«Все это не по-настоящему». Четыре шизофреника
Шизофрения — тяжелое психическое расстройство с обширным набором симптомов, в том числе галлюцинациями и бредом. К тому же у больных шизофренией часто отмечается бессвязное мышление: переходы между мыслями настолько странные и нелогичные, что речь таких больных может быть совершенно нечленораздельной. Еще у шизофреников большие трудности в общении с другими. У них слабые социальные навыки и часто значительные проблемы с переживанием и выражением эмоций.
Шизофрения деструктивней, чем шизотипическое расстройство личности. У шизотипиков могут быть слабо выраженные психотические симптомы или странные мысли и необычные фиксации. У шизофреников на этом фоне часто бывают яркие галлюцинации и/или значительный бред. Например, Дилану Клиболду иногда казалось, что его все ненавидят. Это слабая форма паранойи. Майкл Карнил, для сравнения, верил, что у него под домом живет человек с бензопилой, который хочет отрезать ему ноги. Это — сильный параноидный бред.
Также шизофреники обычно хуже, чем шизотипики, социализируются. Тогда как у шизотипиков есть проблемы с выражением чувств и созданием содержательных отношений, шизофреники могут буквально лишиться способности выражать эмоции. В крайних случаях они практически теряют дар речи и не реагируют на окружение. Впрочем, большинство стрелков-шизофреников не страдали от расстройства в такой степени.
Наконец, нужно подчеркнуть, что большинство шизофреников не совершают убийства. Убийцы составляют крошечную долю от числа больных шизофренией. На самом деле они не более жестоки, чем обычные люди.
Как и Дрю Голден, Эрик Харрис и Дилан Клиболд, все приведенные здесь четыре стрелка-шизофреника — из семей, где не было известных случаев жестокого обращения, пренебрежения, алкоголизма или тюремного заключения у родителей. По крайней мере, внешне значительных проблем не существовало.
«По-моему, я пришелец»
Майклу Карнилу приходилось непросто. Хотя, казалось бы, должно было быть наоборот. Он был смышленым мальчиком из любящей семьи в маленьком городке Вест-Падаке, штат Кентукки. Его отец — уважаемый юрист. Мать — домохозяйка. Оба родителя были искренними, щедрыми и активно участвовали в делах как семьи, так и сообщества. Сестра Майкла добилась успеха как в учебе, так и в обществе. Но Майкл не вписывался в свою семью.
Когда Майклу было около 14 лет, он написал текст под названием «Секрет», где имелся такой пассаж:
«Я пришел к мысли, что в моей семье есть секрет, который знают родители и сестра… Меня никогда ни во что не посвящают… Я подслушал, как родители спорят, „сказать мне или нет“. Я все еще не знаю, о чем они говорят. По-моему, я пришелец, но не уверен»{1}.
В одном источнике это называют рассказом для школы, но два других источника называют текст «запиской»{2}. Это может быть и рассказ, метафорически выражающий, насколько Майкл чувствовал себя лишним в семье. С другой стороны, это может говорить о том, насколько Майкл терял связь с реальность. Возможно, он и вправду верил, что он пришелец. Если так, то он не единственный школьный стрелок с этим убеждением.
Майкл был лишним не только в семье. Он не находил общий язык и со сверстниками, хотя старался изо всех сил. Он играл на саксофоне в школьном оркестре, но там находился на периферии. Он пытался влиться к готам или «фрикам», перенимая антисоциальное поведение. Воровал деньги у отца и отдавал школьникам-готам. Украл факс и другие вещи, которые потом приносил в школу, чтобы впечатлить готов или купить их дружбу. Приносил собственные диски и заявлял, будто украл их. Хотя готы его терпели, по-настоящему его так и не приняли.
Демонстрировал Майкл и странное поведение, например пил замазку и заправку для салата, взрывал бомбы-вонючки. Даже приходил в школу в плаще, сделанном из коврика для игры в «Твистер». Некоторые ребята смеялись над его выходками, но другие считали его жалким. Непонятно, знал ли сам Майкл, что ведет себя странно. Возможно, он считал себя крутым. Но в действительности дети принимали его за дурачка.
Однако Майкл не был одиночкой. Долгое время у него были девушка и несколько друзей. Он ходил к ним в гости, оставался ночевать, его приглашали с ними в семейные поездки. Таким образом, несмотря на социальные трудности, ему все же был известен какой-то успех со сверстниками.
Существуют противоречивые сообщения об издевательствах. Майкл чувствовал себя жертвой. Жаловался, что над ним издеваются из-за одежды и очков, угрожают и даже плюют на него. Возможно, самым тяжелым событием стал случай, когда в светской хронике школьной газеты намекнули, что он гей. В результате его обзывали «геем» и «педиком» по всей школе. Он пытался вести себя так, словно его это не задевает, но расстроился настолько, что попытлася покончить с собой, приняв семь таблеток «Тайленола»[8].
Впрочем, несмотря на сообщения Майкла об издевательствах, картина его социальной жизни остается смутной. Одна из причин — могут оказаться неточными его собственные сообщения. Вдобавок в школе за Майклом закрепилась репутация шутника и возмутителя спокойствия. Как бы над ним ни издевались, не исключено, что это была реакция на его собственное проблематичное поведение. Более того, один учитель заявил: «[Майкл] был зачинщиком. Я знаю, часто СМИ хотят выставить все так, будто детей, которые становятся стрелками, доводят, пока они не сорвутся. Но это он доводил, а не его доводили. Если [Майкл] чувствовал себя жертвой — а я в этом не сомневаюсь, — то это скорее происходило у него в разуме. Это не что-то внешнее»{3}.
Одноклассник Майкла тоже считал, что тот преувеличивает свою виктимизацию и не осознает, насколько плохо себя ведет: «Он просто всегда раздражал. Это он всегда втягивал класс в неприятности тем, что постоянно устраивал розыгрыши… Это он всегда дразнил остальных. А потом вдруг заявляет, что это пристают к нему, и, типа, — так, минуточку»{4}.
Вне зависимости, из-за чего возникали трудности Майкла — из-за насмешек сверстников или собственного плохого поведения, — как это объясняет его решение совершить массовое убийство? 1 декабря 1997 года, когда Майклу было 14 лет, он пришел в школу с пятью единицами огнестрельного оружия. Вошел в вестибюль, где заканчивала молитву группа учеников. Майкл произвел восемь выстрелов, убил трех учеников и ранил еще пятерых. Затем положил оружие на пол и кричал, чтобы его убили.
