Провожаем гостей к машине. Оказывается, они приехали на советской «эмке». Крепко жмем им руки.
— До свидания, дорогие друзья!
— До свидания! Просимо передавать привет усем партизанам, — говорит Михайлеску, садясь за руль.
Шлем привет и мы: побратиму-поляку Щербицкому и Владимиру Филатову, Александру Скрипниченко и другим соратникам по подполью. На прощание напутствуем:
— Глядите, друзья, в оба! Не забывайте: вы — глаза и уши советского фронта в немецко-румынских штабах. Оступиться не имеете права. Слышите! Будьте осмотрительны!
— Цэ мы не забуваемо, — отвечает Белла. — Мы не пошиты лыком.
— Будет порядок! — смеется Михайлеску.
Он посылает рукой прощальное приветствие. Вырулив на дорогу, машина скрывается за поворотом.
Шел октябрь. Все новые и новые радостные вести поступали с Большой земли. Красная Армия наносила по врагу удары — один сокрушительнее другого. Все ярче разгоралась и партизанская война в тылу врага. Духом побед Красной Армии были наполнены радиопередачи, газеты, листовки, беседы агитаторов. Он, этот дух, как выразился Михайлеску, заставлял солдата думать, и в партизанском лесу все чаще происходили радостные встречи с этими думающими…
Первого октября появился словак Белла.
— Доложую, — лихо козыряет он. — Эм-эм повернулся на Симферополь успешно. А я повернулся на лес вместе с новыми словацкими партизанами.
— Где они? Сколько их?
— Коло нашего шатра. Четыре их.
— Веди их сюда.
И вот четверка словацких парней перед нами: «Приймить до партизанского табору!»
Начальник штаба бригады Котельников, раскрыв тетрадь приказов, просит новичков сказать имена, и словаки называют себя:
— Ладислав Ульбрик.
— Франтишек Бабиц.
— Франтишек Сврчек.
— Ян Новак.
Двенадцатого октября к часовому партизанской заставы подошел мальчик лет двенадцати. Шапка-ушанка, ватник, брюки и ботинки — все на нем непомерно велико. Худое личико не по летам серьезно. Спрашивает «командира партизан» и, когда его привели к политруку Клемпарскому, по всей форме докладывает:
— Товарищ командир! Привел партизан.
— Каких-таких партизан?
— Словацких.
— Хочешь сказать — солдат словацких привел?
— Нет, они партизаны. Мы уже били немцев и полицаев!
Парень во всю прыть побежал за своими словацкими партизанами, привел их на заставу, а через час сержант Ланчарич Антон и сержант Хоцина Иозеф уже были у нас, в лагере. Те же мягкие, певучие голоса и та же просьба: «Приймить до партизанского табору».
Только на этот раз просьба с дополнением: «заберите пленных». Когда фашисты пытались словаков арестовать в селе Баланово, они дали бой и захватили в плен немца и двух полицейских.
Мы хвалим их за боевитость, а они не без гордости поясняют: бой в Баланово — это малая крупица антифашистской борьбы. Зовем Клемента Медо и Войтеха Якобчика. Словаки горячо обнимаются с новичками, и те, дополняя друг друга, рассказывают нам свою историю.
Чтоб не попасть в штрафбат, Ланчарич и Хоцина при отступлении в район Сухой Цицы сбежали. Произошло это в сентябре 1942 года. С тех пор друзья колесили по немецким тылам, часто меняли документы и адреса. Где только не побывали! Перекоп не прошли. Арест. Тюрьма. Побег. И опять рейд: Мамак, Ивановка, Петровка, Фриденталь, Розенталь, Нейзац, Барабановка, Баланово. Сержанты выдавали себя то за квартирмейстеров, то за конюхов, ищущих сбежавших лошадей, то за отпускников, возвращающихся в свою часть. Так и попали к нам.
18 октября была очередная встреча с майором Серго. Беру группу Саши Ломакина и ухожу на место явки — к разбитому трактору.
Со мною Василий Иванович (Иван Андреевич Козлов) и Григорий Гузий. В числе прочих дел будем говорить с Серго о постоянном представителе подпольного центра, который скоро появится в городе. Будет единое руководство. Нужен известный контакт.
Проходим три поляны, пересекаем дорогу. И вдруг Григорий встревоженно говорит:
— Свежие следы машины!
Всматриваемся. Да, на дороге отчетливо видны следы автомобильных шин. Вот они свернули в глубь лесного массива. Кто пожаловал? Зачем?
Сворачиваем в сторону. Разделяемся на три группы: Саша Ломакин с двумя бойцами идет к месту явки и там будет ждать Серго. Он предупредит его о неизвестной машине и поведет на новое место встречи. Федор Мазурец с Арсентием Бровко отправляются в разведку по следам машины. Мы идем на новое место встречи с Серго. Минут через десять- пятнадцать появляется Бровко.
— Нашел! — не успев отдышаться, докладывает он. — Громадна нимецька машина схована в терновнике.
— Кто на ней?
— Нэмае никого.
Идем к загадочному автомобилю.
В зарослях кустарника грузовик почти не виден. Машина иностранной марки. В кузове две бочки с горючим. На выступах рамы и в щелях толстым слоем лежит пыль дорог. Видно, издалека прикатила.
Вблизи — никого. Мы снимаем распределитель зажигания и уходим на свое место. А у машины выставляем секрет — Арсентия Бровко и Ваню Швецова.
