Изображая свою нацию вечной жертвой, восточноевропейский национализм требует себе защиты, особенного внимания и привилегий от имеющихся на тот момент старших товарищей и покровителей, будь то Третий рейх, США, Советский Союз или Евросоюз. В то же время осознание себя жертвой, в представлении националистов, даёт им право на угнетение проживающего на их территории национального меньшинства.
На территории Беларуси и Прибалтики национальное пробуждение коренного населения происходило параллельно с национальным движением проживавших на этих землях поляков. Но если польское национальное возрождение заключалось в осмыслении уже имеющегося огромного пласта польской культуры, то для национально ориентированных литовцев, латышей, латгальцев и белорусов речь шла о создании своей национальной культуры почти с нуля — формировании литературного языка, издании корпуса текстов. Уже имевшееся к тому времени письменное наследие было крайне невелико, либо вовсе отсутствовало.
В Литве распространение литовского литературного языка происходило путём издания в письменном виде поэмы «Времена года» Кристиониса Донелайтиса — полулегендарного лютеранского священника и поэта, жившего в XVIII веке на востоке нынешней Калининградской области. Публикация «Времён года» в 1818 году стала одним из ключевых событий в истории литовской культуры.
К этому же времени относится появление периодики на литовском языке, популяризация в образованной городской среде хуторской народной культуры, проявившаяся в деятельности поэта и драматурга Йонаса Мачюлиса-Майрониса, историка и этнографа Симонаса Даукантаса, композиторов Микалоюса Чюрлениса и Винцаса Кудирки (автора нынешнего государственного гимна Литвы).
Особенно примечательна деятельность двух литовских «будителей» — философа и писателя Видунаса и историка-фольклориста Йонаса Басанавичюса. Их творческая жизнь была неотделима от общественно-политической работы, направленной на формирование литовской нации.
Видунас (Вильгельмас Старостас, Вилюс Стороста), живший на современной границе Литвы с Калининградской областью, создавал молодёжные кружки и общественные организации, издавал периодику, пропагандирующую идею национального государства литовцев.
Примечательно, что несмотря на общественную активность, Видунас как философ был мистиком и противником позитивизма. У него и его коллег «будителей» был особый интерес к литовскому язычеству.
Литовцы были последним европейским народом, принявшим христианство, причём они приняли католичество от поляков, уже имея своё государство (1387 год). Поэтому для литовского национализма, носившего антипольский характер, было важно обращение к языческим верованиям и самому раннему периоду Великого княжества Литовского, ещё не попавшего под польское влияние.
Ещё более примечательна личность Йонаса Басанавичюса. Историк литовского народа, собиратель фольклора и публицист в разгар российской революции 1905 года инициировал Великий Вильнюсский сейм — съезд литовцев в Вильне, потребовавший от Санкт-Петербурга предоставления Литве политической автономии. 16 февраля 1918 года Литовская Тариба (Совет Литвы) под председательством Басанавичюса подписала Акт независимости Литвы, провозглашавший создание независимого литовского государства.
Литовский случай — это идеальный тип нациестроительства в Восточной Европе: национальное государство создаёт гуманитарная интеллигенция, ранее создавшая национальную культуру и письменную традицию из устного народного творчества и сельских художественных промыслов, и основателем государства становится собиратель местных мифов, сказок и легенд.
Схожим образом проходило национальное пробуждение в Латвии с той лишь разницей, что для латышей была актуальна задача преодоления немецкого, а не польского влияния. Коренное население Лифляндии и Курляндии находилось в кабале у остзейских немцев — потомков крестоносцев Ливонского ордена, пришедших на эти земли в XIII веке. В центральном для латышского национального движения тексте — «Лачплесисе» Андрея Пумпура, созданном на основании народных легенд, медвежеухий богатырь Лачплесис борется с Чёрным Рыцарем, под которым недвусмысленно подразумевалась немецкие бароны.
Но главными активистами первой «Атмоды» (национального пробуждения латышского народа) в Латвии, как и в Литве, были национально мыслящие гуманитарии. Латышскую интеллигенцию сформировало движение «младолатышей» — латышских писателей, фольклористов, этнографов, публицистов, бывших в то же время либеральными общественными деятелями, стремившимися к формированию у латышей национального самосознания.
Следующее после младолатышей поколение национальной интеллигенции во главе с поэтом Янисом Райнисом и фольклористом Кришьянисом Бароном уже ставило вопрос о политической самоорганизации и особом положении латышских губерний в Российской империи.
На рубеже XIX–XX веков на основе латышских интеллигентских кружков и клубов по интересам начинается партийное строительство.
Но самым интересным было национальное движение в Беларуси. Белорусы не нуждались в собственном национализме, поскольку воспринимались и в большинстве своём сами себя воспринимали как обособленная часть триединого русского народа, объединившегося с целым в результате разделов Речи Посполитой.
