Так что Советская Белоруссия по факту была частью метрополии, хотя самим белорусам жилось бы гораздо лучше, если бы в Москве их рассматривали наособицу, как соседей-прибалтов. В середине 1950-х годов из Прибалтики было решено делать витрину социализма: потребительский рай для советского человека.
«Когда обсуждался проект постановления об изменении порядка планирования и финансирования хозяйства союзных республик (апрель — май 1955 года), только от Совета министров Латвии поступило более 40 поправок к первоначальному тексту документа, — пишет сотрудник Института российской истории РАН Елена Зубкова в предисловии к сборнику документов о финансовом взаимодействии Москвы и прибалтийских республик в период «оттепели». — […] Если в целом по СССР национальный доход на душу населения в 1956 году составлял 535 рублей, то в Латвии он равнялся 647 рублям, а в Эстонии 636 рублям — самые высокие показатели в СССР»[13].
В «наш маленький Запад» вкачивались ресурсы всего Советского Союза. За счёт ввоза из других советских республик по дотационным ценам Литва удовлетворяла 75 % своих потребностей в продукции химической и нефтехимической промышленности, 77 % — в нефтегазовой промышленности, 100 % — в угле.
Мелиорация земель в Прибалтике осуществлялась целиком за счёт союзного бюджета, и в регионе было осушено 80 % сельхозугодий — в несколько раз больше, чем в соседней Белорусской ССР. К концу советской власти («оккупации») почти 100 % прибалтийских сёл были газифицированы. В газоносной России даже сегодня газифицированы только 56 % сёл.
Советская Прибалтика снабжалась по спецпайку и была обеспечена продовольствием не хуже Москвы с Ленинградом — на то она и «витрина социализма».
Прибалтика была родиной советских потребительских нововведений: первая жевательная резинка в СССР появилась в Таллине, первая дискотека — в Риге, первый ежегодный рок-фестиваль — в Тарту, первый «шведский стол» — в Вильнюсе.
Пространство невообразимой для советского человека бытовой свободы и раскрепощённости: первые брачные объявления в газетах, первые телетрансляции концертов Высоцкого и Пугачёвой.
И при всём потребительском буме — форсированная индустриализация и ускоренное инфраструктурное развитие. Союзный центр строил Прибалтике лучшие в стране автомобильные дороги, мирового класса морские порты, собственную атомную станцию.
Структура экономики у «трёх прибалтийских сестёр» была такой же, как и у Беларуси: 60 % экономики составляла промышленность. Но Белорусская ССР только с промышленностью и ассоциировалась, нося в Советском Союзе гордое звание «сборочного цеха» СССР.
Прибалтика у советского обывателя славилась в первую очередь не производством, а потреблением: кафе-морожеными, пляжами, варьете, санаториями и эстрадными фестивалями.
Сделали ли колоссальные инвестиции Прибалтику полностью лояльной Советскому проекту, как Беларусь? Нет, не сделали. «Советская Скандинавия» от особенного отношения к себе привыкла считать себя эталоном и совершенством, а после — вовсе недостижимым идеалом, место которого — в «свободном мире», а не в одном государстве с «совками».
Антисоветские настроения в Литве, Латвии и Эстонии, уйдя в глубокое подполье, остались такими же массовыми, а рост социального благополучия и появившийся снобизм по отношению к другим советским республикам только создавали для этих настроений материальную и идейную базу.
Дотационной природы своего резко повысившегося благосостояния в Прибалтике не понимали, щедрой финансовой поддержки не ценили. Власти Латвийской ССР, например, с гневом отвергли предложение Центра построить в Риге метро.
К огромным производствам относились как к «советским монстрам», отравляющим хрустально чистую местную природу и загрязняющим свежий балтийский бриз. Рабочих, инженерно-технических работников и учёных, прибывающих из других советских республик для строительства заводов, портов и скоростных магистралей, считали колонистами, навязываемыми «оккупантами» для закрепления за собой балтийских территорий.
Правящие Компартии Литвы и Эстонии (Латвии в значительно меньшей степени, сказывалось наследие латышских стрелков) были самоизолированы от КПСС и замкнуты исключительно на удовлетворение интересов своих республик, только из формальности интересуясь общими проблемами СССР. При первой же подвернувшейся возможности они взяли курс на выход своих стран из Союза и восстановление независимости.
Прибалтика никогда не была полноценной частью Советского Союза, и чем больше в неё вкладывал союзный Центр, тем больше она отдалялась от советской цивилизации.
Беларусь же с самого начала была неотъемлемой частью Советского проекта. Поэтому в перестройку Прибалтика первой побежала из СССР, а Беларусь даже после развала Советского Союза превратить в Прибалтику не удалось.