Участвовал ли Майкл в более масштабном сговоре учинить хаос в школе? На первом допросе полиции Майкл заявил, что с ним сговорились другие школьники. Впрочем, позже он сказал, будто просто говорил полиции то, что от него, казалось, хотели слышать. Впоследствии настаивал, что действовал один, и полицейское расследование не выявило соучастников. Тот факт, что Майкл принес пять единиц оружия, еще не означает вовлечения других учеников. В остальных нападениях преступники тоже приносили в школу целый арсенал.
Майкл совершил убийство из-за того, что его дразнили? Это представляется маловероятным; нет никаких оснований полагать, что его задирал кто-либо из жертв. Более того, Николь, одна из убитых девочек, была его хорошей подругой. Возможно, у Майкла были к ней чувства, оставшиеся без взаимности, но они почти каждый вечер болтали по телефону, она являлась заметной фигурой в его жизни. Другую убитую девочку Майкл за месяц до нападения приглашал на свидание. Смерти этих двух девочек предполагают, что Майкл мстил тем, кто, как ему казалось, его отверг. Хоть это и возможно, Майкл, насколько известно, предупреждал Николь, чтобы в тот день она держалась подальше от вестибюля. Если это правда, то нападение — не месть. Майкл настаивал, что не желал вреда Николь, сказал, что прекратил огонь, как только увидел ее на полу в крови.
Почему человек из хорошей семьи может однажды войти в школу и расстрелять случайных невинных людей? Чтобы ответить на этот вопрос, надо начать с того, что мы знаем о психологии Майкла. Проще говоря, Майкл был шизофреником.
Самый яркий симптом Майкла — паранойя в разных формах. Ее умеренный аспект — его постоянная боязнь нападения. Например, за три дня до бойни Майкл с отцом шли через мирный кампус колледжа, и Майкл сказал: «Ого, а тут реально могут ограбить»{5}. Еще он боялся ходить в рестораны, потому что там могли ограбить его семью.
Впрочем, имелись и более тяжелые симптомы. В 14 лет Майкл боялся спать один у себя в комнате. Он думал, что под кроватью прячутся чужаки или монстры. Боялся, что к нему влезут в окно. Верил, что ему навредят демоны. Настолько боялся оставаться в комнате, что часто спал на диване в гостиной. Даже незаметно принес к себе в спальню ножи для самозащиты.
Майклу было страшно не только в спальне. Перед тем как зайти в туалет, он выкрикивал: «Я знаю, что ты там!»; так он предупреждал монстров и демонов, что ему о них известно. Принимая душ, он занавешивал вентиляцию в ванной, чтобы не заползли змеи. Помывшись, накрывался несколькими, иногда шестью, полотенцами — видимо, ради какой-то защиты. Временами перемещался по комнате с одного предмета мебели на другой, чтобы не коснуться ногами пола и избежать монстров.
Возможно, самым странным бредовым убеждением было то, что под домом кто-то рыщет с бензопилой, чтобы отрезать ему ноги. После ареста Майкла мать нашла у него под матрасом металлические предметы. Майкл объяснил, что думал, будто это защитит его от бензопилы.
Еще невыносимей ситуация сделалась из-за того, что Майкл верил, будто любой, кто ему поможет, сам станет жертвой демонов. Таким образом, он не мог признаться в своих страхах, не поставив другого человека под угрозу. И остался наедине со своим параноидным бредом.
Были у Майкла и галлюцинации — он слышал, как с ним говорят голоса. Они угрожали, называли его дураком и отдавали приказы. Перед тем как открыть огонь в школе, он был уверен, что молившиеся ученики обсуждали его.
Вдобавок к галлюцинациям и бреду странными казались тексты Майкла. Более того, за несколько недель до стрельбы учитель заметил, что сочинения, которые он приносит, не имеют отношения к заданным книгам. К тому же почерк становился все неразборчивее, слова сливались вместе. Это предполагает, что мыслительный процесс Майкла становился бессвязным.
Однако больше всего в текстах настораживает жестокое содержание. Майкл написал для школы рассказ «Сюрприз на Хэллоуин». Это причудливая история, в которой мальчик Майкл и его младший брат убивают и увечат «преппи»[9]. В начале Майкл (рассказчик) хочет сделать маме подарок на день рождения, так что идет в магазин. «У твоей мамы день рождения, только когда на улице бунт»{6}. Возможно, это задумывалось шуткой, но смысла не имеет. Кончается рассказ подробным описанием жестоких нападений на пятерых преппи, в том числе распятия на металлическом кресте, раскаленном докрасна, и выкалывания глаз раскаленной дрелью. Последнее предложение в рассказе: «Затем он устроил маме хороший сюрприз на Хэллоуин и подарил ей тела преппи»{7}. Это ненормальный текст.
У сексуальности Майкла была темная сторона. Он скачал материал об «Изнасиловании трупа» и рассказ о мультяшных персонажах (смурфах), которых расстреливают, сжигают, запирают в микроволновке и сводят с ума, чтобы они насиловали друг друга. Хотя психически ненормальные сексуальные интересы намекают на возможность того, что Майкла растлевали, свидетельств об этом нет, и во время психологической экспертизы после нападения он в этом не признался.
Какое-то время у Майкла были суицидальные наклонности. Когда первогодкам задали написать самим себе письма, чтобы открыть их в выпускном классе, Майкл написал такое предложение: «Если ты это четаешь [sic], удивляюсь, что ты еще жив»{8}. В другой раз студентам задали тему: «Если бы вы могли стать любой знаменитостью, то кем бы вы стали?» Майкл писал о Курте Кобейне и Винсенте Ван Гоге — оба покончили с собой.
Майкл делал взаимоисключающие заявления о своих намерениях и ожиданиях в отношении стрельбы. Однажды заявил, что думал, будто станет популярным, если просто принесет в школу оружие. «Все бы мне звонили, приходили бы ко мне в гости или я — к ним. Я стал бы популярным. Я не думал, что будут неприятности. Я не думал, что меня исключат, поставят на учет или отправят в тюрьму»{9}. Впрочем, после этого Майкл добавил: «У тех, кто в нашей школе попадает в тюрьму, полно друзей, и все ребята говорят: „Вау!“»{10} Это предполагает возможность, что он хотел повысить свой статус, попав в тюрьму. В другой раз он сказал: «Я думал, что попаду в тюрьму и проживу там всю жизнь… У себя в мыслях я уже расстался с прошлым»{11}. Это предполагает, что, возможно, он видел в тюрьме спасение — прибежище, где можно «расстаться с прошлым» и жить в мире.
Хотя иногда Майкл отрицал, что собирался убивать, несколько свидетелей сообщили, что слышали его разговоры об убийствах в школе. «Он говорил, что придет в школу и начнет стрелять по людям… Все повторял, что в понедельник настанет день расплаты»{12}. В частности, он сказал: «Конец лицемерам из молитвенной группы»{13}.
