— А еще Ты пытались ослабить, уменьшить и разрушить истинную мужественность, — подытожил Сэйбар.
— Нет, — закричала она. — Нет!
— Мужчины больше не хотят терпеть этого, — объявил Сэйбар. — С нас хватит.
— Я не собиралась никому повредить! — заплакала Редька.
— Мы поднимаемся, — крикнул мужчина.
— Да! Да! Да! — посыпались со всех сторон радостные мужские голоса.
Редька дико заозиралась. Потом снова остановил свой взгляд на ремнях в руке Сэйбара.
— Мы выбрали, Ты видишь, моя дорогая Редька, — сказал Сэйбар. — Мы решили подтвердить нашу естественную независимость. Эксперимент по извращению, неправде и болезни закончен. Мы теперь снова будем мужчинами.
— Сэйбар! — зарыдала она.
— Да! кричали все мужчины в бараке.
— Конечно, Ты боялась, что это могло бы однажды произойти, — усмехнулся он, глядя в ее искаженное ужасом лицо.
— Опусти голову к земле, — приказал он.
Она повиновалась. Она дрожала.
— Я — женщина, — закричала она. — Я — женщина! А-а-а-а!
— Да, и мы тобой остались не довольны, — сказал ей Сэйбар, замахиваясь для следующего удара.
Надо признать, что он хорошо выпорол ее. Уже через несколько мгновений она валялась на боку у его ног, связанная, рыдающая, исполосованная, наказываемая.
По знаку Сэйбара, Морковь и Капуста подняли ее на ноги. Они поддерживали ее, поскольку сама она удержаться на ногах была не в силах. Она смотрела на Сэйбара, сквозь свои растрепавшиеся волосы и слезы в ее глазах.
— Выкиньте ее отсюда, как она сделала это с другими, — велел Сэйбар.
— Нет, — вскрикнула женщина. — Нет!
— Не бойся. Тебя развяжут, как только вышвырнут за ворота. Тогда у тебя будут те же самые возможности для выживания, которое Ты предоставила другим изгнанным, — пообещал он ей с ухмылкой на лице.
— Сэйбар, пожалуйста, нет! — крикнула она, пытаясь свалиться на колени.
— Только тогда ворота закроются за тобой.
— Пожалуйста, нет! — она начала биться в истерике. — Позвольте мне встать на колени! — взмолилась она к Моркови и Капусте.
Они позволили ей упасть на колени, но лишь после знака Сэйбара.
— Я прошу проявить ко мне милосердие, — молила она.
— То же самое милосердие, которое Ты оказала другим? — поинтересовался Сэйбар.
— Нет, — зарыдала женщина, — истинное милосердие!
— Почему оно должно быть оказано тебе, если другим Ты в нем отказала?
— Мы откроем ворота, — предложил кто-то из мужчин.
— Любимая Мира, — закричал Редька, дико глядя на мою рабыню, — что я должна сделать?
Мира отпрянула, пораженная этим вопросом, обращенным именно к ней.
— Я — всего лишь рабыня, — развела она руками. — Вы — свободная женщина.
— Что я должна сделать? — испуганный повторила она.
— Вы имеете только один маленький шанс, — сообщила ей Мира.
— Скажи мне! — взмолилась Редька.
— У вас остался только один путь к спасению, который пока открыт, — сказала Мира, — но он унизительный и оскорбительный. Я даже не осмеливаюсь предложить это Вам.
— Говорите, пожалуйста, говорите!
— Умоляйте его, чтобы он сделал Вас своей рабыней, — сообщила Мира. — Тогда он может оказать вам милосердие, как полностью подчиненной женщине, своей собственности.
— Я не знаю, что мне делать, — плакала Редька.
— Если Вы — свободная женщина, гордо уйдите подальше в Прерии, чтобы погибнуть от голода и жажды, или от хищников. Если Вы — рабыня, молите, чтобы стать его рабыней, — обрисовала выбор рабыня.
— Я не знаю, что мне делать!
— Делайте то, что подсказывает ваше сердце, — предложила Мира.
— Попросите милосердия для меня, умоляйте за меня, походатайствуйте обо мне! — попросила Редька.
Мира подошла и встала на колени, склонив голову перед Сэйбаром.
— Пощадите нас, Господин, — попросила она. — Мы — всего лишь женщины, одна невольница и одна свободная. Мы знаем вашу силу. Мы знаем то, что Вы можете сделать. Мы не оспариваем ваше право. Мы просим о милосердии, хотя бы на какое-то время. Мы просим о доброте, хотя бы на мгновение.
— Ваша рабыня говорит красноречиво, — отметил Сэйбар.
— Она испытала силу мужчин, и уже знает, что они могут с ней сделать, — пожал я плечами.
Женщина в кожаных кандалах, внезапно зарыдала, и затряслась от неудержимых, подавляющих ее эмоций. Ее дрожь не поддавалась контролю. Очевидно, что-то происходило глубоко в ее душе.
— Да, — прошептала она самой себе. — Да!
Она низко опустила голову, и без всякой команды, нежно и покорно принялась целовать ноги Сэйбара.
— Посмотри на меня, — приказал Сэйбар.
Она подняла голову. Ее глаза были мокрыми от слез. Взгляд их был невероятно мягок и нежен. Я думаю, что никогда прежде не удостаивался Сэйбар такого взгляда, как этот.
— И, несомненно, Ты подписываешься под просьбой этой рабыни, — сказал Сэйбар, указывая на Миру.
