– Скажите, – обратился Антон к Досифею, – есть в вашей общине гараж?
– Конечно! – ответил тот. – А как же, ведь мы занимаемся сельским хозяйством и ремеслами, а все это нужно продавать. Соответственно, необходимость в транспорте есть, вот мы и держим несколько автомобилей.
– А есть ли среди них черный внедорожник с металлической защитной дугой спереди?
– С кенгурятником? Нет, нет у нас такого. Есть два микроавтобуса, три грузовичка и… и одна представительская машина.
– И такая есть? – подавив ухмылку, пробормотал Шеин.
– Естественно, ведь наша община должна быть представлена как следует светскому обществу! И я, и некоторые наши прихожане высшего звена занимаются просветительской деятельностью и привлечением новых членов…
– То есть вербовкой, так? Это если человеческим языком.
Досифей собирался возразить, но в этот момент в трапезную вошел Артем, именующий себя Евгением, в сопровождении огромной бабищи. Хотя, пожалуй, правильнее было сказать, что это он ее сопровождал, потому что столь колоритная фигура являлась абсолютно самодостаточной! У Аллы при взгляде на нее широко распахнулись глаза: Марфа, казалось, заполнила собой все пространство вокруг, хотя трапезная отнюдь не была маленьким помещением. Конечно, на борца сумо она не тянула, но вполне могла сойти за одну из дам, занимающихся ММА[9]. В ней было, наверное, не меньше ста восьмидесяти сантиметров роста, около ста кило веса, а ее ручищи с закатанными до локтей рукавами походили на толстые стволы тополя. Лицо Марфы, в отличие от Досифея, не излучало доброжелательность, она выглядела хмурой и словно безмолвно спрашивала: ну и какого черта вы оторвали меня от важных и неотложных дел?! Меньше всего она походила на искренне верующего человека – скорее, на торговку мясом или прораба на стройке.
– Чего звали-то, батюшка? – голос вновь прибывшей сильно диссонировал с внешним видом: он оказался тонким и пронзительным, как комариный писк, и от этого весь облик Марфы показался еще менее привлекательным – если такое вообще возможно себе представить.
– Знакомы ли тебе эти имена? – спросил Досифей, передавая ей листок.
Женщина быстро пробежала список глазами и кивнула.
– Наши люди. А что случилось?
– Я хочу попросить тебя, милая, отыскать людей из списка и собрать их здесь. Сможешь сделать это побыстрее?
«Милая» снова кивнула, проигнорировав тот факт, что Досифей не ответил на ее вопрос – скорее всего, она привыкла подчиняться, не вдаваясь в подробности.
– Мы хотели побеседовать с ними наедине, – предупредил Шеин.
– Нисколько не возражаю, – пожал плечами Досифей. – Понимаю, вы опасаетесь моего влияния, но, уверяю вас, все находятся в общине добровольно и могут уйти в любой момент!
«Да, только вот куда, интересно, если жилплощадь продана, а все имевшиеся сбережения переданы «на нужды общины»?! – пронеслось в голове у Аллы. Разумеется, вслух она этого не произнесла.
– Пока мы ожидаем, – сказала она вместо этого, обращаясь к Досифею и одновременно провожая глазами спину Марфы, почти такую же широкую, как дверной проем, – не покажете ли вы свои владения?
– Бог с вами, какие же они мои? – всплеснул руками Досифей. – Все здесь – наше, общее! Но я, конечно, с удовольствием это сделаю, чтобы вы могли лично убедиться в том, что ничего противозаконного мы здесь не совершаем!
– А еще нам бы хотелось увидеть гараж, – вставил Антон.
– Я покажу вам все, чем мы богаты – любуйтесь на здоровье!
Мономах медленно брел по лесу путем, который доходчиво объяснил ему Африканыч. Он ловил себя на мысли, что давным-давно никуда не ходил вот так, не торопясь, не думая о работе, о своих обязанностях перед пациентами и начальством. Можно было бы представить, что он в отпуске, но то, что произошло с Олегом, не давало ему покоя и об отдыхе не шло и речи! Однако сейчас Мономах оказался как никогда близок к тому, чтобы в это поверить. Тропинка вилась меж высоких сосен, в вышине носились стрижи. Раннее утро – самое время для охоты на «небесный планктон»! Воздух был напоен ароматами сосновой смолы, покрытой росой травы и лесных цветов вперемежку с запахом расположенного неподалеку болота (Африканыч строго-настрого запретил Мономаху сходить с тропы: пусть и не Гримпенская трясина, а затянет как надо!
Он сделал шаг, и буквально из-под его ног вырвалось красно-коричневое облако бабочек – «павлиний глаз», самые красивые насекомые средней полосы! Мономах застыл в восхищении: такую картину можно ожидать увидеть где-нибудь в Южной Америке, но не здесь, в Ленинградской области. Бабочки порхали в воздухе над полянкой, со всех сторон окруженной соснами и елями, словно резвясь в замысловатом танце. Они как будто совсем не боялись человека, потревожившего их покой, – им было все равно. Отмерев, Мономах двинулся дальше с большой осторожностью, глядя под ноги, чтобы ненароком не раздавить насекомых, которые так красиво летают и так недолго живут. Его всегда огорчала мысль о короткой жизни бабочек – от двух до трех недель. У них так мало времени, чтобы насладиться жизнью, ощутить ее полноту, вывести потомство и раствориться в вечности… Что характерно, краткий век комаров и слепней не столь сильно печалил Мономаха, но бабочки – другое дело. Как и все, что делает жизнь неповторимой и невыразимо прекрасной, они недолговечны. Может, поэтому люди издревле так ценят красоту?
