В Латвии на 62 % латышей приходится 37 % русскоязычных[14]; в Эстонии на 69 % этнических эстонцев приходится 30 % русскоязычного населения. В любой другой европейской стране наличие такой иноязычной общины было бы неоспоримым основанием сделать русский вторым государственным языком.
Но в Латвии и Эстонии русский язык вообще не имеет никакого официального статуса — он не государственный, не региональный, не язык нацменьшинств, и страны Балтии выступают категорически против придания русскому языку статуса государственного языка ЕС.
Языковая политика в Прибалтике носит репрессивный характер: она направлена на закрепление доминирующего положения титульных наций и отстранение русскоязычных от государственного управления.
В Латвии 80 % государственных служащих составляют этнические латыши, и по мере продвижения по карьерной лестнице их доля в чиновничьем аппарате всё увеличивается. Отсев русских от государственной службы производится с помощью языкового законодательства.
Согласно закону о государственном языке, в Латвии установлены несколько категорий знания латышского языка и для занятия государственной должности требуется знать государственный язык в таком совершенстве, в каком его не знает большинство самих латышей. При этом кандидат на государственную должность, имеющий аттестат о получении школьного образования на латышском языке, от сдачи экзамена на знание языка освобождается вовсе.
Таким нехитрым способом на латвийскую госслужбу попадают почти исключительно латыши — даже если претендент-латыш полуграмотен, говорит и пишет по-латышски с ошибками и знает родной язык хуже, чем русский претендент на ту же должность, окончание латышской школы освобождает его от сдачи экзамена, тогда как выпускник русской школы обязан знать госязык на уровне профессора латышской филологии.
После распада СССР власти Прибалтики задались целью утвердить господство литовского, латышского и эстонского языков посредством вытеснения из своих стран русского. Была жестко регламентирована работа средств массовой информации, введены квоты на иноязычное вещание (которые последовательно сокращались), демонтирована русскоязычная топонимика, выведены из официального оборота русские варианты названий географических объектов.
Особое внимание прибалтийские власти уделили выдворению русского языка из сферы образования: было полностью ликвидировано русскоязычное образование в вузах и начат процесс ликвидации русских школ.
В Латвии попытка запретить все русские школы вызвала самые массовые в её истории акции протеста населения: на митинги, забастовки и пикеты в Риге в 2003–2004 годах выходили десятки тысяч человек.
Тогда правящие националисты вынуждены были пойти на компромисс и ввести так называемую пропорцию «60/40», согласно которой 60 % учебных предметов в русскоязычных школах должны преподаваться на латышском языке, а 40 % — на русском. Но на этом история не закончилась: нынешняя правящая коалиция при формировании правительства обозначила своим приоритетом полную ликвидацию преподавания на русском языке во всех школах Латвии к столетию провозглашения Латвийской республики в 2018 году.
Восточно-европейский национализм стремится самоутвердиться и преодолеть комплекс неполноценности за счёт притеснений национального меньшинства, особенно если это меньшинство в прошлом принадлежало к более сильной, имперской нации: с этой закономерностью в полной мере столкнулись русские в Прибалтике, четверть века испытывающие крупные и мелкие притеснения.
К примеру, в Латвии и Эстонии люди много лет просят сделать выходным днём православное Рождество 7 января. Православными в этих странах являются не только русскоязычные, но и многие латыши и эстонцы.
Для той же Латвии просьба сделать выходным днём значимый для 40 % населения религиозный праздник вполне оправдана. Но прибалтийские власти идти навстречу православным отказываются категорически.
Для сравнения, 12 % белорусских граждан называют себя католиками… и католическое Рождество в Беларуси является официальным праздником и выходным днём, равно как и православное. Но то «авторитарная Беларусь», а то «прогрессивные, демократические, европейские страны Балтии».
Едва ли в Беларуси и где-либо ещё в современной Европе можно представить такое явление, как «языковая полиция». А в Прибалтике это в порядке вещей: там действуют такие одиозные организации, как Центр государственного языка (Латвия) и Языковая инспекция (Эстония), уполномоченные выписывать штрафы, заводить административные дела, лишать лицензии и врываться в любые заведения с проверками на знание латышского или эстонского языка.
Работа любой кофейни в Старой Риге может быть сорвана внеплановой инспекцией Центра государственного языка, решившей проверить, на чистом ли латышском обслуживают посетителей русскоязычные официанты.
