— Нужно идти в ногу со временем, сын мой! Даже сержанту Кабрере пришлось воспользоваться современной технологией, чтобы избавиться от быка. Не будь у него револьвера, он был бы сейчас благородным испанским покойником и мне бы пришлось утешать десятки его родственников. Ручаюсь, его револьвер не испанского производства.
— Немецкий, — сказал сержант Кабрера, — марки «моцарт».
— Вот видите, — произнес дон Эваристо. — Мы должны учиться, и не только учиться, но и вырываться вперед. Тогда иностранцы уже не будут относиться к нам свысока и приезжать в нашу страну в поисках колорита, старины.
— Клянусь Богом и всеми его ангелами, — воскликнул мэр, — вы правы! Они приехали взирать на нас точно так, как великий де ла Хара взирал на них. Мы превратились в los Indios[99], экзотических, примитивных дикарей. Они приезжают разглядывать нас, как в зоопарк. Утонченные калифорнийки едут сюда в поисках примитивных мужчин, механизмов для неутонченных, первобытных занятий любовью! Калифорнийцы — записывать наши странные обычаи на фонограф и кинопленку для своих детей! Это унизительно!
Он снял телефонную трубку, попросил соединить его с Валенсией и назвал номер.
— Что вы задумали? — спросил дон Эваристо.
— Увидите.
Через два часа Валенсия ответила.
— Дон Алипио Ибасоа? Это Рамон де Вильясека. По зрелому размышлению я решил, чем бы ни завершилось для меня это в суде, согласиться на ваши условия.
Человек на другом конце провода как будто весьма обрадовался.
Поздно вечером сеньор де Вильясека отправился в церковь. Путь его пролегал мимо памятника де ла Харе. Взглянув на позеленевшее медное лицо, он пробормотал:
— Глупец! Вот чему ты положил начало!
Опустясь на колени перед чудотворной Девой, мэр стал молиться.
— Благословенная альканьонская дева, — заговорил он, — помоги нам снова найти путь в большой мир, как мы нашли раньше, сделай так, чтобы мы указывали другим путь прогресса, потому что гордость не позволяет нам следовать за другими. Вдохнови наших ученых создать испанский самолет, испанскую ракету, испанский искусственный спутник, и если на все это потребуется долгое время, сделай так, чтобы, когда сержанту Кабрере снова придется застрелить быка, револьвер его был бы испанским.
На другой вечер, придя к арене, афисионадо с изумлением увидели на ней объявления о конце празднества. Внутри рабочие воздвигали огромный изогнутый экран. Место коррид превращалось в кинотеатр для автомобилистов. Для ознаменования этой новой фазы в развитии города словно в насмешку был выбран фильм «Кровь и песок». Сеньор де Вильясека с удовлетворением взирал на дело своих рук. Привлекать иностранцев теперь больше нечему. Оливер Стилл со своими сумбурными грезами удрал на Лемнос, один из греческих островов. Приверженцам придется ездить подальше. Город вновь обретал свое достоинство, дорогостоящее место в тени, так как плата за бедность всегда чрезмерна. Но он с уверенностью смотрел в более современное будущее. Есть ли экран такой величины в Новом Свете?
И тут к стоявшему с гордой уверенностью сеньору де Вильясека широким шагом подошел взбешенный дон Хасинто.
— А, вот и вы, обманщик! Я весь день вас ищу! Хочу только сказать вам, что потребую через суд возмещения убытков на сумму в десять раз большую, чем вы заработаете за всю жизнь.
Мэр кротко закрыл глаза и повторил слова своего знаменитого предка.
— Я сделал это, — сказал он, — por Espaca y por Alcacon!
― ЧУТОЧКУ СОЧУВСТВИЯ ―
— Право же, ты невозможный лентяй, — сказал Филип Хеджес.
Джон Отфорд, сидевший во вращающемся кресле, слегка изменил позу и вяло улыбнулся. Стоял один из прекрасных дней поздней осени. Солнце играло на трепещущих под легким ветерком золотистых листьях, тени их ласкали ряды старинных книг на полках по стенам его кабинета. У окна медленно, хаотично плавали пылинки.
— Ленив, признаюсь, — немногословно ответил Отфорд, — но ведь характер моей работы определенно не прибавляет жизненных сил, кроме того, я люблю играть в гольф.
— Я тоже, — вздохнул Хеджес, — но поддаваться искушению не смею. Через десять дней все должно быть готово для печати.
— Ох уж мне эта ваша энциклопедия, почему не перепечатать то, что я написал пять лет назад? Тогда я работал как проклятый, чтобы сдать рукопись в срок.
— Если ты читал мое письмо, в чем я не уверен, — ответил Хеджес с ноткой дружеской язвительности, — то, наверно, помнишь, что мы ничего не собирались менять в твоих превосходных, блистающих эрудицией статьях о сражениях Оливера Кромвеля или о Наполеоне в Египте, но поскольку итальянская кампания последней войны так часто упоминается в генеральских мемуарах, на свет вышли новые факты, возможно, требующие рассмотрения.
— Генеральские мемуары, — фыркнул Отфорд. — Большинство генералов никуда не годные писаки или, в крайнем случае, так же неумело подбирают себе «теневых авторов», как и штабных офицеров.
