— Гранатами! Бей гадов! — взлетает властное и тут же тонет в шуме злой людской разноголосицы, в стрекоте автоматных очередей, в грохоте разрывов гранат.
В бой вступают резервные отряды. Они обрушивают удары на фланги противника, переходят в стремительные атаки, теснят немцев, берут высотку в «клещи».
Этим решается исход боя. Враг откатывается. Перестрелка постепенно затихает. Опять замелькали среди фашистов белые рубашки, нацепленные на винтовки, опять появились в вытянутых руках полотенца.
Двое партизанских автоматчиков спешно строят колонну пленных. А по рядам и группам уже передается:
— В боевые порядки — стройся! Дозорные, вперед!
И вновь идут дозоры, вновь движется боевое ядро бригады. Но, как и на первых километрах марша, — затор за затором, что ни складка местности, то барьер, стрельба.
…Нижний Мамак. Еще бросок — и бригада будет у цели, в Симферополе. Момент поистине волнующий. Но на пути — новая группировка немцев. Из той низины, где кипел бой, живых гитлеровцев вышло немного. В их числе — два немецких генерала. Их захватили в нательном белье: сбросив с себя форму, фашистские офицеры раздевали своих убитых солдат, чтобы переодеться в солдатскую форму и избежать возмездия.
Вперед, на Симферополь!
Темп движения берется самый высокий, энергия атаки нарастает, сила же сопротивления вражеских групп иссякает; чем ближе к городу, тем реже они встречаются.
Вперед! Вперед движутся немецкие трофейные грузовики, ощетинившиеся дулами партизанских пулеметов и автоматов. Шагают пешие группами, отрядами.
— Даешь Симферополь!
— Давай, братва. По-севастопольски. С огоньком!
Эти знаменательные минуты спешит запечатлеть наш кинооператор Иван Запорожский. Он старается изо всех сил: то висит на подножке грузовика, и чудом держась, снимает автоколонну, то крупным планом снимает на пленку радостные лица, то, отбежав в сторону, нацеливает глаз на всю бригаду. Наверное, он мысленно представляет себе киноэкран, на нем эти лица и эти мчащиеся грузовики; и видит зрителей в переполненном зале, слышит шум рукоплесканий…
Вот уже пригородное село Чокурча. Левее — усадьба Симферопольской машинно- тракторной станции. Наконец, открывается город.
Вперед!
Первые дома, первая улица. Никого. Пусто. Дымно.
Феодосийский мост. Из окна кабины переднего автомобиля Федоренко высовывает руку: стоп!
Мост минирован. Это известно. А вот успели его разминировать наши подпольщики?
Вдруг из-под моста выходят двое. Они с советскими автоматами.
— Проезжайте, товарищи! — кричат пареньки и машут руками. Видя нашу нерешительность, подбегают к передней машине.
— Петр Романович! Николай Дмитриевич! Проезжайте. Мины под мостом обезврежены. Тут мы уже наш танк проводили…
Это Витя Долетов и Яша Морозов, связные симферопольских подпольщиков. Они бывали у нас в лесу. Сейчас ребята в отряде Косухина. Измазанные, закопченные, с почерневшими лицами, они неузнаваемы. Только глаза горят радостью.
— Прошел, говоришь, наш танк? — спрашивает срывающимся от радостного волнения голосом Федоренко. — Опоздали мы, значит. Да разве угонишься за этими орлами? А что в городе?
— Да вроде порядок, — весело отвечает Ваня. — Вокзал занят. Там тоже наши танки. Шумно еще в западной части. Там работают Толя Косухин, Вася Бабий, да, собственно, весь наш отряд. Мы вас ждали. А теперь тоже туда побежим.
Совнаркомовская площадь. Пусто. И еще больше дыма. А где же танк? А, вон он, стоит под стенкой. Люк башни закрыт. Пушка и пулемет угрожающе уставились дулами на Феодосийский мост. Ведь наша колонна подошла с востока и состоит из немецких машин, а это хоть кого собьет с толку. Командиры соединения и бригады выходят из машин.
С грохотом откидывается крышка люка, из танка выскакивают двое: на них советская форма, наша, родная! И то, что ночью произошло под Зуей, повторяется тут, на Совнаркомовской площади Симферополя — снова объятия, радостные возгласы.
У здания театра — толпа. Жители обнимают танкистов и партизан. Стихийно возникает митинг. Трибуной служит кузов трофейной машины.
А по улицам идут краснозвездные танки. Катят автомобили с войсками.
Симферополь взят. Освобожден.
В эфире звучит весть о победе.
Симферополь: «Тринадцатого апреля вместе с частями Красной Армии отряды Северного соединения вступили в Симферополь. Несут охрану общественного порядка.
Ямпольский».
А на западных улицах еще трещит перестрелка. Шум боя доносится откуда-то и с более дальних мест. Это отряды Косухина и Сосунова свинцом и гранатами провожают немцев, а сквозь вражьи преграды в Симферополь пробивается 4-я партизанская бригада Христофора Чусси.
Не прошло, наверное, и часа, как стараниями партизанских газетчиков, возглавляемых Степановым, на стенах и рекламных щитах запестрели наши листовки.
Одна из них обращается к населению:
«Жители Симферополя!
