— Странно. Я считал, тебя уже нет в живых. У тебя на лице всегда ясно читалось стремление к Геройской Смерти.
— Нет. Я жив и нахожусь в бегах.
— Ты и есть тот, кого ищут? Ганс кивнул.
— Кто сказал тебе, куда идти? Пихль? Ганс кивнул снова.
— Его схватили.
— Таковы правила игры, — проворчал Шерф.
— Я не ел больше суток, — сказал Ганс.
— С минуты на минуту я жду человека, который принесет удостоверения личности — если только ты примешь помощь от того, кто удрал, решив, что с него хватит.
— Как ты можешь мне помочь? — недоверчиво спросил Ганс. — Рано или поздно меня найдут. Правда, что порт обыскивают?
— Не знаю, — ответил Шерф, — но правда это или нет, необходимо действовать быстро. Ты получишь удостоверение личности, и я дам тебе достаточно денег на поездку в Рим.
— В Рим? Зачем?
— Не задавай никаких вопросов. Поедешь автобусом. Поезда пока что ненадежны. Там отправишься на виа дель Аспромонте, пятнадцать. Скажешь, что тебя прислал Мюллер.
— Мюллер?
— Это я. Шерф, как ты знаешь, погиб. Это было очень трагично.
— Не понимаю, что все это значит.
— Ты должен мне доверять.
Человек за другим столиком настойчиво указывал на часы.
— Кто это? — спросил Ганс.
— Шнайдер. Из тридцать второго танкового. Это не настоящая фамилия. Он отправляется в Аргентину.
— Когда? Шерф улыбнулся.
— Сейчас.
— Но как?
— Он ездил в Рим, как предстоит тебе. Мы нашли его в Генуе.
— Что это за организация?
— Мы немцы, — сурово ответил Шерф, — и как бы ни сложились обстоятельства, были товарищами и страдали вместе. Пошли. Дожидаться Шуберта нельзя. Возможно, его схватили. Придется тебе рискнуть, поехать без документов.
Они поднялись и направились к двери.
— Чао, — сказал Шерф.
— Чао, — ответил владелец кафе и объяснил своим друзьям: — Это матросы-шведы с того испанского судна в гавани.
Шерф разглядел в глубине улицы полицейских. Мокрые булыжники мостовой блестели в лучах их фонариков, спор их был слышен даже сквозь плеск дождя.
— Идемте, — сказал он и повел своих спутников к пристани. Внезапно какая-то тумба ожила и окликнула их. Это был карабинер, уныло сидевший в темноте, дожидаясь смены.
— Шведские матросы, — сказал Шерф.
— Documenti.
Шерф принялся шарить по карманам, что-то напевая и бранясь, будто слегка пьяный. Его беспокоил главным образом Шнайдер. Этот слишком нервный человек мог их выдать. У него уже громко стучали зубы, в глазах было отчаяние. Карабинер улыбнулся.
— Ubbriacchi? — спросил он.
— Пьяные? Да, в стельку. Что еще делать в этом гнусном городишке? — ответил Шерф.
— Специя? Cattiva.[54]
Карабинеру хотелось убежать в город, чтобы иностранцы могли чувствовать себя как дома.
— Cattivissima, — протянул Шерф, и карабинер засмеялся. — Documenti niente, perduto, sul bastimento[55]. Они на судне.
Карабинер перестал смеяться.
— В другое время я бы вас пропустил, но сегодня меня могут не только уволить со службы.
— Почему?
— Ищут одного немца…
И, увидев Ганса, не договорил. Ганс помигивал. Карабинер неторопливо взял в зубы свисток. Ганс заметил, что свисток на шнурке. Карабинер приготовился засвистеть, его указательный палец лежал на спусковом крюке висевшего на груди автомата, ствол оружия смотрел вверх. Ганс стремительно бросился к нему и дернул за шнурок изо всей силы. Карабинер закричал от боли, потому что свистком ему вырвало зуб, но Шерф зажал рот бедняге. Ганс забежал сзади и дернул его за тугую повязку на рукаве. Карабинер упал, и Ганс с кратким извинением оглушил его ударом.
— В воду? — спросил нервозный Шнайдер, не принимавший участия в схватке.
— Не будь идиотом, — ответил Шерф. — Возьмем его с собой.
Они втащили обмякшего карабинера в привязанную возле ступеней маленькую лодку.
— Мотор пока не заводи, — сказал Шерф. — Шнайдер, наблюдай за полицейским.
Ганс с Шерфом сели на весла, и лодка стала бесшумно удаляться в темноту. Когда они немного отплыли и начали, несмотря на защитные объятья дамб гавани, ощущать беспощадную морскую зыбь, Шерф расслабился и посоветовал Гансу сделать то же самое.
— Нельзя пугать этих испанцев. Они готовы нам помочь, но вид бесчувственного карабинера может встревожить их. Винтершильд, мы выйдем из гавани и высадим тебя с этим итальянцем за пределами Специи — на дороге в Леричи. Там множество камней, однако придется рискнуть.
— Но меня ждут на судне! — завопил Шнайдер. — Оно отплывает сегодня ночью.
— Тихо ты! — прикрикнул Шерф. — Винтершильд, подождешь меня там, я вернусь, когда доставлю на борт Шнайдера. В Специи сейчас находиться опасно. Я отправлюсь с тобой в Ливорно. И, — он улыбнулся, — у меня есть одна мысль.
— Мы все потонем! — прокричал Шнайдер сквозь порывистый ветер.