Почему ученики в молитвенной группе — лицемеры? Майкл критиковал некоторых за то, что они проповедуют сексуальное воздержание, несмотря на свою половую активность. О чем это говорит? Возможно, он завидовал сверстникам, у кого был тот опыт, о каком он мог только мечтать. Его враждебность к молитвенной группе проявлялась и до нападения. Однажды Майкл сделал значок из фотографий двух девочек из этой группы. Под их фотографиями он приписал: «Преппи сосут». Одна из этих девочек была ранена при нападении.
Почему Майкл так ненавидел преппи, что даже написал рассказ об их убийствах и пытках? Почему он нацелился именно на людей в молитвенной группе? Эти люди преуспевали там, где отставал Майкл, — были популярными учениками с высокими достижениями. Одна жертва была лучшей спортсменкой школы и королевой выпускного бала. Оказывается, Майкл стрелял не в тех, кто над ним издевался; он стрелял в тех, кому завидовал.
Майкл явно мучился из-за прискорбной неполноценности. Это очевидно по отчаянию, с каким он пытался впечатлить людей и завести друзей. В своем представлении он был пустым местом. Откуда это ощущение взялось? Он болезненно осознавал, что отличается от других. Из-за странных идей и неуклюжих попыток вписаться в среду школьников он не мог испытать тот социальный успех, о котором страстно мечтал. Слабые навыки общения приводили к неудачам или насмешкам, отчего он только отчаяннее хотел вписаться и проявлял все более ненормальное или опасное поведение. К тому же наверняка ощущение того, что он никому не нравится, усиливалось паранойей. Так психологические проблемы, в том числе бредовые убеждения, галлюцинации и неполноценное социальное функционирование привели к ощущению неполноценности. Но это еще не все факторы.
Хотя Карнилы были успешными людьми, у них есть семейная история психической болезни. Это заслуживает внимания, потому что в значительной степени шизофрения передается по наследству. Более того, сразу несколько родственников Майкла страдали от серьезных психических расстройств и попадали в лечебницы. Один член семьи был буйнопомешанным и покончил с собой{14}.
Майкл мучился не только из-за дебюта шизофрении, но и из-за того, что его сестра — «звезда». Доктор Кэтрин Ньюмен описывала Келли Карнил так: «Одна из звездных учениц [средней школы] Хит. Лидер секции школьного оркестра, репортер школьной газеты, пела в хоре штата Кентукки — Келли достигла практически всего, что только возможно. Больше того, в год нападения Келли окончила школу с отличием»{15}. Немудрено, что Майкл чувствовал себя пришельцем — он не вписывался в собственную семью. Перед нападением Майкл написал: «У меня есть везде успевающая сестра, которая сейчас в выпускном классе. Ненавижу, когда меня с ней даже сравнивают»{16}. Келли говорила: «Он пытается быть, как я… и не может угнаться»{17}. Сильный разрыв между Келли и Майклом был очевиден для их родителей и учителей.
В третьей главе мы видели, что Дилану Клиболду казалось, будто он не человек — и никогда не сможет им быть. Он писал о себе как о некоем ином существе, которое никогда не сможет вести нормальную человеческую жизнь. Майкл Карнил, буквально или фигурально, считал себя пришельцем — нечеловечным созданием. Параллель налицо.
Последствия того, что не считаешь себя человеком, — экзистенциальные переживания и экзистенциальный гнев: переживания, потому что ты родился неспособным функционировать, как другие люди. Гнев — потому что жизнь несправедлива и полна страданий. Гнев — в ответ на ощущение, что Майкл стал жертвой мира, которого он не понимает и в котором не может преуспеть. Переживания и гнев — из-за чувства, что он никто, и отчаянного желания стать кем-то.
После бойни Майкла охватили чувства вины и страха. Он говорил, что заслуживает смертный приговор. Майкл винил себя и в нападении на «Колумбайн», решив, что стал примером для Харриса и Клиболда. Очевидно, у Майкла, в отличие от психопатов, есть совесть. Понимая ужас содеянного и причиненную боль, он чувствует разрушительную ненависть к себе. С самого тюремного заключения Майкл несколько раз пытался покончить с собой. Он говорил: «Я думал, что если покончу с собой, то мир станет лучше»{18}. (Факты для этой главы взяты из исследований Кэтрин Ньюман{19}.)
«Я умер четыре года назад»
Эдинборо, штат Пенсильвания, — процветающее сообщество с населением 7 тысяч человек недалеко от озера Эри. В 1998-м школа готовилась отпраздновать окончание учебного года на танцах в местном банкетном зале. Восьмиклассники ждали этого мероприятия и переживали обычные волнения по поиску пары. Планировался веселый вечер перед выпуском. Темой праздника было «Я повеселился вовсю».
Вечером 24 апреля 1998 года Эндрю Вурст, как и его одноклассники, оделся для бала. В отличие от сверстников Эндрю оставил в спальне предсмертную записку и вынес из дома под рубашкой 25-калиберный пистолет отца. Во время танцев Эндрю намекнул друзьям, что у него с собой оружие. Они опасались, что он покончит с собой, и присматривали за ним. Никто не поставил в известность взрослых.
Когда вечер близился к завершению, Эндрю достал пистолет и начал беспорядочно стрелять по учителям и ученикам. Он убил одного учителя и ранил другого, а также двух учеников. Джеймс Стрэнд, владелец банкетного зала, жил по соседству. Он услышал пальбу и прибежал с дробовиком. Прицелился в Эндрю, который направил пистолет на Стрэнда. Стрэнд дважды крикнул, чтобы Эндрю бросил оружие. Эндрю колебался. Тогда кто-то еще крикнул бросить оружие, и он подчинился. Когда Эндрю арестовывали, он был взбудоражен и бормотал чепуху: «Я умер четыре года назад. Я был мертв и вернулся. Все уже неважно. Все это не по-настоящему»{20}.
Что имел в виду Эндрю под словами «умер четыре года назад»? Почему сказал «все это не по-настоящему»? Что с ним случилось? Эндрю был шизофреником. Некоторые параноидные симптомы удивительно схожи с симптомами Майкла, но его психоз даже сильнее. А также, как и в случае Карнилов, есть семейная история психической болезни — в больницу помещали как минимум одну тетю.
На психиатрической экспертизе после нападения Эндрю сообщил, что боялся чудовищ в шкафах. Каждый вечер матери «приходилось проверять, что под кроватью и в шкафу никого нет, и оставлять свет в комнате»{21}. Эти страхи перед спальней напоминают страхи Майкла Карнила. Они обычны для младенцев, но у 14-летнего мальчика указывают на серьезную проблему. Впрочем, страх перед монстрами в шкафу и людьми под кроватью — только верхушка айсберга паранойи Эндрю.
