Да, но он же едет на концерт Джона Мартина, как он мог об этом забыть! Вспоминать о дорожном романе порой бывает не так уж приятно, а о хорошем концерте всегда приятно вспомнить.
Да, кстати, какая-нибудь музыка у этой девчонки имеется? Прямо над его коленом располагалась автомагнитола, а в пути до Питлохри можно успеть прослушать целиком девяностоминутную кассету!
– Кассеты есть, цыпочка? – сказал автостопщик, показывая пальцем на магнитолу. Иссерли посмотрела на металлическую прорезь, пытаясь вспомнить, было там что-нибудь или нет, когда она покупала эту машину много лет назад.
– Да, похоже, там есть одна, – ответила она, смутно вспомнив, как она подпрыгнула от внезапно заигравшей музыки, когда знакомилась с кнопками на приборной панели.
– Отлично, тогда давай ее поставим, – предложил он, хлопнув по бедрам ладонью изо всех сил.
– Включите сами, у меня руки заняты, – сказала Иссерли.
Она почувствовала, как он посмотрел на нее, удивляясь ее безразличию, но их постоянно обгоняли какие-то машины, и она слишком сильно нервничала, чтобы отвечать взглядом на взгляд. Она до сих пор не отошла после гонок по пересеченной местности на большой скорости с этим маньяком Эссуисом за рулем, поэтому ей не хотелось ехать быстрее сорока пяти миль в час.
Дэйв нажал на кнопку магнитофона, и звук покорно полился в салон из динамиков. Сначала Иссерли радовалась тому, что ей так легко удалось его удовлетворить, но, присмотревшись, заметила, что что-то явно не так, и прислушалась к музыке. Она то появлялась, то снова исчезала и звучала при этом так, словно магнитола была погребена под толстым слоем воды.
– О, боже! – забеспокоилась она. – Может быть, он неисправен?
– Да нет, это твоя кассета, цыпочка, – объяснил Дэйв. – Натяжение ленты ослабло.
– О, боже! – повторила Иссерли, хмуря лоб, поскольку водитель ползшей за ней машины в нетерпении начал давить на клаксон в ответ на ее упорное нежелание обгонять туристический автобус. – Ее что… теперь… выбросить придется?
– Да ты что! – утешил ее Дэйв, с энтузиазмом принявшись нажимать на кнопки магнитофона, пока Иссерли отчаянно пыталась не обращать ни малейшего внимания на гудки. – Вот увидишь. Все выкидывают такие кассеты, думают, что им конец, а зря.
Он провозился с магнитолой еще несколько минут, затем снова включил воспроизведение. Песня полилась из динамиков, на этот раз звук был четким и ясным, словно по телевидению. Звонкий мужской голос пел о том, как он вел грузовик всю ночь напролет, чтобы преодолеть сотни миль, отделявшие его от города по имени Страдание. Печаль своего сердца певец изливал довольно жизнерадостным голосом.
Иссерли надеялась, что уж теперь-то Дэйв будет доволен, но выглядел он скорее озадаченным.
– Знаешь что, Луиза, – сказал он после некоторого молчания. – Забавно, что ты слушаешь кантри-энд-вестерн.
– Забавно?
– Ну да, необычно как-то это… для женщины. По крайней мере, для молодой женщины, понимаешь. Ты – первая молодая женщина, у которой я вижу в машине кассету с кантри-энд-вестерн.
– А что вы ожидали услышать? – поинтересовалась Иссерли. (Некоторые крупные бензоколонки продавали кассеты, она могла бы купить правильные.)
– Ну, танцы-шманцы какие-нибудь, – пожал плечами Дэйв, ни на минуту не переставая отбивать в воздухе ритм кулаком. – «Итернал» там, «Дабстар» или «Эм Пиппл». Может быть, Бьорк, «Палп», «Порти шхед».
Последние три названия показались Иссерли более подходящими для кошачьих консервов.
– Наверное, у меня странные вкусы, – призналась Иссерли. – Как вы думаете, мне бы понравился Джон Мартин? На что его музыка похожа? Может быть, попытаетесь мне описать?
В ответ на ее вопрос лицо автостопщика озарилось безмятежным, но в то же время интенсивным сиянием, как будто всю свою жизнь он жил в ожидании этого момента и вот теперь, когда он наконец настал, сможет показать все, на что способен.
– Ну, он чудеса творит с эхоплексом – педаль такая, понимаешь? Играет на акустике, но звучит она у него как электрическая – объемно, плотно.
– А-а-а, – откликнулась Иссерли.
– Вот он играет мягкий такой перебор на акустике, и вдруг – мгновение – и начинается БЭНП ДЖА! ДЖА! ДЖА! БЭНП – прямо по башне!
– А-а-а, – сказала Иссерли. – Звучит завлекательно.
– А как он поет! Этот чувак поет так, как никто на земле не поет! – И Дэйв снова принялся петь, выводя горлом такие хриплые рулады, что Иссерли задумалась, не пьян ли он на самом деле. В течение долгих лет Иссерли придерживалась правила: никогда не сажать к себе в машину сильно выпивших пассажиров, которые могут заснуть, прежде чем она примет решение, впрыскивать икпатуа или нет. Если бы Дэйв начал прямо с этого представления, она ни за что не посадила бы его в машину. Но он быстро пояснил ей:
– Это он нарочно так поет. Ну, как в джазе, типа.
– А-а-а, – сказала Иссерли. – Так вы часто ходите на Джона Мартина?
– Раз шесть или семь был. Но он бухает по-черному, понимаешь? Так бухает, что может в один прекрасный день вообще копыта откинуть. И тогда уже никаких больше концертов, так что будешь кусать себе локти и говорить: «Что ж я в последний-то раз на него не сходил?» И что мне тогда останется, цыпочка? Сидеть и пялиться в ящик?