Сегодня в город вступили Красная Армия и советские партизаны Крыма. В городе восстановлена советская власть!..»
В доме на Пушкинской, 17, где разместился наш штаб, первые посетители. Это три женщины.
Высокая женщина с худым красивым лицом, одетая в черное, кладет на стол объемистый сверток, разворачивает его. По столу разливается шелк и бархат знамен. Их три. Три советских знамени, с риском для жизни сбереженные в тайниках подполья, возвращенные людям боевой славы.
Дверь распахивается, и в комнату врываются парни с автоматами. Впереди Анатолий Косухин и Анатолий Сосунов. Возгласы приветствий и объятия. Подпольщики сообщают, что главный пульт управления минными зарядами из строя выведен, центр города спасен. Спасены телеграф и телефон. Отбиты ликеро-водочный завод, консервный завод имени 1-го Мая, 1-й и 2-й мельзаводы, здания обкома, театра, кино… Выставлены парные посты…
— Ладно, хлопцы, потом доскажете, давайте вот с женщинами разберемся.
Но женщин уже нет. Так и не удалось узнать, кто же принес знамена.
Второй день в освобожденном городе. Партизаны ведут колонны пленных, рапортуют: за шесть дней было сто боев на дорогах, более четырех тысяч гитлеровцев уничтожено, почти четыре тысячи пленено. Взяты трофеи: сотни грузовиков, пушек, пулеметов.
Теперь фронт передвинулся на южное побережье.
Вот под селом Улу-Узень тишину расколол взрыв. Застрекотали пулеметы и автоматы. На узкой ленте шоссе, безпорядочно отстреливаясь, бегают солдаты в немецких мундирах, скапливаются машины, опрокидываются повозки. А лесные опушки, прилегающие к шоссе, все ближе и чаще стреляют, все яростнее бьют гранатами.
— Огонь! Огонь! — несется по лесу команда.
Петр Есипов [113], начальник штаба 20-го партизанского отряда, из бригады Соловья, низкорослый, коренастый, одетый во все флотское, подбегает к партизанам, падает в цепь…
Пятые сутки люди его отряда стоят в заслоне на шоссе Судак — Алушта. Как грубо просчитались партизанские командиры и он, Есипов в том числе! Думали, что до Южного берега крупные силы противника не дойдут и партизанам на этих дорогах делать будет нечего. В действительности же произошло по-другому. Отступающие с Керченского полуострова фашистские войска устремились на юг. Тут, в Судакском заливе, началась погрузка на суда. Три самоходные баржи, до отказа переполненные немцами, отчалили от берега и, попав под удар советской авиации, пошли ко дну. На судакских причалах поднялась паника. Между немецкими и румынскими частями начались стычки. И вот шоссе Судак — Алушта приняло на себя эту группировку вражеских войск. А у начштаба Есипова только три боевые группы, по тридцать человек каждая.
Партизаны взрывают то один, то другой мост, обстреливают вражеские колонны. Но гитлеровцы не унимаются: формируют бронированную часть из танков и бронетранспортеров, прорываются к месту партизанской диверсии и тут, прикрываясь огнем из пушек и пулеметов, восстанавливают мост. Колонна пробивается. Партизаны подрывают на пути немцев другой мост, наносят новый удар.
Перед вечером отряду Есипова сдался в плен в полном составе 4-й артиллерийский дивизион 2-й румынской горнострелковой дивизии во главе с майором Ангелеску.
Пленный капитан Теодор Велсану рассказал: «Наш дивизион охранял побережье Черного моря в районе Ускута. Мы позже других узнали о том, что русские прорвали немецкую оборону… Немцы бросили нас на верную гибель. Дивизион под командованием майора Ангелеску направился в район, где, по нашим сведениям, действовали партизаны. Подойдя к плато в горах, мы укрылись в лощинах и выслали к партизанам парламентера с белым флагом. Вскоре пришла группа партизан, которой майор Ангелеску передал весь личный состав дивизиона, орудия и боеприпасы».
Этот майор оказался закоренелым службистом. Он потребовал составления акта, который должен засвидетельствовать, что майор Ангелеску не потерял вверенный ему дивизион и сдал партизанам все до единой пушки.
Вместо того, чтобы ругать Гитлера и Антонеску, как обычно делают солдаты и офицеры, попавшие в плен, майор доказывает, что он нес службу по охране побережья в районе Ускута до последней возможности.
«Когда же стало ясно, — тоном виноватого сделал вывод Ангелеску, — что немцы бросили нас, я снял дивизион и направился в район, где, по нашим сведениям, действуют партизаны».[114]
«Что с ними поделаешь? — думает Есипов, слушая незадачливого служаку. — Гляди, немцы нажмут — и пленные разбегутся, а то и в спину ударят».
— Ты вот что, майор, — придал побольше твердости своему голосу Есипов. — Служба Гитлеру, как видишь, кончилась. Теперь послужи народам — твоему, румынскому, и моему, советскому. Поверни пушки против немцев. Это теперь надо. Понял?
От такого предложения майор категорически отказался и ушел в дивизион.
Однако через час майор Ангелеску сам попросился на прием.
Есипов приказал привести пленного в пещеру, где тлел слабенький костер.