Эндрю страдал от тяжелого бреда о реальности и своей личности. В его мире реален был только он. Все остальные — «нереальны». Он верил, что все поведение нереальных людей запрограммировано правительством, безумными учеными или «психопатом». Нереальным людям давали «планшеты с графиками», определявшие их интеллект и характер. По мысли Эндрю, в его присутствии нереальные люди становились реальными, но стоило им скрыться из глаз, как они переставали существовать. Еще он думал, что нереальные люди «хотят мне навредить»{22}. Эндрю верил, что только он может думать самостоятельно. В мире, где жил Эндрю, убить учителя нестрашно, потому что «он уже мертв или нереален»{23}.
Были у Эндрю и другие странные убеждения, в том числе что он вернулся из мира будущего, чтобы не дать случиться чему-то плохому, а также что ему попытается помешать заклятый враг. Еще Эндрю рассказал психиатру, что его перенесли на Землю из его собственного мира в четыре года. Поэтому его родители на самом деле ему вовсе не родные. Интересная параллель с тем, как Майкл Карнил писал о том, что он пришелец.
Доказательства психоза Эндрю получены не только из экспертизы после нападения. Эндрю и до нападения рассказывал бывшей девушке о реальных и нереальных людях. Он сказал ей: «На самом деле мы все лежим в больничных койках, за нами следят и программируют безумные ученые»{24}.
Также Эндрю слышал голоса, хотя о его галлюцинациях известно меньше, чем о бредовых убеждениях. До нападения он упоминал о голосах в письме другу. Впоследствии признавался психиатру, что слышал голоса. О чем эти голоса говорили, до публики не дошло.
Эндрю сообщил, что необычные мысли начались у него в восемь лет, а к десяти он уже верил, что он единственный реальный человек в нереальном мире. Если верить этому, тогда у Эндрю очень ранний дебют шизофренических симптомов. Типичное время дебюта шизофрении у мужчин — 25 лет.
Не считая симптомов шизофрении, какой еще стресс мог подтолкнуть Эндрю к нападению? У него были друзья, как мальчики, так и девочки, и давние отношения как минимум с одной девочкой. Сообщалось, что в компании Эндрю разговорчивый и веселый. Он расстроился, что бывшая девушка не пойдет с ним на танцы. Когда Эндрю пригласил другую, та в ответ рассмеялась. Сообщалось, что Эндрю ей ответил: «Тогда мне придется тебя убить»{25}. Такие слова могли бы быть и шуткой, но, оглядываясь назад, выглядят угрозой. И все же на танцах Эндрю не пытался исполнить угрозу.
Эндрю рассказывал о планах убить людей на танцах, а потом покончить с собой, но никто не передал об этом взрослым. Одной девочке он сказал, что хочет расстрелять людей и застрелиться. На вопрос «почему» он ответил, что ненавидит свою жизнь. Эта же девочка сказала, будто Эндрю собирался застрелить и родителей. Почему же никто из друзей не сообщил о подобных заявлениях?
Одна из причин, почему сверстники не приняли его всерьез, — Эндрю славился тем, что говорил странности. Заявлял, будто Гитлер и Антихрист «крутые». Иногда называл себя «Ваш Бог, Сатана». Это могло быть и попыткой пошутить, а могло быть и бредом. Еще Эндрю шутил на тему школьной стрельбы в Джонсборо, штат Арканзас, произошедшей 24 марта 1998 года — за месяц до его нападения. Он считал, что это «круто». Когда он сказал, что кто-нибудь должен повторить такое в его школе, и даже когда сказал, что сделает это сам, никто не принял его всерьез. Учитывая, что он часто говорил странности, сверстники отмахнулись и от его слов насчет убийства людей на танцах.
Какой у Эндрю имелся мотив для убийства? Объективно — никакого. Ему отказали две девочки, которых он хотел позвать на танцы, но это не объясняет убийства — особенно если учесть, что он не пытался расправиться ни с одной из них. Он даже не знал убитого учителя, хотя предполагалось, что внешне тот напоминал отца Эндрю.
Эндрю не был жертвой травли. Напротив, в весенний семестр 1998 года он казался смелее обычного. Он недвусмысленно заявлял о своей неприязни к «популярным ученикам» и спортсменам, критиковал их за самовлюбленность. Нет доказательств, что спортсмены или популярные ученики над ним издевались. Тогда почему Эндрю проявлял к ним враждебность? Скорее всего, потому, что они символизировали все то, чем он не являлся. Он не проявил себя в спорте. Не был хорошим учеником, а недавно оценки скатились до двоек и троек. У него имелись друзья, но его нельзя было назвать популярным. Враждебность к спортсменам и популярным ученикам, скорее всего, стала результатом зависти.
Когда во время нападения его спросили, зачем он это делает, Эндрю «ответил тем, что поднял свободную руку к голове, покрутил вытянутым пальцем и закричал: „Я псих!“»{26}. Если это значит «психотик», то он был прав.
Эндрю дважды пытался привлечь друга к нападению, но тот отказался. Эндрю понял его выбор, заметив, что тому есть что терять — например, свою девушку. Это намекает, что отчасти суицидальная депрессия Эндрю вызвана отсутствием пары.
Проблемы с девушками и сексуальностью — распространенная характеристика школьных стрелков. У Дилана Клиболда существовали проблемы с сексуальностью, включая увлечение бондажом и фут-фетиш. У Эрика Харриса были фантазии об изнасиловании одноклассниц. На компьютере Майкла Карнила нашли документы об изнасиловании трупов и смурфов. Что мы знаем о сексуальности Эндрю? В отличие от случаев Эрика Харриса и Дилана Клиболда у нас нет дневника или записей Эндрю, так что его сексуальные фантазии или интересы неизвестны. Однако отчасти его поведение демонстрирует плохую сексуальную адаптацию. Эндрю считал одну девочку привлекательной; он называл ее то красавицей, а то «шлюхой». Еще Эндрю говорил одноклассникам, что его мать — проститутка. Возможно, в то время он на нее злился, но такой выбор оскорбления все же интересен.
Мать друга Эндрю знала его давно и в целом составила о нем хорошее впечатление. Однажды ее потрясло, когда она услышала, «как он говорит резким пугающим голосом и отпускает грубые и злые замечания о девочках»{27}. Еще Эндрю демонстрировал поведение, которое можно назвать преследованием. После нападения одна девочка рассказала полиции, что Эндрю был ею как будто одержим, приходил на нее посмотреть в течение всего школьного дня. Еще после сообщения стало известно, что за несколько недель до стрельбы Эндрю заподозрил, будто ему изменяет его девушка. Изменяла она на самом деле или это очередное проявление паранойи Эндрю, остается неизвестным.