— Замолчи и заводи мотор! — ответил Шерф.
Едва они вышли из гавани, их до нитки вымочили ледяные волны высотой с дом, угрожающе нависавшие над ними перед тем, как рухнуть в лоно океана. Казалось, какой-то великан забавляется с ними, крохотными фигурками на ладони его неутомимой руки.
От холодного пота, пены волн и дождя лоб Шнайдера был мокрым.
— Мы все погибнем, — монотонным, скрипучим голосом протянул он.
Шерф засмеялся, да и Ганс редко бывал в лучшем настроении. Итальянец пришел в себя и молча перекрестился. Минут десять, показавшихся часом, лодку швыряло из стороны в сторону, потом, то устремляясь вперед, то вертясь на месте, она стала приближаться к мрачным камням на берегу.
— Глуши мотор! — крикнул Шерф, но Шнайдер ни на что не реагировал.
— Глуши мотор! — снова крикнул Шерф. Сделать это пришлось итальянцу.
Ганс схватил весло и решительно стал стараться предотвратить катастрофу. Шерф крикнул ему, чтобы не глупил. Пройдя мимо камней почти впритирку, лодка внеслась в небольшую бухточку, где волны, лишась своей величественности, ропотали среди гальки.
— Песок! — крикнул Ганс.
Лодка села на мель и беспомощно повалилась на бок. Море гневно пыталось утащить ее обратно, а потом с ревом отвращения извергало на место.
Четверо людей прыгнули в воду. Шерф отчаянно удерживал лодку, но Шнайдер молча побежал к берегу и с облегчением повалился на мокрые камни.
— Притащи его обратно! — крикнул Шерф. Итальянец, совершенно забывший, на чьей он стороне, схватил Шнайдера и силой привел назад. Лодка повернулась и перетащила Шерфа на мелководье, где он поскользнулся на камнях и упал. Ганс присоединился к нему и навалился на нос лодки в тщетной надежде удержать ее на месте своей тяжестью. Все четверо походили на людей, удерживающих буйного быка, чтобы заклеймить его. Не удержишь — пиши пропало.
Наконец Шерф взобрался в лодку и едва не опрокинул ее в борьбе со Шнайдером, который сопротивлялся помощи с сумасшедшей силой утопающего. Затарахтел мотор, шума его не было слышно за ревом воды. О его работе свидетельствовали только голубые дымки, улетающие в темноту.
— Возвращаться — это безумие! — крикнул Ганс. Дрожавший, мокрый до нитки Шерф засмеялся и дал
Гансу фонарик.
— Пожелай мне удачи! — крикнул он, когда лодка развернулась носом к волнам. Большей частью ничего не было видно, кроме бушующей воды, изредка ненадолго показывалась белизна лодки, напоминавшая трепещущий платок, потом она скрылась из виду окончательно.
— Посмотрите только! — сказал итальянец.
Ветер срывал пену с волн и нес, словно косяк блистающих рыбок, к небу, где ее уничтожал ливень.
— Скверная ночь, — ответил Ганс, не расположенный к разговору.
— Зуб у меня болит.
— Извини.
Несколько часов прошло в унылом молчании. Ганс то и дело светил фонариком в море, покуда свет не стал желтым из-за того, что батарейка начала садиться. Казалось, что рассвет должен был наступить несколько часов назад.
Промерзший итальянец внезапно и совершенно обоснованно пришел в гнев и заявил Гансу, что тот не имеет никакого права задерживать исполняющего свой долг карабинера.
— За это полагается суровое наказание, — сказал он.
— И за то, что меня раздражают, тоже, — беззлобно ответил Ганс, но его небрежный тон лишь еще больше вывел из себя итальянца.
Когда наконец в темноте среди волн появился какой-то силуэт, итальянец резким голосом бранил немцев за все, что они натворили, но Ганс уже не отвечал. Он отчаянно встряхнул фонарик, вспыхнул желтый луч света. Лодка, покачавшись на гребне волны, устремилась к берегу и наткнулась на невидимый под водой камень. Раздался треск, слышимый даже сквозь шум ветра, и лодка исчезла из виду.
Итальянец снова забыл обо всем в стремлении прийти на помощь и ринулся в прибой. Ганс выкрикивал ему указания, но карабинер, памятуя о своей гордости, в ответ выкрикивал другие. Они были по пояс в воде, соленые брызги хлестали им в рот и в нос, их бросало то друг о друга, то в стороны, то снова друг о друга. В одном из этих столкновений оба с удивлением обнаружили, что в воде их уже не двое, а трое.
— Возвращайтесь обратно! — крикнул Шерф, отрыгнув соленую воду.
Всех их вынесло на берег, будто обломки кораблекрушения, где они полежали с минуту, беспомощные, будто выброшенные на сушу рыбы, прибойные волны вздували их одежду, будто воздушные шары, а потом стекали по их обессиленным ногам. По лицу Шерфа струилась кровь.
— Что будем делать? — спросил итальянец десять минут спустя, когда они уселись за утесом.
И, не получив ответа, обратился к ним:
— Послушайте, вы проиграли. Один из вас ранен. Будущего у вас нет. Почему бы вам благоразумно не пойти со мной в ближайший полицейский участок? Я походатайствую за вас, скажу, что вели вы себя хорошо, хоть и неправильно. Приговор будет гораздо более мягким, чем если попытаетесь бежать, а потом снова попадетесь.
Ответа не последовало. Ободренный молчанием немцев, которое приписал обдумыванию своих слов, итальянец изменил подход.