В статусе творцов собственной истории народы Прибалтики себе решительно отказывают, воспринимая себя исключительно в качестве заложников геополитической ситуации, невинных жертв больших народов и тоталитарных режимов, вынужденных во время войны и после неё выполнять чужую волю.
Свой скромный вклад в дело Победы над фашизмом литовцы, латыши и эстонцы замалчивают или вовсе отрицают. Хотя этот вклад, пусть и в самом деле скромный, но был. Были прибалты, добровольцами пошедшие воевать в рядах Красной Армии, было движение «красных партизан».
Например, в Красной Армии были сформированы две латышские стрелковые дивизии, один полк лёгких бомбардировщиков и один зенитный полк. Героями Советского Союза стали 12 латышей, на оккупированной немцами территории Латвии действовали 20 отрядов «красных партизан». Латышский стрелковый корпус входил в состав Второго Прибалтийского корпуса и участвовал в освобождении Латвии от фашизма.
Но в Прибалтике об этих фактах предпочитают не вспоминать. Отец президента Литвы Дали Грибаускайте Поликарпас Грибаускас был «красным партизаном» из отряда «Бируте-4», но его дочь отказывается это признавать, называя отца «простым пожарным».
Память об участии прибалтийских народов в борьбе за освобождение Европы и мира от фашизма противоречит господствующей установке на то, что литовцы, латыши и эстонцы были ни к чему не причастными потерпевшими, а не субъектами истории. Поэтому история Великой Отечественной войны в Прибалтике нещадно вымарывается из социальной памяти и остаётся лишь теория «трёх оккупаций».
Вместо войны (в которой прибалтийским народам, честно говоря, гордиться особенно нечем) основой национально-государственного строительства в странах Прибалтики служит миф об утерянном рае, каким якобы были досоветские Литва, Латвия и Эстония до тех пор, пока их нормальное историческое развитие не прервали «50 лет оккупации».
Страны Прибалтики — это сослагательные нации: они живут мыслью о том, как хорошо они могли бы жить, если бы не «советская оккупация».
Они, дескать, жили бы сейчас как Швеция, Дания и Финляндия, если бы не «совок». И в том, что спустя четверть века после распада СССР Литва, Латвия и Эстония только удаляются по уровню жизни от Скандинавии и живут даже хуже, чем они жили в Советском Союзе в 1980-е годы, тоже виноват кто угодно, но только не они.
Этот универсальный отказ принимать ответственность за своё настоящее — прямое следствие отказа принимать ответственность за своё прошлое. Национальное самосознание в странах Прибалтики в принципе не признаёт ответственности за свою судьбу: высшим достижением этих стран считается формальное превращение в часть западного мира: вступление в НАТО и Евросоюз, после которого прибалтийские элиты «делегировали суверенитет» в Вашингтон и Брюссель и отказались от субъектности ради «трансатлантической солидарности».
Так что за светлое будущее Литвы, Латвии и Эстонии отвечают западные союзники, а в их тёмном прошлом и тоскливом настоящем виновата одна «советская оккупация». Это универсальный способ оправдания любых проблем современной Прибалтики местными политиками и чиновниками, причём чем больше проходит времени после распада СССР, тем больше в прибалтийских республиках становится «последствий оккупации».
Четверть века в Прибалтике объясняют своё отставание от Европы «последствиями оккупации», никак не смущаясь тем, что по мере удаления от «тёмного советского прошлого» это отставание становится всё больше. Чем больше в Литве, Латвии и Эстонии преодолевают «последствия оккупации», тем больше становится отставание от Европы, следовательно, тем сильнее довлеет над странами Балтии «наследие оккупации». Логики никакой, но зачем искать логику в том, что для прибалтийских «патриотов» вопрос веры?
Оккупационная доктрина для Прибалтики — это уже не просто универсальное оправдание любых ошибок и неудач; она превратилась в тёмное хтоническое божество, которому поклоняются прибалтийские политики и чиновники, когда им приходится признавать трудности и проблемы, не соответствующие светлому образу «прогрессивной демократической Балтии».
Возможно, дело в том, что христианизация прибалтийских народов крестоносцами и поляками оказалась поверхностной и неглубокой, ведь в наши дни за словами и делами правящих элит Эстонии, Латвии и Литвы проглядывает языческая основа. Это христианство не приемлет поклонения дьяволу, а в языческих верованиях злые и добрые божества являются равноправными объектами культа.
Добрые божества для Прибалтики — это евроатлантизм, Америка, НАТО, «европейская солидарность». Злые божества — это «русская угроза» и «советская оккупация». Злым божествам Прибалтика поклоняется, равно как и добрым. Они для неё обереги — универсальный способ успокоения себя и окружающих по поводу того, что что-то в дивном новом мире постсоветских Литвы, Латвии и Эстонии пошло не так.
