— Тихо, — прошептал я. — Здесь есть другие. Очевидно, это место сбора.
— Как все-таки ужасно, они обращаются с нами, — задыхаясь, шептала Васнаподхи. — Как зверски нас связывают, и бросают, как если бы мы были перевязанными бревнами.
Как раз когда она говорила это, белую рабыню, голую, спотыкающуюся и с руками связанными сзади пригнали, и, толкнув тупым концом копья, отправили в переполненное другими женщинами место между вигвамами. Она упала среди них. Некоторые вскрикивали, поскольку кайила пригнавшего белую рабыню воина, ступала среди них. Погонщик девушки спешился и, отложив свое копье на землю, перевернул девушку на спины, и прямо среди других связанных женщин, пинком разбросил ее ноги в стороны. Она вскрикнула, когда воин навалился на нее. Закончив с развлечением, насильник перебросил рабыню на живот, и с коротким кожаным ремешком связал ей лодыжки, потом схватив за волосы, вздернул ее на колени лицом к себе. Ее трясло от ужаса, и она едва ли могла произносить членораздельные звуки. Затем воин снял со своего пояса маленький кожаный мешочек, развязал его, и опустил туда палец. Вжав палец внутрь и покрутив им там, краснокожий отложил мешочек в сторону. Теперь его палец оказался вымазан черной краской. Пигмент был замешан на жире кайилиаука. Он крепко придержал девушку левой рукой за плечо, а пальцем правой вычертил метку на ее левой груди. Воин отстранился и полюбовался своей работой, затем вытер палец о бедро рабыни, и подвесил мешочек обратно на пояс. Девушка посмотрела вниз на свою левую грудь, там была метка ее нового владельца. Впрочем, долго рассматривать у нее не получилось, воин за волосы бросил ее среди других таких же несчастных. Мужчина подобрал копье, взлетел на кайилу, и через мгновение исчез с этого места. Женщина осталась лежать на спине, с другими такими же. Большинство женщин валявшихся там, также, были также отмаркированы, но в их случаях марки несколько отличались.
— Некоторые из этих женщин, — обратил я внимание Кувигнаки, — краснокожие, несомненно, бывшие свободные женщины племени Кайил.
— Женщины рождаются, чтобы служить мужчинам, — пожал плечами Кувигнака.
Некоторые из женщин, хотя и очень немногие, были помечены не краской, а ярлыками, кожаными дисками, подвешенными на проволоке. Проволока была протащена через мочку уха или носовую перегородку и закручена, таким образом закрепляя ярлык на женщине.
— Как, по-твоему, Васнаподхи, это верно? — обернулся я к рабыне.
— Да, Господин, — согласилась она, опуская ее голову. — Я думаю также.
— Почему?
— Мы достигаем самого глубокого совершенства, — объяснила она, — будучи принужденными к повиновению, служению и любви.
— Но это же, не основные обязанности, требуемые от рабыни? — уточнил я.
— Да, Господин.
— Таким образом, получается, — заметил я, — что возникает своего рода интересная взаимосвязь между достижением женщиной совершенства и суровым институтом бескомпромиссного женского рабства.
— Да, Господин, — согласилась Васнаподхи.
Я улыбнулся.
— Но мы хотели бы выбрать наших владельцев, — вздохнула рабыня.
— К сожалению, это не возможно, — заметил я.
— Я — рабыня, — грустно улыбнулась она. — Я это знаю лучше других, Господин.
— Но иногда, это возможно, — обнадежил я ее, — женщина, может оказаться в ногах того самого мужчины, которого она бы хотела выбрать в качестве своего хозяина.
— Возможно, Господин, — согласилась она. — Но даже если ей не столь повезло, чтобы принадлежать такому мужчине, для нее остается удовольствие от того, чтобы стоять на коленях, повиноваться, и беспрекословно служить. Удовольствие, связанное с исполнением ее природы как любовницы и рабыни, и связанное, также, с осознанием, того что она наконец находится в ее месте, отведенном природой, и останется там навсегда.
— Я понял, — кивнул я.
— А, кроме того, — улыбнулась она, — в конечном счете, довольно трудно не влюбиться, в того, кто является твоим владельцем.
— Это, конечно, облегчает контроль над девушкой, — усмехнулся я.
— Несомненно, Господин, — сказала она, как мне показалось, с оттенком горечи, и я подумал, что неволя, несомненно, бывает тяжелым испытанием для женщины, даже если она одета или не унижаема владельцем.
— Как Ты думаешь, эти женщины станут хорошими рабынями? — поинтересовался я мнением Васнаподхи, рассматривая связанных женщин, валявшихся в месте сбора.
— Любая женщина с истинным господином, станет превосходной рабыней — пожала она плечами.
— Посмотри на них. Ты видишь их голых, беспомощных, связанных и брошенных здесь, как всего лишь имущество, которым они, в общем-то, и являются.
— Да, Господин.
— Несомненно, Ты чувствуешь глубокую жалость к ним.
— Да, Господин, — призналась она, и вдруг вскрикнула: — Ой, Господин!
Я прижал ее так, чтобы она не могла двинуться. Моя рука была у нее под одеждой.
— А Ты возбуждена, Васнаподхи, — заметил я.
— Да, Господин, — прошептала она.