Кроме проблем с девушками, что было на уме у Эндрю? Нам известно о его депрессии. В ночь танцев он оставил дома предсмертную записку. После нападения Эндрю сказал психиатру, что в тот вечер чувствовал себя несчастным. На вопрос психиатра, почему, Эндрю ответил: «Ядерные войны, вирусы, убийства, ограбления, школа»{28}. Странный набор переживаний. Как будто личные неприятности Эндрю смешались с мировыми проблемами в ошеломительном коктейле страхов и тревог, как будто между внутренним миром и внешней реальностью не существовало границ.
Хотя это кое-что говорит нам о его психическом состоянии в ночь нападения, это еще не объясняет само нападение. Во-первых, существование мировых проблем не оправдывает убийство. Во-вторых, Эндрю упоминал о желании устроить стрельбу на танцах задолго до того вечера. Нападение не было спонтанным. Злость и депрессия мучили его уже давно.
Но откуда желание убить своих родителей? В доме царила неблагополучная атмосфера. У мистера и миссис Вурст начались ссоры, иногда даже выливавшиеся в стычки. Все это происходило на глазах у Эндрю и его двух старших братьев. Одной причиной конфликта были их разногласия насчет Эндрю. Мистер Вурст ожидал, что он будет взрослее и трудолюбивее, помогать в семейном бизнесе по ландшафтному дизайну, как его братья. Миссис Вурст понимала, что Эндрю не такой, как все, больше его поддерживала и прощала.
Эндрю выражал враждебность к родителям в письме к бывшей девушке:
«На меня снова наорал папа. Дай-ка прикину — уже четвертый раз, плюс-минус. Ну знаешь, начал мне тут про четвертую заповедь. „Почитай отца и мать своих“. Блин, мне так фигово (плак-плак). Шучу. На хрен их, из-за них я в своей дерьмовой жизни стою на краю безумия, убийства и самоубийства»{29}.
Семейные конфликты и нотации, впрочем, не объясняют планы убийства собственных родителей. Тогда как Дилан не считал себя человеком, а Майкл, возможно, думал, что он пришелец, Эндрю действительно верил, что его принесли родителям из другого мира. Поэтому в его представлении они не были настоящими родителями. Легче представлять, как убьешь мать и отца, если убежден, что они — самозванцы.
Стоит отметить еще одну семейную динамику, особенно в сравнении с Майклом Карнилом и его «звездной» сестрой. Хотя старшие братья Эндрю не похожи на звезд, они все же были нормальными мальчишками и без труда отвечали ожиданиям отца. Эндрю, как и Майкл, не мог за ними угнаться.
Эндрю одной ногой стоял в реальности, а второй — в мире бреда. Его социальные проблемы были слишком реальными. Он бы справился с ними, если бы не иллюзии. Он затерялся в мире психоза. И все же даже тогда еще можно было вмешаться, если бы только кто-нибудь знал. (Факты по делу Эндрю взяты из работы Дейонга, Эпштейна и Харта{30}.)
«Проклятые ГОЛОСА у меня в голове!»
20 мая 1998 года, меньше чем через месяц после нападения Эндрю Вурста, Кип Кинкл сделал то, о чем Эндрю только говорил: убил своих родителей. На следующий день он отправился в школу и застрелил двух человек, ранив еще 25. Кипу было 15 лет.
Кип страдал из-за семьи много лет, особенно из-за отца. Отец ценил две вещи: хорошие оценки и спортивные достижения. У Кипа не было ни того, ни другого. Он был дислексиком и даже в восьмом классе писал собственную фамилию с ошибкой. Хоть он и старался участвовать в спорте, чтобы угодить отцу, талант у него отсутствовал. В футбольную команду его взяли, но он сидел на скамейке запасных. Как и родители Эндрю Вурста, мистер и миссис Кинкл расходились во мнениях, что делать с Кипом, и мистер Кинкл держался более сурового подхода. Как выражался Кип, мать думала, что он хороший мальчик с плохими привычками, а отец думал, что он плохой мальчик с плохими привычками.
Семья Кипа поразительно напоминает семью Карнилов: два родителя, старшая дочь-звезда и младший сын, который (как и Майкл Карнил, и Эндрю Вурст) не вписывался в семью. Кристин Кинкл, сестра Кипа, была привлекательной, популярной, спортивной девочкой, поступившей в колледж со стипендией чирлидерши.
Впрочем, в социальном плане Кип функционировал неплохо. У школьников были смешанные впечатления: одни считали Кипа популярным, веселым шутником, а другие — мрачным, страшным и угрожающим. Однажды он вместе с другими одиннадцатью учениками поставил школьный рекорд «туалетной бумаги» — в полночь они тайком закидали дом престарелой четы 400 рулонами. Кип хулиганил с друзьями, в том числе воровал и бросал с эстакады камешки в машины. В день, когда Кип убил обоих родителей, он общался по телефону с двумя друзьями, которые позвонили просто поболтать. Кто-то даже считал Кипа человеком из «сливок общества», ссылаясь на то, что он играл в американский футбол. И хотя в любви Кипу не везло, он все же общался с девушками. Обменивался записками как минимум с одной девочкой в своем классе. Удивительно положительный отзыв о Кипе дала одна ученица, которую он ранил. На суде над Кипом она сказала: «Я помню, как видела тебя на уроке испанского, думала, что ты правда крутой и что я не прочь познакомиться с тобой поближе. Казалось, у тебя хорошее чувство юмора и ты классный парень»{31}. Кип явно не был одиночкой, не был отверженным.
Кипа обижали? Судя по всему, нет. Более того, Кип сам это подтвердил интересной фразой: «Мне кажется, что все против меня, но никто никогда надо мной не издевается»{32}. Таким образом та его часть, что не потеряла связь с реальностью, знала, что над ним не издеваются. Однако он все равно был параноиком.
Однажды другой мальчик назвал его «педиком», но один пример обзывательства еще не составляет историю оскорблений. Более того, Кип сам часто издевался над сверстниками и обзывал их «педиками». Как только что упоминалось, некоторые школьники считали его страшным и угрожающим. Один его друг сказал: «Кип дразнил и прикалывался над другими, но больше всего ненавидел, когда прикалываются над ним»{33}.
Еще у Кипа был вспыльчивый характер — возможно, отчасти поэтому одноклассники считали его страшным. Мог отчуждать сверстников и его интерес к насилию. На одном уроке он читал доклад о том, как собрать бомбу, и хвастался, что хочет стать следующим Унабомбером[10]. Еще он вел разговоры о пытках и убийствах животных, хотя неясно, занимался ли этим на самом деле. Впрочем, даже если это только слова, такие слова могут отчуждать сверстников.