– А вы в основном именно этим занимаетесь, Дэйв?
– Верно, цыпочка. Угадала, – откровенно признался он.
– И днем тоже?
– Нет, цыпочка, – рассмеялся Дэйв. – Днем я работаю.
Иссерли с разочарованием проглотила эту информацию. Она была почти уверена, что Дэйв – безработный.
– Итак, – продолжала она, надеясь услышать, что он хотя бы на работу является, когда ему заблагорассудится, – вы сегодня взяли отгул, чтобы съездить на концерт?
Дэйв посмотрел на нее сочувственно и сообщил:
– Цыпочка, сегодня суббота.
Иссерли вздрогнула.
– Ах да, конечно, – сказала она. Черт бы побрал Амлиса Весса – это все из-за него! Из-за его Дурацкой выходки она сегодня ничего толком не соображает.
– Луиза, с тобой все в порядке? – поинтересовался сидевший с ней рядом водсель. – Ты часом сегодня с кровати не свалилась?
Она кивнула и сказала со вздохом:
– Совсем заработалась…
– Похоже на то, – участливо отозвался он. – Ладно, пора прийти в себя, уик-энд на носу!
Иссерли улыбнулась. Ее на самом деле ждал уикэнд – как и Дэйва, впрочем. Сослуживцы будут ждать его на работе не раньше понедельника, и даже тогда, если он не появится, подумают, что ему не удалось вовремя добраться домой из Глазго. Наверное, в конце концов, его стоит взять. Он выглядит просто превосходно.
– А где вы собираетесь остановиться в Глазго? – спросила она, положив палец на рычажок, приводящий в действие иглу с икпатуа, в предвкушении обычного невнятного бормотания про друзей и гостиницы.
– У мамочки, – с готовностью отозвался Дэйв.
– У мамочки?
– Да, у моей мамы, – подтвердил он. – Она классная. Тусовщица в душе, если ты меня правильно понимаешь. Если бы не было так холодно, она тоже пошла бы со мной на Джона Мартина.
– Как мило, – сказала Иссерли, убрав палец с рычажка и снова положив его на потертую оплетку рулевого колеса.
Дальше, до самого конца пути, они почти не разговаривали. Кассета с кантри-энд-вестерн играла, пока не кончилась, и Дэйв перевернул ее, решив использовать имевшееся в его распоряжении время на полную катушку. Певец жизнерадостней печали продолжил разливаться соловьем о сладких снах, долгих дорогах и упущенных возможностях.
– Вы знаете, похоже, я переросла эту музыку, сказала наконец Иссерли Дэйву. – Я когда-то любила ее, давно, но теперь, кажется, надо двигаться дальше. Не начать ли мне слушать Джона Мартина?
– Великолепная идея, – одобрил Дэйв.
В Питлохри она высадила его и уехала, подмигнув на прощанье хвостовыми огнями.
Когда она проехала мимо через пять минут по другой стороне, возвращаясь домой, он все еще стоял на обочине с табличкой «ГЛАЗГО» в руках. Если он ее заметил (а он почти наверняка заметил ее), непременно задался вопросом, что такое на нее вдруг нашло.
К двум часам дня солнце полностью потонуло в сланцево-сером море облаков: видно, снова намечался снег. И намечался, похоже, буквально в ближайшие часы, а если пойдет снег, то стемнеет сразу, без сумерек, и тогда в такую погоду ловить попутку на дороге рискнуть может только или псих, или же тот, кто очутился в отчаянном положении. Иссерли сомневалась, что ей сегодня достанет сил, чтобы справиться с серьезным психом, или оптимизма, чтобы утешать отчаявшихся. С точки зрения реалистического подхода к работе, с первой же упавшей снежинкой следовало немедленно оставить всякую надежду найти добычу.
Но что тогда? Куда ей ехать тогда? Ферма Аблах исключалась: требовалось какое-то более уединенное, более спокойное место – место, о котором было бы известно ей одной.
Может быть, ей стоит попробовать поспать в Фирнском аббатстве – именно поспать, а не просто вздремнуть, как обычно. Неужели кровать действительно так необходима? Уж одну-то ночь она точно обойдется без нее и поспит по-человечески! Пусть Энсель и его дружки поломают голову над тем, что с ней случилось, а она будет тем временем преспокойно спать себе под звездами, никем небеспокоимая.
Она знала, что ей пришла в голову крайне глупая идея. Ее позвоночник просто не позволит ей этого. Не так-то просто лежать на твердом, свернувшись при этом уютно калачиком, когда одна половина твоего хребта ампутирована, а вторая утыкана металлическими штырями. Увы, такова была цена, которую пришлось заплатить, чтобы иметь возможность сидеть вертикально за рулем автомобиля.
Иссерли снова ехала в северном направлении, не думая ни о чем, словно на автопилоте, ища взглядом то автостопщиков, то тюленей, которые иногда лежали на берегах Морэй-фирта. Но внутренним взглядом она видела исключительно свою мягкую постель на ферме: о, как ей хотелось поскорее очутиться в ней! Как это было бы здорово – растянуться на ней в своей обычной позе, скрестив руки и ноги и предоставив матрасу заботу о поддержании ее хребта в горизонтальном положении. Старая кровать, продавленная многими поколениями водселей, была мягкой ровно в той степени, в которой требовалось: она поддавалась ровно настолько, чтобы усталый позвоночник мог расслабиться и слегка прогнуться, а не так, чтобы металлические штыри безжалостно начали давить на сухожилия, что случалось порой, когда она проводила за рулем чересчур много времени. Стыдно