Иссерли положила записку в карман брюк, не дочитав ее до конца. Людям из «Весс инкорпорейтед» пора понять, что с ней не стоит разговаривать в таком тоне. Она отправит им небольшое письмецо со следующим транспортным кораблем. А тем временем обдумает, каким образом повысить производительность.
Появление Иссерли в столовой сопровождалось приглушенным бормотанием мужчин. Они явно не ожидали ее столь скорого появления после перенесенного позора, но что могут понимать в этом тупые мужланы? Возможно, им просто хотелось как можно дольше' наслаждаться возможностью сплетничать о ней. Нетрудно представить, какое разнообразие случившийся с ней припадок и последовавшее за ним изгнание из Цеха Переработки внесли в их скучный тоскливый мирок! Каких бы легенд они насочиняли, не появись она еще несколько дней, отсиживаясь, парализованная страхом, в коттедже, пока голод не выгнал бы ее наконец к людям. Что ж, она отказывается доставлять им это удовольствие. Она покажет им, из какого теста сделана.
Иссерли презрительно осмотрела толпу этих нелепых тупоумных уродов, не выдерживавших ни малейшего сравнения с Амлисом Вессом. Ей нечего стыдиться своего уродства, она ничем не страшнее на вид, чем они, и не в пример им лучше воспитана.
– Что, хорошего мяса больше нет? – поинтересовалась она, заглядывая в кастрюли и миски, стоявшие на раздаточных столах. Она никак не могла выкинуть из головы воспоминание о божественно замаринованных бифштексах, которые Хилис приготовил в честь приезда Амлиса Весса.
– Извини, Иссерли, оно уже здесь, – произнес косоглазый тип с лицом, словно покрытым плесенью, чье имя она постоянно забывала. Сказав это, он похлопал себя по шелудивому, обвисшему брюху и зашелся визгливым смехом.
Иссерли смерила его презрительным взглядом. «Соломой тебя следует кормить», – подумала она, а затем, повернувшись к нему спиной, приготовила свой обычный сэндвич из ломтика хлеба и пюре муссанты. Лучше есть эту безвкусную еду, чем подвергать свой организм рискованному испытанию плавающими в жиру сардельками и пухлыми ломтями пирога: страшно было даже подумать, какую гадость кладут внутрь.
– Пирога еще очень много осталось, – заверил ее чей-то голос.
– Спасибо, я не хочу, – неискренне улыбнулась она, прислонившись к одной из скамеек и игнорируя призывы то одного, то другого мужчины сесть на пол рядом с ним. Держа ладонь под тонким ломтиком, чтобы крошки не падали на пол, она начала есть, глядя поверх мужских голов и обдумывая, как бы ей лучше спланировать сегодняшний день.
– To мясо было просто великолепным, – вспомнил инженер Инс, а затем ехидно добавил: – Надо попросить, чтобы к нам почаще посылали Амлиса Весса, верно?
Иссерли посмотрела на него сверху вниз, а он в ответ улыбнулся, продемонстрировав гнилые зубы и испачканный в подливке нос. Но, несмотря на все отвращение, которое он у нее вызывал, она внезапно поняла, что он абсолютно безвреден, что это – просто безвольная рабочая лошадка, раб, то самое средство, которое выбрасывают, как только достигнута цель. Заточенный под землю, Инс вел жизнь, которая была немногим лучше его существования на Территориях. Если быть уж совсем честным, все эти люди на глазах рассыпались на составные части, словно отслужившая свой век техника, как дешевые инструменты, от которых избавляются после того, как работа сделана. Пока Иссерли перемещалась по просторам своих бескрайних владений, они оставались в норах, вырытых под хозяйственными постройками фермы Аблах и залитых тусклым электрическим светом. Все их время было поглощено тупой, бездумной работой, они дышали спертым воздухом, ели отбросы, которыми погнушались их хозяева. Несмотря на все громогласные заявления о «бегстве из тюрьмы» и «освоении новых просторов», «Весс инкорпорейтед» просто извлекла их из одной норы и запихала в другую, ничем не лучше.
– Я уверена, что кое-что можно изменить и не дожидаясь визита Амлиса Весса, – сказала Иссерли.
Эта реплика вновь вызвала приглушенное бормотание среди мужчин – ропот импотентов, лишенных всякой надежды на будущее.
– Ходят слухи, что «Весс инкорпорейтед» хочет увеличить нам план поставок, – сказал Энсель. Он ел с тарелки зеленое овощное пюре и запивал его не эззийном, как другие, а питьевой водой. Иссерли с жалостливым сочувствием поняла, что Энсель пытается следить за собой и соответствовать некоторому стандарту. Возможно, все это время он берег себя для нее, сознательно борясь с выпадением меха, который, несмотря на все его усилия, все равно приобрел цвет картофельной кожуры, а фактурой напоминал Иссерли подкладку ее старого анорака.
– Я уверена, что в «Весс инкорпорейтед» будут только довольны, если мы станем работать еще усерднее.
После этой фразы все некоторое время ели в молчании.
«Не надо было тебе сажать в машину этого рыжего водселя», – внезапно снова подумала Иссерли. Не надо, с этим покончено.
Она поморщилась и, чтобы скрыть это, энергично вгрызлась в кусок хлеба. «Не будь такой трусихой», – выбранила она себя. Не пройдет и недели, как все это забудется.