Поэтому белорусской гуманитарной интеллигенции, бравшейся за изобретение новой нации, для успеха своей затеи необходимо было опровергнуть аксиомы о братских узах белорусов с великороссами и малороссами и России как естественном защитнике православных жителей Северо-Западного края от тех же поляков.
Для решения поставленной задачи использовалось создание из местного говора нового литературного языка, преувеличение местных культурных особенностей до уровня особой национальной культуры и обращение к истории своего края, при котором отмежевание основоположников белорусского национализма от поляков и литовцев («жмуди») причудливым и непостижимым образом сочеталось со взаимодействием с ними же.
Одной из первых концепций белорусского национализма была краёвость — «тутэйшая краевасьць». Это идея объединения всех коренных жителей бывшего Великого княжества Литовского на основании их географического родства и принадлежности к общему историческому проекту, которые требовали бы автономии Северо-Западного края от Российской империи или вовсе его полной независимости. Этническая принадлежность коренных жителей (тутэйших) при этом отбрасывалась как второстепенное.
«Войниловичи не пришли ни с Востока, ни с Запада — они коренные, местные, кость от кости, кровь от крови того народа, который когда-то хоронил своих предков в этих курганах (сегодня — на сельских кладбищах) и родную белорусскую землю сохой пашет», — писал о своей идеологии Эдвард Войнилович, по национальности считавший себя поляком.
«Кожны з нас, мужык або шляхціч, на зямлі Літвы ці Беларусі мае аднолькавае права з годнасцю звацца літоўцам, палякам альбо беларусам. Кожнаму з нас належыць зямля пад нагамі, неба над галавой і вялікая мінуўшчына краю. І гэтыя правы, прынятыя ад гісторыі, сённяшні дзень перадае будучыні», — писала в 1905 году сторонница тутэйших Констанция Скирмунт. — Толькі краёвая ідэя, якая тут, на месцы, ёсць для нас цэнтрам цяжару і крыніцай дзейнасці, запальвае сэрцы здабываннем больш шчаслівай будучыні для гэтай роднай зямлі, якая трапіла ў асаблівую небяспеку»[7].
Новую страну (или хотя бы автономию в составе Российской империи) отдельные адепты «краёвой» идеи хотели назвать Крывией, себя именовали кривичами — в память о племени кривичей, считавшемся тутэйшими балтским, а не восточнославянским.
Важнейшая составляющая концепта Крывии и крывского народа — это отказ ассоциировать себя с Россией, а белорусский народ считать братским русскому.
«Мы Крывичи, а не Русь Литовская, Варяжская или Московская, Белая или Чёрная», — писал один из ведущих корифеев белорусского национализма Вацлав Ластовский.
Отрицание себя как Руси логичным мнением приводит к отрицанию православия (здесь уместно сказать, что название племени «кривичи» исследователи связывают с титулом верховного жреца у балтских народов — Криве). Поэтому в отдельных, наиболее маргинальных группах белорусских националистов до сих пор сохраняется интерес к балтскому язычеству.
По Вацлаву Ластовскому, Великое княжество Литовское было попыткой политической самоорганизации Крывии вокруг языческих литовских князей, оказавшееся неудачным, поскольку государство было скроено из нескольких неравных кусков, не имело общего языка и неизбежно поэтому начало проигрывать геополитическую конкуренцию Польше и Москве.
«Наша борьба XVI и XVII вв. обосновала и возродила православие, усилила Москву, вызвала к жизни казачество, но не дала крывскому народу ни национального вероисповедания, ни государственной идеологии, ни даже национального имени. Политически наш край и народ фигурирует везде как Литва, по вероисповеданию же разбивается на несколько лагерей, бесконечно… враждебных себе», — писал Ластовский[8].
Трагедия белорусского национализма с самого начала заключалась в том, что он не имел практически никакой поддержки в белорусском народе, уверенно ассоциировавшем себя с Россией, а на своих «будителей» смотревшем как на припадочных, бормочущих какой-то бред.
В белорусской «свядомости» в самом деле невозможно разобраться: до такой степени в головах её носителей всё запутанно, туманно и противоречиво. Непонятно даже, как называть этих носителей. Кто они — крывичи, литвины, тутэйшие? Непонятно, как называть их страну, за независимость которой от влияния Московии и вообще Руси во всех её проявлениях они борются: Крывия, Литва или всё-таки Беларусь?
Крайне запутанны и алогичны сто лет назад были их отношения с поляками, которых они с одной стороны воспринимали как угрозу белорусской (литвинской, тутэйшей) идентичности, а с другой стороны ассоциировали себя со шляхтой и были частью шляхетского движения, воспроизводя шляхетский гонор и спесь в отношении белорусских «хлопов».