— Не знаю, как ты можешь это говорить, — сказал Хеджес. — Книги, что я отправил тебе несколько лет назад, так и лежат у тебя на столе под довольно толстым слоем пыли. Книги Паттона, Марка Кларка, Омара Бредли, Эйзенхауэра, Манштейна! Вижу, сверху лежит книга Монтгомери. Есть в этом что-нибудь знаменательное?
— Она пришла последней. — Отфорд пришел в легкое раздражение. — Филип, ты замечательный парень, но оставь меня в покое. То, что я уже написал об итальянской кампании, тщательно проанализировано, документально обосновано и, льщу себя надеждой, изложено безукоризненным сдержанным стилем. Вопреки твоим клеветническим измышлениям я просматривал эти книги, когда получал, и, откровенно говоря, ничто в них не противоречит ни единому известному факту. Теперь в довершение всего ты приносишь только что вышедшую пятисотстраничную эпопею, скучные приключения Краудсона Гриббелла, совершенно непримечательного генерала, единственным притязанием на славу у которого является переправа через реку Риццио при сопротивлении многократно уступающих численно сил противника.
— Джон, ты невозможен, — рассмеялся Хеджес. Отфорд взял книгу генерала Гриббелла и глянул на нее с отвращением.
— Филип, полюбуйся этой нелепой обложкой. Лицо до того непримечательное, что невозможно забыть, на фоне монтажа из горящих танков и спасающихся бегством солдат, надо полагать, его собственных. Озаглавлена книга «Таковы были приказы». На удивление двусмысленно. Значит, когда события разворачивались благоприятно для него, он может представить дело так, что бой был успешным, потому что его приказы выполнялись, когда же терпел неудачу, может, пожав плечами, сказать, что выполнял приказы и винить тех, кто руководил его действиями и против чьей глупости он был бессилен. Замечательное заглавие, если вдуматься. Типично армейское. Им не сказано ничего и сказано все. Оно высокопарное и, однако, ни к чему не обязывает автора. Словом, генерал Гриббелл заслуживает за него высшей оценки. Оно похоже на торжествующий возглас в звуконепроницаемой комнате.
— Для военного историка ты на удивление циничен.
— Военному историку невозможно не быть циничным, мой дорогой друг. Располагай я временем и не будь по природе очень ленив, то мог бы написать книгу толщиной с десяток энциклопедий об одних только оплошностях полководцев: Наполеона, Мальборо, Блюхера, Нея — все они допускали вопиющие, непростительные просчеты.
— Ты смог бы действовать лучше? Отфорд мягко улыбнулся.
— Нет, конечно, потому-то я военный историк, а не солдат. Хеджес, став совершенно серьезным, снова принялся за свое.
— Джон, ну так как же?
— Почему не обратишься к кому-то другому?
— Потому что ты очень занимательный писатель и вместе с тем проницательный ученый, когда уходишь в работу с головой.
— Перестань льстить.
— И не говори, что у тебя нет времени. Всякий раз, приходя сюда, я застаю тебя глядящим в окно с таким видом, будто винишь человечество в том, что не находишься на юге Франции.
Джон улыбнулся, узнав свой портрет.
— А чего еще ждать от хранителя оружия и доспехов в большом музее? Ему требуется только содержать в чистоте экспонаты. Всю работу за меня сделали греки, египтяне, римляне и прочие. Прежние поколения хранителей составили экспозицию, и теперь, при нынешних финансовых трудностях, я не имею ассигнований на покупку чего-то нового. Самое трудное в моей работе — не погружаться в сон.
— Значит, признаешь, что время для другой работы у тебя есть.
— Время есть, — ответил Отфорд, — но нет желания.
Раздался стук в дверь, и вошел мистер Поул. Старик, обязанностью которого было не позволять воинственным детям красть из музея ятаганы и алебарды. Одет он был в темно-синюю форму с двумя золотыми коронами на воротнике.
— Опять здесь эта женщина, сэр, — сказал он. Отфорд побледнел.
— Выпроводите ее.
— Не уходит ни в какую. И мистер Элвис, и сержант Оуки пытались ее спровадить, но она, мягко говоря, очень настойчива.
— Скажите ей, что я уехал.
— Она видела вашу машину, сэр.
— Откуда ей известно, что эта машина моя?
— Не знаю, сэр, но она говорит, что ваша, и отрицать этого я не могу. Она знает номер. Ка-ха-эр семьсот пятьдесят девять.
Хеджес засмеялся.
— Женщина? Может, мне шантажом заставить тебя переделать статью? Джин знает?
— Тут не до шуток, — негромко ответил Отфорд. — Последние два дня она покоя мне не дает, каждые четверть часа то звонит, то является лично.
— Кто такая?
— Понятия не имею. Какая-то миссис то ли Аллен, то ли Олбен.
— Миссис Олбен, — сказал мистер Поул. — Аларик Олбен.
— Поул, я выйду через заднюю дверь, — сказал Отфорд, — а вы попросите сержанта подогнать мою машину на Тредингтонмьюз.
— А как быть с женщиной, сэр? — спросил Поул. — Бедная дама, кажется, очень расстроена. Она сидит в этрусском зале. Пришлось принести ей стакан воды.
— Проявите инициативу, — невразумительно ответил Отфорд.