По мере того, как пища убывала, порция за порцией, отдельные компоненты, создававшие запах столовой, исчезали, уступая место однородному духу мужского пота и ферментированного алкоголя. В обычное время такая атмосфера вызывала у Иссерли тошноту, но сегодня она была способна вынести все на свете. Честно говоря, ей даже легче становилось от мысли, что мужчины, которые сейчас сидят перед ней, – это все, с чем ей предстоит столкнуться. Унсер, которого она просто ненавидела после случившегося с ней позора, отсутствовал, а еды уже почти не оставалось. Хилис тоже не попадался ей на глаза: очевидно, ушел сразу, как только выставил пищу на раздаточный стол. И это было Иссерли на Руку.
Задним числом она пришла к выводу, что вообще зря воспользовалась приглашением Хилиса и зашла на кухню. Повар явно пытался познакомиться с ней поближе и вел себя так, словно они с Иссерли были ровней. Но она никому здесь не была ровней – и чем раньше каждый это поймет, тем лучше для него. Что же касается Унсера, то тот, сволочь такая, унизил ее, воспользовавшись беспомощным состоянием. Она мечтала стереть его за это с лица планеты. Так что пусть лучше на глаза не попадается.
Завтрак подходил к концу: часть мужчин уже покинула столовую, другие вылизывали свои миски и кувшины. Но облегчение Иссерли, вызванное отсутствием Хилиса и Унсера, быстро сменилось любопытством – куда это они, интересно, подевались? И только потом до нее дошло, что, возможно, это всего лишь следствие иерархических привилегий, которыми эти двое пользовались. Унсер и Хилис стояли по рангу несколько выше шушеры, заполнявшей сейчас столовую, – поэтому вполне вероятно, что они просто обедали вдвоем в каком-нибудь уютном местечке, да и еду им подавали, вне всяких он мнений, классом повыше. Интересно, чем это они там лакомились? Ей бы очень хотелось знать. Упакованные и запечатанные подносы, которые приходили каждый месяц вместе с обычными продуктами, что там было – серелида и муссанта или же деликатесы, пробовать которые ей не доводилось ни разу в жизни? И почему это, интересно, «Весс инкорпорейтед» передает ей письма через Эссуиса, хотя на самом деле все здесь вертится вокруг нее? Все это мужчины, все это их мелкие интриги! Очень скоро она положит конец этой вопиющей несправедливости!
Иссерли намазала муссантой еще один кусочек хлеба, а затем положила себе вареных овощей из той же миски, из которой их взял Энсель. С этого дня она решила выезжать на охоту только хорошо подкрепившись, чтобы больше никогда не валиться с ног от голода вдали от дома. Даже вспоминать об этом стыдно. Иссерли выпила полную кружку воды и почувствовала, как вздулся ее желудок.
– Мы слышали, что, может быть, приедет еще одна женщина, – выпалил мужчина с заплесневелым лицом, а затем неловко хихикнул, встретившись глазами с Иссерли.
– Я бы лучше на твоем месте помолчала, – пригрозила она ему.
Сморгнув, мужчина с заплесневелым лицом вновь принялся за свой кувшин с эззийном, но Энселя было не так-то легко запугать.
– А если они все-таки кого-нибудь пришлют? – спросил он задумчиво. – Тогда твоя жизнь очень сильно изменится, верно? А то ведь тебе наверняка бывало иногда очень одиноко. Столько работы, а ты одна.
– Я справляюсь, – сказала Иссерли ничего не выражавшим голосом.
– А разве тебе не хотелось, чтобы у тебя была подруга? – упорствовал Энсель.
– Больше ни слова на эту тему, – огрызнулась Иссерли.
Уже через две минуты она стояла на поверхности земли.
Когда Иссерли выехала на шоссе А-9, туман накатывал на дорогу, словно безбрежное море. Видимость на самой автостраде была вполне сносной, но поля на другой стороне уже почти не было видно, силосные башни терялись в белых клубах тумана, а коровы и овцы безразлично позволяли им проглотить себя. Прилив белой мглы лениво облизывал поросшие травой берега автострады.
«Амлис умер бы от восторга, увидев это, – думала Иссерли. – Облака, спустившиеся на землю. Чистая вода, парящая в воздухе, словно дым».
На этой планете есть миллионы и миллионы вещей, которых Амлису, несмотря на всю его красоту, богатство и бесстрашие, никогда не увидеть. Да, на родине он мог считаться принцем, но его королевство выглядит навозной кучей в сравнении с тем, где царит Иссерли. Даже Элита, умело отгородившаяся от худшего, живет, запертая в шикарной клетке: эти люди могут прожить всю свою жизнь, так и не увидев той красоты, с которой Иссерли сталкивается каждый день. Все, что радовало этих людей, подавалось им прямо в клетку: деньги, секс, наркотики, безумно дорогая еда (десять тысяч лисе за одно филе воддиссина!). И все это – только для того, чтобы хоть немного отвлечься от ужасного опустошения, темноты, разложения, которые ждали их за тонкими стенами домов.
А Иссерли принадлежит целый мир, и она одна распоряжается им. То, что происходит в домах, которые под этим огромным небом выглядят крошечными песчинками, не имеет почти никакого значения, потому что сами эти жилища вместе с их обитателями подобны маленьким креветкам, забившимся в пустые ракушки на дне голубого воздушного океана. Ничто из происходящего на земле не могло сравниться в величии с творящимся в небесах. Амлис это видел, он получил возможность несколько часов пожирать изумленным взглядом это небо, но затем ему пришлось вернуться восвояси. Она же, принеся тяжелую жертву, теперь могла всю жизнь безраздельно наслаждаться красотами этого мира.