— Не трогай, — бросил Снайпер, опускаясь на колени перед раненой. — Не надо.
— Он… отравлен? — непослушными губами спросила девушка. — Я свое тело… вообще не чувствую… Я умираю?
Сейчас Ксилия уже лежала расслабившись, будто прилегла отдохнуть. Когда человек умирает, боль часто отступает, освобождая место для той, что навсегда избавляет от страданий.
Снайпер закусил губу и кивнул. В глазах щипало. Давно забытое чувство, когда мир становится расплывчатым, когда ты по этой причине можешь пропустить приближение врага… и когда тебе нет дела до этого, потому что только сейчас ты осознаешь понемногу, что уже упустил нечто очень важное. Может быть, самое важное в твоей жизни. Девчонка заслонила его собой… а он сейчас не мог заслонить ее от той, чье приближение чувствовал лучше кого-либо на свете.
— Это хорошо… что я умираю… — прошептала Ксилия. — А еще хорошо, что твое лицо наконец зажило… Ты любишь другую, пришелец из иномирья… И никогда бы не полюбил меня… Освободи меня от доспехов…
Снайпер достал Бритву, одним быстрым движением рассек шип надвое в том месте, где он вошел в подвижное сочленение стальных пластин на уровне пояса, после чего перерезал ремешки, фиксирующие тяжелый доспех. Теперь снять латы не составило большого труда.
— Хороший нож… — прошептала девушка, глядя на Бритву. — Дай его мне.
Нельзя отказывать умирающему в последнем желании. Снайпер сильно сжал веки, пытаясь прогнать предательское жжение под ними, открыл глаза, перевернул нож и протянул его девушке рукоятью вперед.
— Я много знаю… о драконах… — продолжила Ксилия. — Дедушка рассказывал… Дракону нужно два сердца… Одно свое… Второе — той, которая любит… Неважно кого — его или кого-то другого… Для того чтобы победить, вам нужен дракон… Я хочу помочь тебе, Побратим смерти… Я чувствую ее приближение… и знаю, что и ты чувствуешь… Так пусть твой друг возьмет мой прощальный подарок тебе…
Снайпер не успел остановить ее руку. «Бритва» легко рассекла окровавленную одежду, грудь, ребра. В последние мгновения у людей иногда просыпаются скрытые резервы организма, особенно если этому способствуют сильные переживания. Похоже, сейчас был именно тот случай. Ксилия была воином и прекрасно знала, как работать ножом. Еще два характерных движения клинком…
— О Высшие, что она делает! — в ужасе прошептал подошедший Тестомес.
Рука девушки скользнула в широкий разрез — и вот на ее ладони лежит окровавленное сердце… а в широко раскрытых глазах умирающей Снайпер увидел отражение темной фигуры, которая стояла за его спиной.
— Быстрее! — сориентировался Тестомес, подхватывая слабо пульсирующий комок, готовый вот-вот выпасть из слабеющей руки Ксилии. Лис и охнуть не успел, как второй рукой колдун схватил Бритву и, одним ударом вскрыв парню правую часть груди, всунул в нее девичье сердце…
Снайпер с усилием оторвал взгляд от широко раскрытых, мертвых глаз девушки, в которых отражался длинный коридор и темная, знакомая фигура, медленно удаляющаяся вдаль по этому коридору. Все было сделано без него. Смерть унесла с собой душу Ксилии, Тестомес распорядился ее сердцем… Он все сделал правильно, этот практичный колдун, умеющий сохранять трезвость мысли в любых ситуациях. Отчего же так хочется выхватить Бритву из рук Итана и вскрыть его ухоженную, тщательно побритую шею от уха до уха?
Словно почувствовав что-то, Тестомес невольно отступил на шаг назад. Вытер нож о край одежды, неуверенно протянул его хозяину рукоятью вперед. Смелый поступок с учетом состояния Снайпера.
Но мимолетный порыв уже прошел, и стрелок, забрав Бритву, просто сунул ее обратно в ножны. Все сделано без него… Ему осталось только похоронить девушку, которую он и вправду не смог бы полюбить при жизни. Чтобы наполнить сосуд, надо сначала вылить его содержимое. Или вытряхнуть вон, если оно давно замерзло и превратилось в ледышку…
Лис сидел, прислонившись спиной к полуразрушенной стене склепа. Кутруб, что-то пришептывая на своем языке, колдовал над свежей раной на груди парня. У демона получалось неплохо. Лизнет черный коготь длинным узким языком, проведет им по краям раны, сведет их вместе, глядишь, они и приросли друг к другу, оставив на месте разреза толстый розово-синюшный шрам.
Парень сидел неподвижно, закрыв глаза и стиснув зубы, чтобы не заорать от жуткой боли. И дело даже не в том, что кутруб порой весьма неаккуратно дергает за рассеченную кожу на груди. Очень больно, когда твое тело, насквозь пропитанное магией, пытается пристроить внутри себя второе сердце, довольно грубо и бестактно подсоединяя его к кровеносной системе. Его можно понять, это тело, теперь живущее по своим законам, далеким от обычных человеческих. Пока вырванный из чужой груди комок мышц еще не умер и сокращается, нужно успеть любой ценой. И поэтому сухо трещат ребра, словно обугленные ветки в костре, ноют мышцы и вполне ощутимо стонут вены и артерии, которые, словно струны на лютне, тянет в нужном направлении незримая магия Огня.