У Кипа было два врага, кого он пообещал убить: тот, кто обозвал его педиком, и мальчик по имени Джейкоб. Для ненависти к Джейкобу у Кипа имелось несколько причин. Джейкоб был звездой футбольной команды. Пока Кип отсиживался на скамье, Джейкоба выбрали голосованием самым ценным игроком. Возможно, важнее то, что Кип проявлял интерес к девочке, которая встречалась с Джейкобом. Ситуацию только усугубляло то, что отец Кипа ставил Джейкоба в пример, спрашивал, почему Кип не играет в футбол так же. В глазах отца Кип отставал в семье по сравнению с сестрой и отставал в школе по сравнению с Джейкобом.
Впрочем, все эти сложности — обычное дело для подросткового возраста. У Кипа были проблемы поважнее: он страдал от сильных галлюцинаций и бреда. В судебных показаниях доктора Орина Болстада, который провел психиатрическое освидетельствование Кипа после нападения, есть подробности психотических симптомов. Кип сообщил, что начал слышать голоса еще в шестом классе. В первый раз голос ему сказал: «Ты тупое говно. Ты никчемный»{34}. Таким образом с самого дебюта психоза Кип слышал голоса, призывавшие к убийству и самоубийству.
На вопрос, откуда, по его мнению, приходят голоса, Кип предложил пару вариантов. Один — что он слышит дьявола. Другая возможность — что правительство внедрило ему в голову компьютерный чип и на тот транслируют послания со спутников.
Далее Кип описал три разных голоса: А, Б и В. «Голос А» был громким и властным и говорил, что делать. «Голос Б» его унижал. «Голос В» повторял за двумя другими голосами или их комментировал. Иногда Кип слышал, как голоса переговариваются о нем. Он многое перепробовал, чтобы их заткнуть, в том числе занимался физическими упражнениями, смотрел телевизор, бил себя по голове. После ареста и признания он стал кричать о голосах и колотиться лбом о стену.
Меньше чем за месяц до нападения Кип вопил в классе: «Проклятый голос у меня в голове»{35}. Ему сделали выговор за плохое поведение, записку с описанием случая посылали домой, ее видела и подписала мать. Когда учитель спросил, правда ли Кип слышит голоса, тот все отрицал. Он болезненно осознавал, что «безумие» приведет к остракизму в школе и сильно разочарует родителей. Поэтому страх перед ярлыком психа мешал ему попросить о помощи, в которой он так отчаянно нуждался.
Среди параноидных убеждений Кипа была мысль, что Китай вторгнется в Соединенные Штаты. Для подготовки Кип мастерил бомбы и копил оружие. Кип говорил о Китае: «Они такие огромные. У них есть ядерное оружие. Мне казалось, что в итоге придется с ними воевать. У меня было много фантазий о войне с китайцами»{36}. Другая идея-фикс Кипа — страх, что в мире начнется чума. Он боялся конца света и разрушения общества. Хотел построить бомбоубежище и копить провизию и припасы. Еще Кип верил, что «Дисней» захватывает мир и заменит американский доллар диснеевским долларом с картинкой Микки-Мауса. В разговоре о «Диснее» Кип заявил доктору Болстаду: «От „Диснея“ такого не ожидает ни один человек среднего ума. Надо быть умнее»{37}.
Были у Кипа и другие фантазии. Он говорил, что сексуальным преступникам внедряют чип. Похоже, он думал, что телесериал «Секретные материалы» намекал, будто правительство экспериментирует с внедрением чипов в голову. Говорил, что чипы издают голоса, добавив: «Может, так они меня и контролировали»{38}. Здесь мы видим неспособность Кипа отличить вымысел из телесериала от реальности. После нападения Кип остался параноиком. Доктор Уильям Сак — психиатр, работавший с Кипом в тюрьме, — сообщал, что Кип верит, будто у его посетителей могут быть камеры в очках. Еще он боялся, что ему дают отравленные лекарства.
Кроме слуховых галлюцинаций Кип мог переживать и зрительные. Он рассказывал странные истории о человеке, который якобы жил поблизости и ездил на машине с пулевыми отверстиями. Кип так его боялся, что, по его словам, купил краденое оружие на случай, если этот мужчина приедет за ним. Неясно, то ли Кип из-за паранойи боялся реального человека из округи, то ли это зрительные галлюцинации.
Кип был одержим огнестрельным и холодным оружием. Однажды пара приятелей решила над ним подшутить, спрятав один его охотничий нож. Когда Кип увидел, что его нет, он взбесился, схватил кухонный нож и закричал: «Отдайте нож!»{39} Мальчики заперлись в комнате, а Кип пытался пробить ножом дверь. Как только ему сказали, где найти пропажу, он успокоился. Реакция Кипа похожа на сочетание гнева и паники — словно утрата ножа угрожала всему его существованию. Когда родители пригрозили отнять у него оружие, Кип написал: «Мое оружие — единственное, что меня не предаст»{40}. Словно все его самоощущение совершенно зависело от оружия, словно человек без оружия — вовсе не человек.
Как Кип дошел до такого состояния? Он не вписывался в семью и стал большим разочарованием для отца. К тому же хоть и мистер, и миссис Кинкл были учителями с превосходной репутацией в округе, ситуация дома выглядела не так уж благополучно. Мистер Кинкл отличался тяжелым характером, мог оскорбить Кипа. О миссис Кинкл известно, что она была эмоционально неустойчива. Кип рассказывал, как однажды матери звонили из школы, потому что он два раза опоздал на уроки. Он описал ее реакцию: «Она забрала меня из школы. Накричала, хваталась за голову, как с ума сошла. Говорила: „Наверное, ты меня ненавидишь“, — и все такое. Будто я ее опозорил. Всего-то пару раз опоздал»{41}. Сестра миссис Кинкл подтвердила эту тенденцию, отметив, что мать Кипа «могла впасть в полную истерику, беспричинную истерику — меня это пугало»{42}.
Вдобавок к грузу эмоциональных выплесков его родителей Кип был генетически предрасположен к психологическим проблемам. С обеих сторон семьи известны случаи заболеваний. Дедушка по отцовской линии бредил: он принял полицейского за солдата-нациста. Напал на полицейского с ножом; тот его застрелил. Двоюродный брат по материнской линии решил, будто он Христос. Совершенно вразрез с этим убеждением он собрал бомбу и угрожал коллегам на своей работе. Двоюродная сестра по материнской линии была шизофреничкой с суицидальными наклонностями; она слышала голоса, которые говорили, что ей делать. По крайней мере восемь родственников из семьи миссис Кинкл плюс несколько человек со стороны мистера Кинкла попадали в лечебницы.
