— Пожалуйста, не жалуйтесь мальчишкам, — запросила она. — Они очень жестокие!
— Они не жестокие. Они — всего лишь хорошие пастухи, — поправил я.
— Когда я не смогла их ублажить, они избили меня хлыстами, — пожаловалась она.
— Не волнуйся, — сказал я, и тут же предупредил: — Если я не буду доволен, я сам умею хорошо обращаться с хлыстом. А потом я решу уже решу, жаловаться твоим пастухам или нет.
Она застонала.
— У тебя хорошая изящная фигура рабыни, — отметил я, рассмотрев ее в этой позе. — Вы можешь поблагодарить меня.
— Спасибо, Господин.
— Многих волнует вопрос, почему же, тогда Ты настолько никчемна. Ты стоила шкуру, затем два ножа, а в конце только зеркало. Теперь Ты докатилась до стада. Почему тебя ценят столь низко?
— Я не знаю, Господин.
— Мальчики сказали мне, что Ты — кусок льда.
— Что я могу поделать с этим, если я невосприимчива? — спросила она. — Такова моя природа.
— Я также заметил, что Ты высокомерна и неприветлива. Таким образом, с какой стороны не посмотри, Ты — никудышная рабыня.
Она раздраженно дернула головой, за что я тут же сильно хлестнул ее, по правому бедру. Она вскрикнула от резкой боли, и посмотрела вниз, на край шкуры.
— На твоем месте я бы дважды подумал, прежде чем я стал издавать сердитые звуки или нетерпеливые жесты, — посоветовал я своей подопечной.
— Да, Господин, — всхлипнула девушка.
— Ты находишь мужчин привлекательными?
— Какое это имеет значение, если я в любой момент могу быть ими изнасилован для их удовольствия? — спросила она.
— Ты находишь их привлекательными? — повторил я свой вопрос, поднимая хлыст.
— Иногда, — призналась она, — они заставляют меня чувствовать себя неловко.
— Каковы были твои отношения с мужчинами до порабощения?
— Неужели Ты не можешь просто взять меня и использовать?
— Говори, — сказал я, и вновь продемонстрировал хлыст.
— Когда-то, несмотря на то, что была гордой свободной женщиной Ара, я чувствовала желание вступить в семейные отношения с мужчиной.
— Понятно, — кивнул я поощрительно.
— Я решила, что разрешу некоторым из них, на основе моего собственного тщательного отбора, рассмотрев их со всех сторон и в разных ситуациях, познакомиться со мной, чтобы я могла бы, из числа их, выбрать достойного моей дружбы. Тогда, возможно через какое-то время, если бы я почувствовала себя настолько готовой, и если бы он был полностью приятным и совершенно подходящим мне, то я могла бы принять его предложение о вступлении в семейные отношения со мной.
— И как у тебя проходило это дело?
— Я собрала много молодых мужчин, — сказала она. — Я сообщила им о своей готовности к знакомству и поставила им строгие условия отношений в семье, такие как абсолютное равенство, и тому подобные.
— И что произошло дальше? — спросил я, уже зная ответ.
— Все ушли, вежливо попрощавшись, — обиженно ответила она, — и я никогда не видела их снова, за исключением одного маленького, похожего на урта, который сказал мне, что он полностью разделяет мои взгляды.
— Вы вступили в брак с ним?
— Я обнаружила, что его интересовало только мое богатство, — зло сказала она. — Я прогнала его.
— Ты была сердита и обижена, и решила полностью посвятить себя ведению бизнеса, — угадал я.
— Да.
— А еще, исходя из других аспектов твоей истории, я заключаю, что Ты стала корыстной и жадной.
— Возможно, — пробормотала она.
— А затем Ты была захвачена, приведена в Прерии, и сделана рабыней.
— Да. Могу я как-то выбраться из этого положения? — спросила она, с надеждой гладя на меня.
— Нет, — остудил я ее.
— Вам нравится то, что Вы видите?
— Ты должна надеяться, что мне понравится то, что я вижу, — поправил я.
Она с трудом сглотнула.
— Да, — все же ответил я. — Мне нравится то, что я вижу.
— Я полагаю, что должна быть благодарной за это.
— Я думаю, что я был бы благодарен на твоем месте, так как Ты — рабыня.
— Конечно, — сказала она, и с горечью добавила: — Но я не хочу быть выпоротой или убитой.
— Да, я надеюсь на это.
— Вы любите заставлять голых женщин позировать для вашего удовольствия? — поинтересовалась она.
— Да, — не стал я отказываться от очевидного.
— О, — произнесла она.
— Я думаю, что Ты просто боялась своей женственности, — объяснил я. — Это кажется совершенно ясным, даже рассматривая твои действия в Аре. И кстати это, весьма обычно для свободных женщин, потому что они чувствуют, что глубокая женственность может вызвать любовь, а любовь для женщины, всегда подразумевает неволю, пусть не всегда предполагая веревки и цепи.
Она посмотрела на меня заплаканными глазами.
— Когда тебя отвергли как женщину, тебе причинили боль и рассердили. Ты решила для себя сделать так, чтобы никогда больше не повторился подобный оскорбительный отказ. Теперь мне понятно, почему Ты стала враждебна к мужчинам, и за что Ты возненавидела их. Ты захотела превзойти их, это была бы твоя особая месть на них. Ты пришла, к тому, что стала бояться определенных чувств. И Ты отступила еще дальше от своей природной женственности.