Процесс распада СССР развивался по общему для всех советских республик, кроме РСФСР, шаблону. В зрелую перестройку гуманитарная национальная интеллигенция начинала публично оспаривать фундаментальные идеологические основы советского строя, на основании общего пафоса ниспровержения организовывалась в демократические движения, выставляла на щит загнанный за десятилетия советской власти в глубокое подполье местный национализм и от призывов к «национальному возрождению» быстро переходила к призывам к выходу из состава СССР.
На следующем этапе союзником национальной интеллигенции становилась местная партийная номенклатура, в республике за республикой приходившая к выводу, что растущие слабость и бессилие союзного Центра и очевидная тенденция к распаду страны даёт им уникальную возможность стать полными и неограниченными суверенами на контролируемой территории.
Поэтому пламенные ленинцы, теоретики марксизма-ленинизма, секретари по идеологии республиканских ЦК и просто заведующие партхозактивом враз вспоминали о своих национальных корнях, облачались в разного рода вышиванки и присоединялись к антисоветским движениям в их требованиях независимости.
После принимались декларации о государственном суверенитете, затем — о независимости и выходе из состава СССР; силовики переподчинялись местному сепаратистскому руководству, союзный Центр один за другим лишался всех инструментов политического влияния в непокорных республиках. На завершающем этапе следовало официальное признание международным сообществом новых независимых государств.
Весь процесс занял менее четырёх лет: 1988–1991 годы.
Образцом и идеальной моделью борьбы за выход из состава СССР для советских республик служили «три прибалтийских сестры». Первым антисоветским движением национальной интеллигенции стал литовский «Саюдис» — «Движение за перестройку» во главе с профессором Вильнюсской консерватории Витаутасом Ландсбергисом.
За несколько месяцев после учредительного съезда в 1988 году численность «Саюдиса» выросла до 200 тысяч человек, весной 1989 года сепаратистское движение триумфально победило на выборах в Верховный Совет СССР, а к концу года за независимость Литвы высказалась и Коммунистическая партия Литовской ССР во главе с Первым секретарём А. Бразаускасом.
На следующий год Верховный совет Литовской ССР принял Акт о восстановлении независимости, и далее Литва вплоть до августовского путча боролась за фактическую независимость от Москвы.
Специфика Беларуси с самого начала перестроечного движения проявилась во влиянии на местных националистов соседней Литвы и отторжении обществом и государственными структурами белорусского национализма и идеи выхода Белорусской ССР из Советского Союза.
Первый митинг местного аналога «Саюдиса» — Белорусского народного фронта за перестройку «Возрождение» — был разогнан милицией с применением слезоточивого газа. Центром активности сепаратистского националистического движения стала Литва: учредительный съезд БНФ был проведён в Вильнюсе. На выборах депутатов Верховного совета СССР и Верховного совета Белорусской ССР «Возрождение» выступило неудачно: в отличие от прибалтийских Народных фронтов лозунги БНФ не пользовались массовой поддержкой у населения.
Советская Белоруссия в роковые годы распада СССР плелась в хвосте событий, не проявляя инициативы и вынужденно подчиняясь общей тенденции. Не национальная окраина уходила от Центра, а Центр уходил от окраины: декларация о государственном суверенитете Белорусской ССР была принята в ответ на принятую за несколько дней до этого декларацию о государственном суверенитете РСФСР. На всесоюзном референдуме 17 марта 1991 года, который бойкотировали прибалтийские республики, 83 % белорусов высказались за сохранение СССР.
Окончательное решение о следовании в общем фарватере на независимость белорусская коммунистическая номенклатура приняла только после провала августовского путча и запрета в России КПСС. В декабре 1991 года в белорусской Беловежской пуще председатель Верховного совета Белорусской ССР Станислав Шушкевич совместно с президентами России Борисом Ельциным и Украины Леонидом Кравчуком денонсируют Союзный договор 1922 года и объявляют о роспуске СССР.
Бывшее коммунистическое руководство начинает национально-государственное строительство по общим для всех постсоветских республик лекалам. Белорусская ССР переименовывается в Республику Беларусь, устанавливается правопреемство с Белорусской народной республикой и более отдалённое неофициальное — с Великим княжеством Литовским. Государственным флагом становится бело-красно-белый стяг БНР — символ белорусских коллаборационистов; государственным гербом — Пагоня, герб Великого княжества Литовского.
Белорусский национализм становится господствующей идеологией взамен марксизма-ленинизма. Его носители отказываются от вклада белорусского народа в Победу над фашизмом в Великой Отечественной войне, предлагая взамен этому народу стандартную для Восточной Европы интерпретацию Второй мировой как череды нацистской и советской оккупаций.