— Кайооо снова будет дракооном, — тихонько подвывал кутруб, старательно завершая свою работу. — Кайооо спасеет этот миир, станет велииким. А Октоо будет ему служииить…
Лис скрипнул зубами. Да-да, станет великим, спасет мир… В одной старой сказке, которую рассказывал ему в детстве дядька Стафф, мир спас обезглавленный рыцарь, избавив его от чудовища, после чего умер с чувством выполненного долга. Видимо, все спасители мира безголовые, если решаются на такое заведомо проигрышное дело. Это лишь в легендах добро побеждает зло, в жизни же все в точности до наоборот. Нет уж, ну их к кутрубам такие сказки…
Парень с трудом разлепил спекшиеся губы.
— Твою мать… — горестно прошептал он слова, когда-то услышанные от Снайпера. — Неужели все сначала…
— Мать кайооо была бы довоольна таким сыыном, — произнес кутруб, скаля клыки в счастливой, но тем не менее весьма отвратной улыбке. — Праавда, Октоо не поонял, при чем туут его маать. Кайоо знает, чтоо у кутрубов нет матереей и не моожет быть. У кутруба очень, оочень редко моожет быть только кайооо. Такоой кутрууб очень счаастлив. Как сейчаас счаастлив Октооо…
Демон бормотал что-то еще, но Лису уже было все равно. Боль в груди немного поутихла, и парню сейчас хотелось просто закрыть глаза и полежать так. И чтоб никто его не трогал хоть какое-то время. Когда у тебя сначала вырвали сердце, а потом через очень небольшой промежуток времени вставили другое, вполне естественно, что любой организм, даже насквозь пропитанный магией, потребует отдыха.
— Спи, мой кайооо, — прошептал кутруб, проводя когтистой лапой над веками Лиса, которые от такого несложного движения немедленно опустились. — Спиии. А Октоо пойдет и помоожет Побратииму смерти. Его сестраа забрала сейчаас у него оочень много… Слишкоом мноого даже для такоого сильного хоомо…
Граф Стоунхенда в сопровождении кавалькады рыцарей и большого отряда конных сержантов подъехал к храму. Никто ему не препятствовал. Конные разъезды пиратов спешили побыстрее убраться с дороги хорошо вооруженного отряда латников. Скорее, даже не отряда, а армии, ибо пять сотен конников, закованных в сталь, это уже армия, которая вполне может причинить серьезные неприятности противнику, многократно превосходящему ее числом.
Слуга подбежал к коню правителя с небольшой деревянной подставкой, расписанной золотой краской, но граф, проигнорировав церемонии, поднял забрало шлема и легко спрыгнул с коня без посторонней помощи. Любой высокородный вельможа в Центральном мире с детства воспитывался прежде всего как воин, что уж говорить про человека, под чьей рукой находилось целое графство.
Возле входа в храм, сложив крылья, неподвижно стоял черный дракон, но огромная диковинная рептилия графа ничуть не впечатлила — чего нельзя было сказать о рыцарях и сержантах, опасливо косящихся на чудовище. Но правитель Стоунхенда равнодушно прошел мимо дракона и легко взбежал по ступеням на второй этаж храма — ему уже доложили, что командир армии пиратов ждет его там. Четверо рыцарей и два очень сильных мага из гильдии Воинов ночи следовали за своим повелителем, гремя доспехами. Вполне достаточная сила для того, чтобы скрутить любого в графстве Стоун, кто посмеет пойти против воли его правителя.
Граф пинком распахнул дверь и перешагнул порог. Следом за ним ворвался отряд телохранителей. Мечи рыцарей с шипением покинули ножны, маги мигом достали из потайных кармашков пробирки с заранее заготовленными заклинаниями. Одно движение брови господина, и любой ослушник мигом будет порублен в капусту, а останки его развеяны по ветру.
Зал был пуст, если не считать одинокой фигуры в черном плаще с капюшоном, стоящей возле окна спиной к вошедшим. На лязг мечей и грохот доспехов она никак не отреагировала — как стояла, так и осталась стоять, внимательно наблюдая за действиями армии пиратов, осаждающих Стоунхенд.
— Какого кутруба ты делаешь, Ингар?! — взревел граф, кладя ладонь на рукоять меча. — Ты сказал, что не помнишь старых обид, нанесенных тебе моим отцом, и в качестве жеста примирения готов отдать под мое начало свою армию для большого похода в южные земли! Вместо этого толпа грязных пиратов осадила мой город. Не желаешь ли объясниться, колдун, перед тем, как мои люди сотрут в порошок и тебя, и твою шайку оборванцев?
Из-под капюшона, накинутого на голову одинокой фигуры, раздался приглушенный смешок.
— Вряд ли ты, о могучий граф, поверил тому, кто был с позором изгнан из Стоунхенда. И не поэтому ли ты сосредоточил свою армию в окрестностях Вичтана, чтобы ударить в тыл шайке грязных пиратов, а после победы двинуть войска на Бедфьорд? Хороший план по быстрому и безболезненному захвату северных земель, верно? Просто ты не ожидал, что после того, как все пиратские кланы встанут под одну руку, эта шайка окажется настолько многочисленной, что рискнет осадить Стоунхенд. И сейчас ты здесь, вместо того чтобы биться с осаждающими, ибо не уверен в победе так, как раньше.
Несмотря на то что голос был сильно приглушен глубоким капюшоном, граф все-таки уловил разницу. Да и ростом фигура была пониже, чем маг Земли, на что повелитель Стоунхенда в горячке не обратил внимания.