На таком фоне начинает казаться, что в Беларуси фашизм проиграл, тогда как в Прибалтике… если не победил, то во всяком случае взял реванш и отыгрался за своё поражение.
Главный государственный праздник Республики Беларусь — День Победы 9 мая. Отменить этот праздник не решились даже перекрасившиеся в литвинство коммунисты в 1991–1994 годах. Парад Победы, праздничный салют, а в последние годы акция «Бессмертный полк» — традиционные элементы белорусского Дня Победы.
В Прибалтике 9 мая сразу после выхода из состава СССР было сделано обычным рабочим днём, затем эта дата была названа днём памяти и скорби по началу «новой оккупации». 9 мая в Литве, Латвии и Эстонии положено грустить и страдать, и празднование в этот день Великой Победы — социально и политически неодобряемое поведение, из-за которого у государственных служащих могут даже начаться проблемы по работе.
Несмотря на это, День Победы в Прибалтике всё-таки празднуется, причём широко: в 700-тысячной Риге, например, 9 мая 2015 года День Победы у мемориального комплекса Освободителям Риги отмечали более 200 тысяч человек.
Только проводились эти торжества без всякой государственной поддержки и при явном неодобрении властей.
В 1996 году белорусы проголосовали за перенос Дня независимости Беларуси — 88 % участников референдума высказались за то, чтобы отмечать этот день 3 июля — в день освобождения Минска от немецко-фашистских захватчиков.
В советские годы дни освобождения прибалтийских столиц от нацистов были одними из главных республиканских праздников Литовской, Латвийской и Эстонской ССР. Теперь эти даты на официальном уровне преданы забвению — их отмечают только местные диссиденты. Что уж говорить о том, что в Беларуси сохранился как государственный праздник и выходной День Октябрьской революции 7 ноября — в Прибалтике, где первым делом в 1991 году снесли все памятники Ленину, такого просто невозможно представить.
Но нагляднее всего культурная пропасть, разделяющая сегодня Прибалтику и Беларусь, ощущается при сравнении двух приоритетных проектов постсоветской политики памяти: прибалтийских «музеев оккупации» и минского Музея Великой Отечественной войны.
Музей оккупации Латвии был открыт в Риге в 1993 году в здании Латвийского музея революции. При входе в музей висят два гигантских портрета: слева — Сталина, справа — Гитлера. Это визуальное уравнивание коммунизма с нацизмом, демонстрация равной преступности двух тоталитарных режимов.
После придания такой начальной установки экспозиция начинает рассказывать о преступлениях нацизма и сталинизма на территории Латвии, причём основное внимание оказывается сосредоточено на коммунистических преступлениях, тогда как нацистские упоминаются только для соблюдения формальности. Всё это подаётся в гнетуще мрачной форме и в очень тяжёлой психологической обстановке.
Аналогичные музеи действуют в Вильнюсе и Таллине. Их работе придаётся особое идеологическое значение. Обязательно сводить иностранную делегацию в Музей оккупации и провести экскурсию с подробным рассказом о страданиях литовского/латышского/эстонского народа — жёсткая политическая установка прибалтийских властей.
В Беларуси идеологическую функцию «музеев оккупации» выполняет Музей истории Великой Отечественной войны. Туда тоже принято водить иностранные делегации и любых гостей Минска, в обязательном порядке привозить на экскурсии школьников.
Новое здание музея было открыто в 2014 году — это большое, светлое, просторное помещение, разделённое на четыре секции, по количеству военных лет. Секции объединяет экспозиционная галерея «Дорога войны», ведущая этаж за этажом вверх.
Особое внимание в экспозиции уделено войне на территории Беларуси: партизанскому движению, сожжённым карателями деревням, операции «Багратион». Но это музей всей Великой Отечественной войны, и героизм белорусов подаётся здесь как часть героизма всего советского народа.
В экспозиции представлены 125-граммовая норма хлеба блокадного Ленинграда, тяжёлая артиллерия Сталинградской и Курской битвы, фотографии штурма рейхстага. Ведущая вверх экспозиция заканчивается мемориальным Залом Победы, где под огромным стеклянным куполом увековечены имена всех героев освобождения Белорусской ССР от нацизма.
В этом контрасте света и мрачности, простора и зажатости, победительности и ощущения себя жертвой, акцента на борьбу и преодоление и акцента на пережитые тягости и страдания — эмоциональные и эстетические различия в политике памяти Беларуси и Прибалтики.
В одном случае это политика позитивная и жизнеутверждающая, в другом — глубоко депрессивная и ущербная. В Беларуси делается акцент на белорусском вкладе в общую Победу. Для Прибалтики само слово «Победа» является кощунством.