Таким образом, Кип унаследовал генетическую предрасположенность от обоих родителей. Вдобавок он наблюдал их эмоциональную неустойчивость. Ко всему прочему Кип не оправдывал ожиданий и не следовал примеру сестры. Неудивительно, что его переполняли гнев и страхи. В этих пассажах из дневника Кип выражает фрустрацию, гнев и суицидальные переживания:
Я не знаю, кто я. Я хочу быть тем, кем никогда не смогу стать. Я стараюсь каждый день. Но в итоге ненавижу себя за то, кем стал… У меня не в порядке с головой. Я знаю, что должен быть счастлив с тем, что имею, но я ненавижу жизнь… Мне нужна помощь. Один человек мне может помочь, но она не станет. Надо найти кого-то еще. Кажется, я ее люблю, но она меня никогда не полюбит. Не знаю, зачем и стараюсь.
Блин. Я такой жалкий. Все посмеялись бы, если бы прочитали. Ненавижу, когда надо мной смеются. Но они не будут смеяться, когда будут соскребывать своих родителей, сестер, братьев и друзей со стены моей ненависти.
Пожалуйста. Кто-нибудь, помогите. Я же немногого прошу. Ничего серьезного. Я просто хочу быть счастливым… О боже, я не хочу жить. Доживу ли я до конца? Что за отец из меня получится? Все люди — зло. Я просто хочу покончить с миром зла… Если бы Бог был, он бы не допустил, чтобы я так себя чувствовал… Любви не бывает, остается только ненависть{43}.
Эти отрывки показывают смятение и мучения Кипа. Он не знал, кто он. Он хотел быть нормальным и не понимал, почему у него не получается. Он мог взглянуть на жизнь объективно и сказать: «Я знаю, что должен быть счастлив с тем, что имею», — но он не был счастлив, он ужасно себя чувствовал и сам не знал почему. Он знал, что у него не в порядке с головой. Он тосковал по любви, но чувствовал, будто реальна только ненависть. Он хотел любви и счастья, но еще хотел убивать и умереть. И посреди всех этих мыслей он гадал, что за отец из него получится. Это сумбурный, тревожный поток мыслей и чувств.
Кипа называли хладнокровным психопатом, но это ошибка. В отличие от психопатов у Кипа была совесть. Это очевидно по тексту, который он написал после убийства родителей, но до нападения на школу на следующий день:
Я только что убил родителей! Я не знаю, что происходит. Я так люблю маму и папу… Мне так жаль. Я ужасный сын. Лучше бы меня не рожали. Я разрушаю все, чего касаюсь. Я не могу есть. Не могу спать… У меня просто не в порядке с головой. Проклятые ГОЛОСА в голове. Я хочу умереть. Хочу, чтобы меня не было. Но я должен убивать. Сам не знаю, зачем. Мне так жаль! Почему Бог так со мной поступает? Я никогда не был счастливым. Я хотел бы быть счастливым. Хотел бы, чтобы мной гордилась мама. Я пустое место! Я так старался найти счастье. Но вы меня знаете, я все ненавижу. У меня нет выбора. Во что я превратился? Мне так жаль{44}.
Все это не слова психопата. Кип знал, что совершил ужасный поступок, и его раздавили чувство вины и раскаяние. Он не был нарциссом, как психопаты; напротив, он погрузился в ненависть к себе: «Лучше бы меня не рожали».
Если ему хватало эмпатии, чтобы переживать из-за убийства родителей, зачем он это сделал? И почему на следующий день пошел в школу и убил еще больше невинных людей? Во время признания Кип так и не смог рационально объяснить свои действия. Только твердил: «Я был должен» и «У меня не было выбора». Сказал, что убивать ему велели голоса.
За день до стрельбы в школе Кипа арестовали за то, что он пришел в школу с оружием. Мистер Кинкл очень рассердился. Кип рассказывал, что, забрав его из участка, отец сделал ему выговор и постоянно унижал. По словам Кипа, мистер Кинкл говорил: «Ты мне отвратителен»{45}. Вернув сына домой, мистер Кинкл звонил в учебный лагерь, чтобы записать туда Кипа и вправить ему мозги. Возможно, оскорбительные замечания отца вместе с мыслью о том, что его отправят на военные курсы, вдобавок к паранойе и галлюцинациям лишили Кипа самоконтроля. Он уже много лет слышал голоса, приказывавшие убивать людей; теперь он наконец прислушался. Кип поднялся в спальню, взял винтовку и спустился вниз. Отец был к нему спиной. Он выстрелил ему в затылок.
Пытаясь объяснить, зачем он убил мать, Кип отвечал с путанной логикой. Он сказал, что должен был ее убить, потому что любил ее. Возможно, он думал, что, раз он убил отца, мать не переживет утрату мужа и знание, что его застрелил ее сын. Возможно, убийство матери он считал милосердием.
Почему он устроил бойню в школе? Почему просто не покончил с собой дома? Ведь он все-таки планировал покончить с собой во время нападения. Как отметил на суде доктор Болстад, отсутствие мотива — полная бессмысленность нападения — показывает, насколько серьезен психоз Кипа. Как объяснял сам Кип в признании: «Это казалось нереальным. Я ненавижу всех, себя — особенно. Больше всего я ненавидел голоса. Голос Б потом сказал: „Бери оружие и патроны. Иди в школу и убей всех“. Я спорил. Я приказывал им замолчать. Они не обращали внимания. Я не мог уснуть всю ночь»{46}. Кип пребывал в отчаянии, переполнялся гневом, впал в паранойю и слышал голоса, приказывавшие убивать. Он боролся с голосами три года. В конце концов он поступил, как приказывали, но только пожалел об этом: «Из-за этих событий я впал в состояние упадка и ненависти к себе, которое даже не мог себе представить»{47}.
«Благодаря вам я умру, как Иисус»
СМИ часто называли школьных стрелков «одиночками». Например, одиночками называли Харриса и Клиболда. Однако, как я объяснял, сообщения об их социальной изоляции крайне неточные. О Майкле Карниле говорили, что он одиночка, но у него были друзья. Он не был одиночкой. Как и Эндрю Голден, Эндрю Вурст или Кип Кинкл. Как и все три мальчика из следующей главы. Следовательно, пристальное изучение не выявляет связи между одиночками и школьными стрелками — до появления Чо Сын Хи.
Чо родился в Корее. В детстве он был болезненным, очень тихим и почти ни с кем не дружил. Семья всегда беспокоилась из-за его сильной застенчивости, и когда в восемь лет он переехал с семьей в Соединенные Штаты, трудности с общением стали только хуже. Вел он себя хорошо, но редко говорил и заметно нервничал в присутствии незнакомцев. В школе над Чо смеялись из-за того, что он иностранец и не знает английского. Его старшую сестру тоже дразнили, но она это переносила. Чо — нет.
