи не начинал штурмовать ее стены. Караульным на бастионах оставалось только наблюдать за дуэлями пушек – скорее живописными, чем опасными, – и за перебежчиками, которые скакали верхом по ничейной земле, направляясь к городу или покидая его. И, как это ни удивительно, поток, направлявшийся в город, был многочисленнее встречного. Среди дезертиров было больше испанцев, чем французов, – вне всякого сомнения, потому что их хуже кормили. Перебежчики обычно старались сгустить краски, рассказывая о тяготах своей жизни, чтобы нас разжалобить, но их сапоги без подошв говорили сами за себя.
Напряжение между испанцами и французами нарастало с каждым днем. Французы обвиняли своих союзников в неумении обеспечить солдатам хоть минимально достойное содержание во время осады. Испанцы старались отыграться, жалуясь на бездействие французских кораблей, которые праздно покачивались на волнах неподалеку от города. (Это была чистая правда, морская блокада была смехотворной – по крайней мере, до того момента, когда за дело взялся Джимми.)
Будучи инженером, я был несказанно доволен развитием событий. Хочу вам напомнить, что городу, осаждаемому selon les règles, по самым оптимистичным прогнозам дается тридцать дней жизни. Инженер, отвечающий за его оборону, может претендовать только на то, чтобы немного оттянуть развязку. Меня не касался вопрос о том, как распорядится этим временем правительство: будет вести переговоры о сдаче города на наиболее выгодных условиях, найдет подкрепление своей армии или добьется поддержки международной дипломатии. Только пусть хоть что-нибудь сделают. Если крики Барселоны о помощи достигнут ушей Европы, рано или поздно кто-нибудь нам поможет. Эти смутные надежды витали в моей голове. И в головах всех защитников города. Между тем проходил месяц за месяцем, а Пополи так и не решался начать Наступательную Траншею, и каждый новый рассвет мы могли считать еще одной победой.
Да, трудно понять drôle de guerre[94]. Представьте себе, что рядовой солдат Коронелы нес службу на стене или на бастионе, а когда наступала смена караула, отправлялся ужинать или завтракать к себе домой, и очень часто идти ему было совсем недалеко – каких-нибудь сто или двести метров. Да и я сам мог наблюдать в подзорную трубу за неприятелем с высоты бастиона или руководить оборонными работами, а через пять минут оказаться за столом у себя дома: Анфан усаживался ко мне на колени, а Амелис ставила передо мной тарелку похлебки. «Ну что, муженек? Как тебе работалось?» – «Все прошло прекрасно, мы увидели, как отряд врага приближается к бастиону, сняли штаны и показали им задницы».
Люди по-прежнему приходили на набережную выпить рюмочку вина и закусить его оливками. Иногда они получали возможность наблюдать за волнительными столкновениями наших кораблей, которые прорывали блокаду, и французскими судами, иногда пытавшимися им помешать. Толпа хлопала в ладоши и подбадривала своих криками, словно находилась не в осажденном городе, а на берегу искусственного озера, где для их развлечения устроили сражение кораблей.
Суда привозили в город провизию и письма. Извне в Барселону доходили редкие и неполные сообщения о том, что на остальной территории Каталонии шли бои гораздо более жестокие, чем при осаде столицы. Красные подстилки тоже с нетерпением ждали новостей. Иногда корабли привозили из Вены депеши от Австрияка. Мне кажется, я уже вам объяснил, что эта свинья продала нас со всеми потрохами, но в своих королевских письмецах он сообщал нам, что мы – настоящие молодцы, и вдохновлял нас без устали бороться за интересы нашего палача.
Хутора и постоялые дворы между бурбонским кордоном и городскими стенами опустели, как и бордели на дорогах недалеко от Барселоны. На протяжении осады от всех этих зданий не осталось камня на камне. Их разрушали бомбы и ядра, но это была не главная причина. Обе стороны высылали к ним заготовительные отряды, чтобы раздобыть черепицу, кирпичи и доски. Неприятелю не хватало материалов для завершения кордона, а нам было необходимо укрепить городские стены.