Беларусь — единственная бывшая советская республика, в которой русский язык является вторым государственным. За такое решение в 1995 году проголосовали 83 % пришедших на референдум граждан Беларуси. Русский язык в социологических опросах называют своим основным языком три четверти белорусов; он доминирует в городах, тогда как в сельской местности преобладает белорусский язык.
Вопреки распространённым у националистов всех постсоветских республик опасениям, государственный статус русского языка не приводит к исчезновению белорусского: оба языка поддерживаются на государственном уровне с помощью использования в топонимике, документообороте, образовании.
Беларусь своим примером опровергает «аксиому» всех постсоветских окраинных националистов, согласно которой для сохранения и развития местного языка необходима позитивная дискриминация имперского lingua franca.
Из белорусского опыта следует, что сближение с Россией не означает для её бывших окраин утраты своей местной культурной специфики, полной ассимиляции и растворения в российском культурном пространстве: белорусский является официальным языком Союзного государства России и Беларуси и дублируется во всех документах при российско-белорусских переговорах на официальном уровне.
Другой пример для подражания — тщательно соблюдаемый белорусским государством баланс между поддержкой местного языка и недопущением дискриминации граждан, выбирающих для общения русский. «Государство, как никто другой, ощущает свою ответственность за развитие белорусского языка и является гарантом сохранения целостности и единства его современных литературных норм. Правительством утверждён план мероприятий по популяризации и расширению сферы использования белорусского языка в жизни общества, разработанный с учётом предложений государственных структур, неправительственных организаций, учёных и деятелей культуры», — говорил президент страны Александр Лукашенко в 2010 году.
При этом в тот же период белорусскими властями было предписано «принять конкретные меры по недопущению проведения руководителями государственных органов, иных организаций политики принудительной белорусификации и искусственного сокращения использования русского языка в их деятельности».
Благодаря такой тщательно продуманной языковой политике в Беларуси свободно действуют русские школы и вузы, число которых год за годом увеличивается, потому что в стране растёт население. Абсолютное большинство белорусских семей выбирает для своих детей школы с русским языком обучения: в силу близости большой союзной России, преобладания русского в городах Беларуси и, в связи с этим, с большими возможностями в будущей взрослой жизни и большей простотой обучения для школьников.
И в то же время выбор в пользу русского не означает отказа от белорусского: белорусский язык и литература в русскоязычных школах — обязательный учебный предмет, по которому сдают выпускные экзамены. Соответственно, в белорусских школах язык Пушкина изучают в обязательном порядке наравне с языком Янки Купалы.
Таким образом, языковая и образовательная политика в Беларуси не является инструментом укрепления титульной нации и дискриминации прав национальных меньшинств.
Зеркально противоположной является ситуация в странах Прибалтики, где конституционно закреплено привилегированное положение титульной нации, под лозунгами «спасения» литовского, латышского и эстонского языков и сохранения этнической идентичности литовцев, латышей и эстонцев построены этнократические режимы, а национальные меньшинства четверть века подвергаются ущемлению и поражению в правах.
Смыслом и конечной целью существования Литвы, Латвии и Эстонии признано сохранение своих маленьких титульных наций.
«Латвия, провозглашённая 18 ноября 1918 года, была создана за счёт объединения латышских исторических земель на основании непреклонной государственной воли латышской нации и её неотъемлемого права на самоопределение, чтобы гарантировать существование и вековое развитие латышской нации, её языка и культуры», — говорится в преамбуле к Конституции Латвии.
«Народ Эстонии, выражая непоколебимую веру и твёрдую волю укреплять и развивать государство, которое создано по непреходящему праву самоопределения народа Эстонии и провозглашено 24 февраля 1918 года, которое зиждется на свободе, справедливости и праве, которое является оплотом внутреннего и внешнего мира, а также залогом общественного прогресса и общей пользы для нынешних и грядущих поколений, которое призвано обеспечить сохранность эстонской нации и культуры на века…», — гласит Конституция Эстонии.
О политической, гражданской нации в основополагающих документах прибалтийских республик не говорится ни слова. Никакого «мы, многонациональный народ», «дружба народов — сила народов» и прочего. Латышский язык, эстонская нация и культура — титульная нация первична, за национальными меньшинствами юридически закреплена их второстепенность.
Может быть, это сделано в силу малочисленности национальных меньшинств на территории Литвы, Латвии и Эстонии, упоминанием которых в силу этого можно пренебречь как пустой формальностью, обращаясь напрямую к литовцам, латышам и эстонцам? Ничего подобного. Напротив, Латвия и Эстония занимают первое и второе место в Европе по доле нетитульных наций в структуре населения. Это классические двухобщинные общества.