Помимо прочего, латвийская «языковая полиция» в последние годы прославилась постановлением рестораторам о том, что спринг-роллы — блюда, приготавливаемые путем заворачивания, скручивания, следует называть голубцами (tîteňi), попутно указав на «недружественные латышскому языку названия» ряда злачных мест, использовавших английские слова, и ополчившись на одну картинную галерею, использовавшую в названии выставки буквы из кириллицы.
Впрочем, даже дискриминационное языковое законодательство, запрет русских школ и «языковой террор» инспекторов-филологов — это мелочи по сравнению с институтом «неграждан».
Латвия и Эстония начали свою постсоветскую «демократическую» историю с того, что лишили треть своего населения гражданства и всех положенных гражданам социальных, экономических и политических прав.
В соответствии с доктриной континуитета — правопреемства с межвоенными Первыми республиками и восстановления довоенной государственности, гражданство Латвии и Эстонии в 1991 году получили только те, кто имел его до 1940 года, а также их потомки. Всех, кто переехал в прибалтийские республики в советский период, оставили без гражданства.
Поэтому более миллиона человек в Прибалтике юридически стали людьми «второго сорта», «негражданами». Им было запрещено участвовать в выборах и референдумах, состоять на государственной и муниципальной службе, оформлять в собственность землю и недвижимость, принимать участие в залоговых аукционах при приватизации предприятий.
«Неграждане» не имели права на получение социальной помощи, на защиту государства за рубежом, на ношение огнестрельного оружия. При вступлении Латвии и Эстонии в Евросоюз прибалтийские «негры» (сокращение от «негражданин») не получили статуса граждан ЕС.
Беларусь хоть и «последняя диктатура Европы», но представить, чтобы там творилось такое, просто невозможно. Между тем именно «прогрессивный» опыт стран «демократической Балтии» представляется белорусским националистам эталоном превращения постсоветской республики в национальное государство европейского образца. В частности, перенявшие «передовой» прибалтийский опыт змагары предлагают:
• Использовать в Республике Беларусь доктрину континуитета, установив правопреемство с Белорусской народной республикой, со всеми вытекающими из этого юридическими последствиями (включая территориальные претензии к соседям).
• Отменить государственный статус русского языка.
• Закрывать русские школы, детей из русскоязычных семей переводить на белорусский язык обучения.
• Запретить русский язык в документообороте, топонимике, работе государственных СМИ.
• Постановить целью существования Республики Беларусь сохранение и развитие языка и культуры белорусской нации.
Однако Беларусь — не Прибалтика, и националистические взгляды на межнациональные отношения там — удел секты маргиналов, ненавидимых абсолютным большинством населения.
Сохранившийся в белорусском обществе интернациональный подход к национальной политике в принципе отвергает понятие национального меньшинства. «У нас нет никаких меньшинств, ни сексуальных, ни национальных. Это всё наши граждане. Это наши поляки, это мои поляки», — неоднократно говорил по этому поводу Александр Лукашенко.
Поэтому в Беларуси два государственных языка, свободно работают русские и польские школы, а католическое Рождество, наравне с православным, — официальный праздник и выходной.
В главе 4 будет подробно рассмотрено, к чему привёл этнический национализм в качестве господствующей идеологии Литву, Латвию и Эстонию: какая сейчас демографическая ситуация в поставивших смыслом своего существования сохранение и воспроизводство титульных наций странах Балтии, а какая — в «совковой» Беларуси.
Пока же посмотреть действие принципа «два мира — два Шапиро» будет особенно интересно на примере литовских и белорусских поляков — польского населения разделённого литовско-белорусской границей Виленского края, волею судеб оказавшегося национальным меньшинством в «авторитарной» Беларуси и «европейской» Литве.
Территории бывшей Речи Посполитой, входившие в состав межвоенной Польши, но утраченные ею после Второй мировой войны, называются в польском языке Kresy Wschodnie — Восточные кресы.
К Восточным кресам относятся Галичина и Волынь на западе Украины, западная Беларусь и восточная Литва. И если на Волыни с Галичиной практически все поляки были истреблены бандеровцами, то в Беларуси и Литве до сих пор компактно проживают польские общины.
В Беларуси, согласно последней переписи, поляками себя назвали 3 % населения. Большинство кресовян проживает в Гродненской области на белорусско-польской границе, где поляки составляют до четверти населения. Численность белорусских поляков в послевоенный период неуклонно снижалась: они ассимилировались и переезжали в крупные города. Но польская община до сих пор является важным фактором развития западных приграничных областей Беларуси.
В Литве, согласно последней переписи, поляки составляют 6,5 % нас