Сразу за полянкой бежала маленькая речушка, чьи низкие берега заросли густой высокой травой и камышом. Гигантские синие и зеленые стрекозы, шелестя прозрачными крыльями, летали низко над водой, по которой тут и там разбегались круги: рыбки лакомились зазевавшимися мошками. Внезапно ухо Мономаха уловило чужеродный звук, словно кто-то двигался среди деревьев. Только бы не кабан – одной встречи ему вполне хватило! Если бы не та смелая женщина, которая то ли была, то ли нет… Мономах озирался по сторонам, но, к своему облегчению, так никого и не увидел и продолжил путь.
Неожиданно лес закончился. На невысоком холме стоял одноэтажный деревянный домик с остроконечной крышей. Мономах подумал, что козырек высоковат и, если случится протечка, влезть на него с целью поставить заплатку будет делом не из легких. Так как строение оказалось единственным, он предположил, что это и есть дом Аграфены Львовны. Накануне Африканыч попросил Мономаха сходить к пожилой соседке: она страдала болями в суставах, а в последние пару дней совсем слегла. Старик не смог сопровождать Мономаха, так как с раннего утра отвел коз Аграфены на пастбище, ведь сама она была не в состоянии этого сделать, и сказал, чтобы Мономах не ждал его до темноты.
Несмотря на то, что Аграфена проживала одна, дом выглядел ухоженным: очевидно, кто-то все же помогал ей по хозяйству. Может, сектанты? Африканыч говорил, что она с ними общается – может, получится выяснить у нее что-нибудь полезное?
Постучав в выкрашенную в веселенький зеленый цвет деревянную дверь, Мономах услышал: «Открыто!» и вошел в сени. Там было темно, но впереди маячил яркий свет. На стареньком диване в комнате, которая служила гостиной, полулежала пожилая женщина. Она была довольно грузной, но не толстой. Ее слегка растрепанные седые волосы отливали синевой, а лицо выглядело бледным и усталым. Мономах, полжизни посвятивший проблемам костей, отлично знал, как мучительны суставные боли, поэтому вид пациентки его нисколько не удивил.
– Доброе утро, – поздоровался он. – Меня зовут…
– Володя, я знаю, – через силу улыбнулась Аграфена. – Африканыч только о вас и говорит, когда мы встречаемся!
– Неужели? – удивился Мономах: он и не предполагал, что произвел на старика такое сильное впечатление!
– Благослови его Господь, – кивнув, сказала старушка. – Золотой человек, помогает мне, хоть у самого здоровье не очень… Добрая душа!
– Тут я с вами абсолютно согласен. Аграфена Львовна, что вас беспокоит?
– Колени, милый мой, колени, заразы! Вот ведь беда: сердце у меня отличное, давление – как у космонавта, а кости… Да я б, несмотря на возраст, горы свернула, если б не они, гады!
– Вы принимаете какие-то препараты?
– Вон они, на столике стоят. От них желудок побаливать стал, а не пить не могу – больно жутко!
Мономах несколько минут изучал этикетки.
– Неудивительно, что желудок, – пробормотал он. – Сколько диклофенака принимаете? Он очень плохо действует на желудочно-кишечный тракт.
– Да как заболит невмочь, так и принимаю… А что, нельзя?
– Ни в коем случае. Хондропротекторы вижу у вас – они, конечно, помогают, но тоже не фонтан… Вы когда-нибудь делали компьютерную томографию коленных суставов или хотя бы рентген?
– Вот, тут у меня все, – кряхтя, ответила Аграфена, вытаскивая из-под подушки папку с документами. Мономах углубился в чтение выписок, потом взял в руки рентгеновский снимок и, подойдя к окну, посмотрел его на свет.
– Даже по рентгену видно, что имеет место гонартроз – артроз коленных суставов, – заключил он, кладя снимок на стол. – Степень где-то вторая-третья. Сколько лет снимкам?
– Да уж пара лет есть.
– Что говорит ваш врач?
– Что нужна операция. Но чтобы только на очередь встать, столько всего требуется сделать…
– Вы оформляли инвалидность?
– Да, тоже пару лет тому.
– Ну, а чего ж до конца-то не пошли?
– А на кого я хозяйство оставлю? Нет у меня времени бегать по медицинским инстанциям – это же в Питере, а до него еще добраться надо!
– Если не сделаете операцию, совсем сляжете, и тогда ваше хозяйство все равно прахом пойдет!
– Ох, Володя, у меня просто нет сил обивать пороги, – обреченно вздохнула пожилая женщина. – Может, есть какие-нибудь лекарства… ну, посильнее, чтоб не болело так?
– Посильнее диклофенака? – хмыкнул Мономах. – Это морфин, что ли?
– Бог с тобой, это же наркотик!
Мономах покачал головой. С одной стороны, хотелось встряхнуть старушку как следует и объяснить, что она теряет драгоценное время, мучаясь от болей, от которых ее способна избавить обычная рутинная операция. С другой, он понимал ее трудности – хозяйство, проживание вдалеке от города, отсутствие родственников, которые могли бы помочь с реабилитацией…