— Да. Но с одним исключением, — сказала женщина в кожаных кандалах.
— О? — удивился Сэйбар.
— В одном она ошиблась, — сказала она.
— В чем же? — заинтересовался он.
— Она сказала, что на коленях перед Вами стоят две женщины, одна невольница и одна свободная. В этом она была ошибка. Перед вами на коленях стоят две рабыни.
Мира, со слезами на глазах, внезапно схватила связанную женщину, и поцеловала ее.
Я схватил Миру за волосы и отбросил ее в сторону, чтобы не мешалась.
— Да, я — рабыня! — объявила женщина в кожаных кандалах, глядя в глаза Сэйбара.
— Поберегись слов, тобой произнесенных, — предупредил Сэйбар.
Все верно. Такие слова, сами по себе, в соответствующем контексте, закрепляли порабощение. Намерения, как таковые, нематериальны, поскольку всегда можно было бы заявить, что человек не это имел в виду. Слов же, сказанных в соответствующем контексте, достаточно. Имеет ли она в виду это, или нет, но после их произнесения она немедленно становится, категорически и безвозвратно, полностью и по закону рабыней, вещью, с которой владельцы с этого момента наделены правом делать все, что им заблагорассудится. Такие слова, не должны произноситься походя. Они являются столь же многозначительными как ошейник, столь же символичными как клеймо.
— Слова, которые я произнесла сейчас, я произнесла осознанно, — признала она.
— Говори ясно, — велел он.
— Этим я объявляю себя рабыней, — заявила она. — Я — рабыня.
— Теперь, Ты — рабыня, даже в городах, — сообщил я ей. — Ты — собственность. Ты можешь быть возвращена владельцу как таковому в суде, действующем по нормам общего права. Это — нечто, что признано даже за пределами Прерий. В этом смысле, это имеет гораздо большую силу, чем быть рабыней Кайил или Желтых Ножей.
— Я знаю.
Сэйбар посмотрел на нее сверху вниз.
— Теперь, я — рабыня по закону, — признала она.
Он кивнул. Это было верно.
— Несколько мгновений назад, — заговорила она. — Я впервые признавалась сама себе, что я — рабыня. Это признание, я теперь обнародовала. В течение многих лет я знала, что была рабыней, но я отрицала это, и боролась с этим. Только что, внезапно, я поняла, что больше не хочу бороться с этим. Тот, кто борется сам с собой, тот неизбежно должен проиграть. Я поняла это, и сдалась своей тайной правде. То, что я сделала теперь, всего лишь доведение до сведения общества моей тайной правды. Мое заявление не более чем уточнение формальности.
— Но формальности теперь решены, — заметил Сэйбар.
— Да, — опустила она голову, — теперь это решено.
— Чья Ты рабыня? — поинтересовался он.
— Вы раздели меня, связали как рабыню, — сказала она. — Я уже почувствовала вашу плеть. Я ваша.
— Разве я надел на тебя ошейник? — сделал удивленное лицо Сэйбар.
— Нет, — признала она, не поднимая головы, — но я надеюсь, что Вы сделаете это.
— Я выказал интерес к владению тобой как рабыней? — уточнил он. — Я дал какой-либо повод полагать, что я мог бы принять тебя как рабыню?
— Нет, — она опустила голову еще ниже, — Вы не делали этого.
— Чьей рабыней Ты хотела бы быть? — строго спросил мужчина.
— Вашей, — ответила она.
— Говори, — приказал он.
Женщина подняла голову, и стараясь не встречаться глазами с Сэйбаром, объявила:
— Я — рабыня Сэйбара.
— Теперь, возможно я отдам тебя другому, — задумался он.
Она все так же избегая его глаз, проговорила:
— Теперь со мной может быть сделано все, что вам понравится.
— Ты что же, думаешь, я не понимаю, что Ты объявила себя моей рабыней в надежде, что таким образом сможешь избежать судьбы быть изгнанной в Прерии? — сердито спросил Сэйбар.
— Независимо от того, что, возможно, было моим побуждением, в любом случае факт остается фактом, теперь я — полностью ваша рабыня, и со мной может быть сделано все, что Вы пожелаете.
— У тебя был шанс гордо пойти в Прерии, с достоинством свободной женщины. Теперь, возможно, я сделаю так, что тебя выкинут туда с позором. С бесчестьем рабыни!
— Вы можете сделать со мной, все что заблагорассудится, — тихо повторила она.
— А не будет ли это забавно? — сердито спросил он.
— Да, это будет очень забавно, — признала она, глядя вверх полными слез глазами. — Если я должна быть изгнана, могу я попросить об одном одолжении?
— О каком же? — заинтересовался он.
— О вашем ошейнике. Наденьте его на мою шею. Завяжите вашим узлом, так, чтобы, если люди найдут меня, они могли бы сказать: «Вот посмотри на этот узел. Это — Сэйбара. Значит, эта женщина была его рабыней».
— Ты просишь мой ошейник? — спросил Сэйбар.
— Да, я прошу его.
Он взял один из ремней, которые он использовал только что для порки, и дважды обернув вокруг ее шеи, завязал его на горле.
— У тебя есть он.
— Спасибо, — прошептала она, и, подняв голову, попыталась коснуться его рук губами, но он не позволил ее губам дотронуться до себя, и маленькие руки коленопреклоненной женщины, лишь беспомощно задергались в путах.
— Это ведь было бы прикосновение, не правда ли? — иронично спросил он.