— С чего бы это, — поинтересовался я, — это, что же, вид одной женщины в неволе, вызывает у другой желание быть помещенной в те же самые условия?
— Я не знаю, Господин.
— Ты хотела бы оказаться нагой, и связанной среди них? — указал я на место сбора.
— Нет, Господин, — испуганно отпрянула она. — Я уже с владельцами.
— Я не владелец, — отозвался Кувигнака.
— Он — Господин? — спросил я Васнаподхи, указывая на краснокожего юношу. Она была женщиной, и только она могла бы быть в состоянии разглядеть такие особенности.
— Да, в нем есть нечто такое. Я чувствую это, — признала рабыня.
— Я ношу женское платье. Я даже не могу драться, — отмахнулся он.
— Есть в вас то, что присуще Господину, — уверенно сказала Васнаподхи. — Я могу ощутить это.
— Это чушь, — стоял на своем Кувигнака.
— Это — Вы сами должны решить, — сказала рабыня.
— Посмотри на этих женщин, — показал я Кувигнаке. — Немало среди них тех, кто были свободными женщинами народа Кайил. Многие мужчины, твои соплеменники, независимо от того, имели ли они интерес к этим женщинам, будут драться, чтобы освободить их. В такой ситуации мужчины не стали бы рассматривать то, что возможно порабощение сделает этих женщин самыми счастливыми на свете, а скорее смотрели бы на это как на нечто оскорбительное, причем оскорбительное лично им. Таким образом, мужчины будут бороться за их свободу, в конечном счете, ради собственного тщеславия. Также, бывают мужчины, которые желали бы владеть рабыней, но сами слишком слабы, чтобы добиться этого, или, из-за своей неспособности к нанесению вреда другим, по психологическим причинам не могут владеть женщиной. Они будут из зависти, ревности и злости бороться, чтобы освободить их, чтобы отказать другим в удовольствиях, которые они, из-за своих комплексов или слабости, не могут позволить себе. Они думают, что если я, по той или иной причине не могу иметь этих замечательных удовольствий, то пусть никто другой, также, не мечтает об этом. Моральный пыл часто — результат неадекватности. Из счастливых мужчин не получаются хорошие фанатики. Добавлю, что интересы женщин, независимо от того, что это могло бы быть их истинной природой, эти люди не рассматривают. Они, как это обычно бывает, хотя предполагаемо являются объектом этих войн, но как раз о них-то и забывают в первую очередь. Все женщины знают, что в действительности главной потребностью мужчины является желание владеть ими. Мужчина с такими сильными потребностями никогда не будет действительно доволен чем-либо еще. Правда, не ужасна, она просто реальна.
Кувигнака молча, смотрел на меня.
— Но неужели Ты не будешь драться за этих женщин, хотя бы по причинам тщеславия?
— Нет, — покачал он головой. — Я не хочу драться. Я не могу драться. Мне жаль, мой друг, Татанкаса. Я не могу драться.
— Я не могу заставить тебя поднять копье. Я не могу вложить нож в твою руку.
— Мне жаль, Татанкаса.
— Пошли, — скомандовал я. — Мы должны попытаться пробраться в центр стойбища.
— Смотри, это — вигвам танцев, — показал я.
Справа от нас находился большой, круглый разрисованный вигвам приблизительно сорока футов высотой, заключавший в себе утрамбованную площадку для танца диаметром порядка пятидесяти футов. В центре вигвама, торчал шест с двумя развилками, видимый теперь через отверстие, пробитое в стене. Принадлежности танца, за исключением нескольких длинных узких вант, были сняты с шеста. Сам шест, очевидно, подвергся осквернению топорами и ножами, на нем было множество зарубок и надрезов. Местами огромные куски стен вигвама танца были оторваны. Похоже, именно сквозь эти дыры Желтые Ножи вошли в вигвам. Внутри, в нескольких местах, на земле виднелись кровавые пятна. Были места, отмеченных следами волочения тел. По-видимому, тела были убраны из вигвама самими Кайилами.
— Насколько я понимаю, это место считается святым для твоего племени, — сказал я. — Оно было осквернено.
— Я не могу драться, — покачал головой Кувигнака.
— Не смотри вниз, — предупредил я юношу. — Это расстроит тебя.
— Татанкаса! — крикнул мой друг в ужасе.
— Я видел это, — сказал я. — Пойдем.
Но Кувигнака встал на колени среди мертвых. Он поднял маленькое тельце на руки.
— Пойдем отсюда, — позвал я.
— Это — был всего лишь ребенок, — пораженно прошептал он.
Васнаподхи отводила глаза. Она выглядела болезненно. Позеленевшее лицо не добавило ей привлекательности.
— Мы ведь знали его, — пробормотал Кувигнака.
— У него есть мать.
— Мы ведь знали его! — впав в ступор, повторил Кувигнака.
— Да, — сказал я.
Это был один их обычных мальчишек, один из многих других детей племени Кайил. Он был известен и Кувигнаке и мне. Мы много раз бросали обруч для него, чтобы он мог пускать сквозь него свои игрушечные стрелы. В стойбище его называли Hala или Owopte. «Hala» — на языке Кайила, то же, что по-гореански хинти — маленькие активные насекомые. Они напоминают земных блох, но не являются паразитами. Мальчик для своего возраста был маленьким, но страшно непоседливым. Для слова «Owopte» нет простого аналога