— Нет, нет, нет, — плакала она, размазывая по лицу слезы. — Я — плохая рабыня только потому, что я холодна! Это — моя природа! Я не могу ничего поделать с этим!
— Это не твоя природа. И Ты можешь изменить это, — сказал я зареванной девушке.
— Господин?
— Ползи к траве, — приказал я. — Быстро!
Она задрожала, но поползала к месту указанному мной.
— На колени, в позу для наказания плетью! — скомандовал я ей.
Она встала на колени, дрожа, опустив голову в траву, уперев в скрещенные, как если бы они были связаны запястья. Я трижды ударил ее хлыстом.
— Теперь Ты — выпоротая рабыня, не так ли? — спросил я.
— Да, — прорыдала она. — Я — выпоротая рабыня.
— Ты принадлежишь мужчинам, — сказал я, и ей стегнул еще раз.
— Я попытаюсь быть приятной! — крикнула она сквозь слезы.
— Я уверен, что Вы сделаешь это, мое дорогое животное. Но интересный вопрос состоит в том, преуспеешь ли Ты, — усмехнулся я, добавил еще два удара.
— Ой! — закричала она от боли. — О-о-ой.
— Ты умоляешь меня о том чтобы тебя пустили на одеяло?
— Да, Господин!
— Разрешаю тебе возвратиться, на одеяла, рабыня.
Она стремительно бросилась назад к шкуре, и легла на живот на ней, словно благодаря за предоставленную ей относительную безопасность. Она задыхалась от плача.
— На спину, рабыня! — последовала моя следующая команда, я не собирался давать ей время, чтобы прийти в себя. — Руки вдоль тела, ладони вверх, правое колено поднять.
Вздрагивая и морщась от боли в исполосованной спине, она подчинялась.
— Каково место женщины? — грозно потребовал я ответа.
— У ног мужчин!
— И где Ты сейчас находишься?
— У Ваших ног! — плакала она.
— Кто Ты?
— Рабыня, рабыня!
— Мужчины достаточно долго терпели тебя, рабыня. Это терпение уже на исходе.
— Да, Господин!
— Ты больше не свободная женщина, — напомнил я. — Это — все для тебя теперь позади. Ты — теперь только порабощенная женщина, всего лишь рабыня, в полной власти мужчин.
— Да, Господин, — она задыхалась от страха и плача.
— Соответственно, Ты больше не можешь думать о себе как свободная женщина, тем более позволять себе поступать так. Ты должна впредь, думать и поступать как рабыня. Ты должна чувствовать как рабыня, жить и любить как рабыня!
— Да, Господин, — отвечала она сквозь рыдания.
— Рабыня.
— Да, Господин.
— Никаких препятствий больше не существует между тобой и твоей женственностью.
— Нет, Господин, — сказала она, испуганно.
Я уронил хлыст около шкуры, и присел на корточки около девушки.
— Когда я тебя трогаю, Ты должна чувствовать, глубоко и полно, концентрированно и превосходно, с благодарностью, радостно и покорно, и позже, когда Ты отдашься мне, Ты сделаешь это, безусловно, полностью, безоговорочно и беспомощно, не сдерживая себя ничем.
— Но тогда я должна стать ничем, всего лишь рабыней, беспомощной в руках ее господина.
— Да, именно так!
Она в ужасе смотрела на меня. Я встал на колени рядом с лежащей рабыней.
— Сядь, — велел я. — Обними меня руками за шею.
Она повиновалась.
— Губы рабыни, — отдал я следующую команду.
Она сложила губы, и затем я нежно поцеловал их.
— Это ведь теперь не столь страшно, не так ли? — спросил я, отстраняясь.
— Что делают мужчины с рабыней, когда действительно хотят ее? — прошептала девушка.
— Все.
— А что должна дать им рабыня?
— Все, и даже больше.
— Я боялась, и надеялась, что так и будет.
Я улыбнулся.
— Вы видите? Я — рабыня.
— Я знаю, — ответил я. Она была женщиной.
— Вы читали книгу Притиона Клеркуса с Коса? — вдруг спросила она.
— Неужели бывшая свободная женщина, гражданка Ара, читала это? — удивленно спросил я.
Это был трактат о неволе.
— Рабыня, не ставит условий, она не желает мелких требований к ней, она не просит легкости, она ничего не просит, она дает все, она стремится любить и самоотверженно служить, — процитировала она на память.
— Ты хорошо запомнила это, — заметил я.
— Вы читали это? — все же хотела знать она.
— Да, — ответил я.
Я отлично помнил это изречение. Девушка, возможно, когда-то слышала и запомнила его.
— Я всегда была очарована неволей, — вдруг призналась она, — но я никогда не ожидала, что сама стану рабыней.
— Поцелуй меня, рабыня, — попросил я.
— Слушаюсь, Господин.
— Теперь Ты боишься, что как рабыня, можешь быть отвергнута?
— Теперь, как рабыня я вижу, что это не имеет значения. Боязнь таких вещей, ко мне не относится. Скорее надо следить, чтобы быть абсолютно приятной. Если я отвергнута, это не имеет значения, поскольку я — всего лишь рабыня, как рабын