Часа через два, когда наша встреча с Серго уже подходила к концу, снова появляется Арсентий.
— Зустрилыся! — весело докладывает он. — Приихали словаки.
Обрадованные, мы прощаемся с Серго и спешим на Уч-Алан. У машины оживленный разговор. Иван Швецов, стоя в кругу словацких солдат, видно, не успевает отвечать на вопросы.
— Виктор Хренко жив?
— Живой. Отдыхает.
— А Войтех Якобчик?
— И Войтех живой.
Шестеро молодых словацких парней приехали в лес партизанить. Они сделали так, как советовала листовка с обращением к братьям-словакам. Солдаты подают нам эту листовку.
В семье побратимов появляются новые имена: Александр Пухер, Ян Фус, Антон Ващина, Феру Бабиц, Ян Сегеч, Юрай Кленчик.
— Благополучно доехали? — спрашиваем словаков, когда те чуть поостыли. — Или с боями пробивались?
— Благополучно, — наперебой отвечают они.
В этот же день в дневнике командира отряда Федора Федоренко появилась новая запись:
«18.10.43. Ко мне в отряд прибыла новая группа словацких солдат. Их шесть человек. Ребята молодые, 1920–1921 года рождения, все грамотные — окончили 9—10 классов. Жаль, что из-за нелетной погоды у нас плохи дела с продовольствием. Сидим на конине. Словаки тоже едят конину, но духом не падают».
А через несколько дней еще одна запись:
«23.10.43. В отряд прибыли еще три словацких солдата: Сврчек Ян, Замечник Ян, Дионис Слобода. Они с винтовками. Рассказывают, что три дня ходили по лесу, искали нас. Несколько раз выходили обратно в прилесные села и там расспрашивали о партизанах. Однажды встретили своих словацких офицеров. Те спросили: „Хлопцы, вы не в партизаны ли собрались?“ Солдаты ответили: „Да!“ Офицеры сказали: „Правильно!“».
Севастопольцы
Живые борются, и живы только те,
Чье сердце преданно возвышенной мечте,
Кто, цель прекрасную поставив пред собой,
К вершинам доблести идет крутой тропой.
Забегая немного вперед, хочу сказать еще несколько слов о партизанах- севастопольцах.
…Самолет приземлился, и партизаны замерли в напряжении: если блокировщики, находящиеся рядом, все же вздумают помешать, то их нападение или огневой налет начнется сейчас, когда самолет уже на земле. Опасность тревожит и торопит. Не пугает она только летчиков. Наши воздушные братья наполнили округу гулом моторов, осветили площадку и лесные опушки светом фар-прожекторов. Послушный их воле корабль упрямо движется к старту. Подсвеченный огнями костров, он переваливается с боку на бок на неровностях, вздрагивая широко распластанными крыльями.
Стоп! Старт. Затаив дыхание, ждем: кто на этот раз распахнет овальную дверь, кто шагнет на землю, чтобы стать в партизанский строй?
Вот дверь открывается. В проеме, освещенном изнутри, маячит фигура моряка. На груди автомат. За плечами рюкзак. Молодцевато спрыгнув, он направляется к встречающим. Несколько твердых шагов и:
— Товарищ секретарь обкома! Докладываю…
— Андрей!?
— Я.
Рапорт не получился. Его заменили объятия.
— Опять сошлись, Андрюша!
— Да, Петр Романович. В третий раз на крымской земле.
Знакомлюсь с моряком и я.
— Андрей Бабушкин. В ваше распоряжение…
Но тут опять:
— Андрей!
— Алешка! О! И Сашка!
Кажется, никто из нас не замечает, как нервничают вражеские блокировщики, как они стреляют и шлют в небо одну за другой ракеты. Все заняты встречей.
Отправляем самолет и шагаем гуськом в лагерь. Вспоминаю о Бабушкине.
— Петр Романович! С моряком ты давно в дружбе?
— С тридцать шестого. Знаю его хорошо. Встретились мы с Андреем тут, в Крыму. Матрос зашел в Колайский райком. Послан, говорит, на работу в деревню. «Что делать собираешься?» — спрашиваю. «Были бы руки, говорит, а работа в колхозах найдется».
Вижу, душа у него по-настоящему партийная. Чувствуется крепкая политическая закалка. Видно, хорошую школу прошел в комсомоле и на флоте. В тот же день появился Андрей Бабушкин в колхозе имени Розы Люксембург. А через неделю сельские коммунисты избрали его своим секретарем.
Слушая рассказ о Бабушкине, я мысленно иду по его жизненным дорогам. Вижу Андрея среди колхозников активным борцом против остатков мелкособственнической идеологии; потом в роли инструктора Колайского райкома партии; на посту директора Азовской МТС. Помнится, была она одной из лучших. Директор же МТС Андрей Бабушкин был избран депутатом Верховного Совета республики.
— Второй раз сошлись мы с Андреем в Керчи, — продолжает Петр Романович. — Было это в январе сорок второго года, когда освободили Керченский полуостров от фашистов. Вслед за саперами пошли трактора. Пахали и часто подрывались на минах, не обнаруженных саперами. Сеяли под бомбежками и под артиллерийскими огневыми налетами. Андрея назначили директором Керченской МТС. Где было особенно опасно, там директор сам брался за руль трактора и вел машину по земле, заряженной снарядами и минами. А сегодня вот третий раз встречаемся.