Божеству оккупационной доктрины в Прибалтике приносят жертвы: связи на постсоветском пространстве, фабрики, заводы и, наконец, людей. «Наследие оккупации» четверть века лишалось гражданства и выдавливалось из стран Прибалтики.
Неотъемлемая часть оккупационной доктрины — это ложь. Национальное самосознание в Литве, Латвии и Эстонии конструируется с помощью исторической лоботомии. Все события прошлого делятся на те, что подлежат увековечиванию, и те, что подлежат забвению.
Такой подход к своему прошлому предполагает, с одной стороны, историческую шизофрению в отношении довоенных республик, из которых официальные идеологи лепят утерянный рай, с другой стороны, историческую амнезию, при которой все советские годы для прибалтийских политиков — один сплошной провал в памяти.
Советского периода для Прибалтики как будто не существовало: официально дозволяется вспоминать только о нескольких первых и нескольких последних годах этого периода. В советской истории Прибалтики были только сталинские депортации и «лесные братья» в начале и «поющие революции» в конце. Между ними сорок лет ничего не было — во всяком случае, вспоминать о том, что что-то было, на государственном уровне категорически не рекомендуется. Из официальной исторической политики следует, что ничего не было.
В том числе не было прибалтийских руководителей, в советские годы дружно вступавших в партию и комсомол, карабкавшихся вверх по карьерной лестнице в структурах «оккупационной власти» и клеймивших на партсобраниях натовскую военщину и американский империализм, а сегодня требующих компенсаций за «оккупацию» и приравнивания коммунизма к нацизму.
Прибалтийским руководителям нужны граждане-манкурты, подвергшиеся исторической лоботомии и потерявшие коллективную память. Потому что всякий человек в здравом уме и твёрдой памяти удивится, что эти люди призывают приравнять к нацизму самих себя и кричат о «преступлениях оккупационного режима», который они же и возглавляли. Прибалтийский правящий класс вышел из шинели КПСС, ВЛКСМ и КГБ — почему бы его представителям, если они так твёрдо уверены в многомиллиардных убытках Литвы, Латвии и Эстонии от коммунистической власти, не начать для начала выплачивать «компенсации за оккупацию» из своей зарплаты?
Рационально разрешить этот парадокс в пользу официальной прибалтийской мифологии невозможно, поэтому остаётся прибегать к исторической амнезии. Или, если быть точным, имитировать амнезию. Как героиня польской писательницы Иоанны Хмелевской из книги «Что сказал покойник», которая помнила, что же сказал покойник, но ломала комедию, имитируя частичную потерю памяти.
Так и Прибалтика: про «лесных братьев» она помнит, про депортации помнит, но о том, что депортировать соотечественников в Сибирь Сталину помогали сами охочие до соседского добра литовцы, латыши и эстонцы, «забыла». О том, что все советские руководители Литвы, Латвии и Эстонии были из местных нацкадров, «забыла». О том, когда и кем были построены жилые кварталы, дороги, электростанции в странах Прибалтики, тоже «забыла».
Отсюда и полярность моделей развития Прибалтики и Беларуси.
Прибалтийские республики строят национальное самосознание на основе сплошной лжи, считают себя исключительно жертвами и пострадавшими и рефлексируют о своём прошлом и настоящем исключительно в сослагательном наклонении: «как мы жили бы, если бы не советская оккупация».
Белорусская нация сформирована на осознании себя народом-победителем, народом-партизаном, не смирившимся под властью Гитлера и вместе с другими народами Советского Союза победившим фашизм. Белорусское массовое сознание не сфокусировано на потерях и страданиях прошлого — оно устремлено в завтрашний, а не во вчерашний день.
До недавнего времени на Западе, включая Америку с её приверженностью к «позитивному мышлению», считалось, что на постсоветском пространстве успешна модель развития Прибалтики, но никак не Беларуси. Но как может быть хроническим неудачником страна с психологией победителя — и считаться примерами «истории успеха» страны с психологией жертвы?
Жертва не может быть победителем по определению. Победитель же по определению не может быть проигравшим. Так что представления о победителях и проигравших на постсоветском пространстве давно пора менять.
Политика памяти — это комплекс инструментов, с помощью которых государство занимается регулированием социальной памяти общества и формирует представления об исторических периодах и наиболее значимых событиях прошлого. Политика памяти включает в себя формирование официального календаря памятных дат, выделение среди этих дат более и менее значимых, выбор государственной символики, создание пантеона национальных героев, мемориализацию событий и деятелей прошлого с помощью установки памятников, создания мемориальных комплексов, открытия музеев и иных мер.
Политику памяти проводит любое государство и любой политический режим. Но при общности инструментов смысловая наполняемость политики памяти в разных странах бывает зеркально противоположной. Яркий тому пример — Беларусь и страны Прибалтики.