В Политехе Вирджинии Чо оказался один среди тысяч студентов. У него были соседи по комнате, но он редко с ними заговаривал. Он ходил на учебу, но ни с кем не общался. У него не было друзей и подруг. Он противился попыткам его разговорить. Иногда сверстники пытались познакомиться поближе, но после нескольких неудач оставили его в покое.
Это следует подчеркнуть: Чо стал одиночкой в колледже не потому, что его довели до этого издевательствами или бойкотом. У него была многолетняя история серьезных социальных нарушений. В Политехе Вирджинии он стал одиночкой не из-за поведения студентов, а вопреки их попыткам познакомиться и подружиться. Он стал практически немым.
В редких случаях, когда он открывал рот, его слова могли поразить сверстников еще больше, чем молчание. Он говорил соседям по комнате, что у него есть воображаемая девушка Джелли — супермодель из открытого космоса. И все же однажды он попросил соседа уйти, потому что Джелли собиралась к нему в гости — то есть, похоже, он все-таки считал ее настоящей. Он сказал, что Джелли называет его Спанки. Другой набор странных замечаний касался российского президента Владимира Путина. Чо говорил, будто провел каникулы на День благодарения в Северной Каролине с Путиным, и заявлял, что они с Путиным росли вместе в Москве.
Однажды Чо подписался в школьном журнале вопросительным знаком. Некоторые одногруппники стали звать его самого «вопросительным знаком». Так же он назвал себя в Фейсбуке. Иногда он звонил в собственное общежитие, назывался (выдуманным) близнецом Вопросительным Знаком и просил Чо к телефону. Однажды, когда Чо понравилась девушка, он пришел к ней в общежитие и представился Вопросительным Знаком. Странный способ ухаживать.
Вообще-то «странный» — подходящее описание для Чо. Его самая заметная черта — серьезные социальные нарушения. Большинство людей находят в колледже группу сверстников или хоть кого-то, с кем можно поговорить. Знают, как поддержать разговор или отвечать на вопросы. У Чо не было ни единого друга, и на протяжении всех четырех лет в колледже мало кто слышал, чтобы он произнес полное предложение.
Немой заговорил с миром 16 апреля 2007 года. День начался с того, что Чо убил двух студентов в общежитии. Затем Чо покинул кампус и отправил по электронной почте «мультимедийный манифест» на NBC News. После чего вернулся в кампус, вошел в учебное здание, запер двери цепями, чтобы не дать никому сбежать, и стал переходить из класса в класс, расстреливая студентов и профессоров. Когда полиция пошла на штурм, Чо покончил с собой. После его нападения погибло 32 человека и 17 было ранено. Выжившие говорили, что стрелял он с каменным лицом — убивал без эмоций.
Чо проявил два классических дефицита, связанных с шизофренией. Во-первых, он почти не говорил. Формальное название для этого — «бедность речи», то есть ограниченное использование слов. Ранее Чо ставили диагноз «социальная тревожность», «элективный мутизм» — отказ говорить в ситуациях, когда говорить требуется. Однако после развития бредового мышления логично считать это симптомом шизофрении.
Второй дефицит, связанный с шизофренией, называется «уплощенный аффект» или «аффективная тупость», то есть слабое или ограниченное выражение своих эмоций и чувств. О Чо говорили, что он не выказывает счастья, гнева или любых других эмоций. Как будто его чувства отключили — по крайней мере в социальных взаимодействиях. Это не значит, что чувств у него вовсе не существовало — отсутствовало их нормальное выражение. Один одноклассник заявил, что Чо никогда не демонстрировал эмоций. Студент — свидетель атаки говорил: «Я видел его глаза… В них не было ничего, только пустота»{48}.
Что еще, кроме этих симптомов шизофрении, указывает на психоз Чо? Нам неизвестно, слышал ли он голоса. Также неизвестно, свидетельствует ли о галлюцинациях его заявление о воображаемой подружке. Называя ее воображаемой, он, видимо, понимал, что ее не существует. Или это просто способ замаскировать свой психоз от соседей? А если он знал, что ее не существует, почему сказал соседу, что она приходила в общежитие? Как насчет его слов о каникулах с Владимиром Путиным? Это попытка пошутить — или бред?
Самое яркое доказательство психоза — заявления Чо, выдающие манию величия и паранойю. В манифесте он сравнивал себя с Иисусом и Моисеем, что предполагает бред величия. Он сказал: «Благодаря вам я умру, как Иисус Христос, чтобы вдохновить поколения слабых и беззащитных»{49}. Еще он говорил: «Передо мной, как перед Моисеем, расступится море, и я поведу свой народ»{50}. Закончил он манифест словами: «Да начнется революция!»{51}. Как и Эрик Харрис, неоднократно заявлявший о разжигании переворота, Чо, похоже, тоже верил, что после его нападения начнется общественная революция. Хотя Чо не заявлял, что он сам и есть Иисус или Моисей, его представление о себе как о предводителе революции, который вдохновит следующие поколения, явно говорит о мании величия и оторвано от реальности.
Однако еще очевиднее его паранойя. Он был массовым убийцей и расстреливал невинных людей, но при этом чувствовал себя жертвой какого-то великого заговора: «У вас была сотня миллиардов возможностей и способов избежать сегодняшнего дня… Но вы решили пролить мою кровь. Вы загнали меня в угол и оставили только один вариант. Это ваше решение. Теперь у вас на руках кровь, которую вам никогда не смыть»{52}. К кому он обращался? Что значит — «вы решили пролить мою кровь»? В него никто не стрелял. Убийцей был он, но считал себя жертвой. Это типично для людей с параноидным бредом. В другом месте он писал: «Вы уже жалеете, что не прикончили меня, когда у вас был шанс?»{53} О чем он говорит? Никто не пытался его прикончить. Это может относиться только к тому, что творилось у него в голове.
За год до нападения Чо написал рассказ о студенте по имени Бад, который планировал нападение на школу, но не воплотил его. Бад находился одновременно в депрессии и ярости. Он сказал другому студенту: «Я пустое место. Я лузер. Я ничего не могу… Черт, как же я себя ненавижу». По словам автора, Бад категорически отличается ото всех остальных. В рассказе все студенты «улыбаются и смеются, будто живут в раю на земле». Во «внутренней человеческой природе было что-то волшебное и очаровывающее, чего Бад никогда не испытает»{54}. Как Дилан, Кип, Майкл и Эндрю Вурст, Чо, похоже, чувствовал, что обычный человеческий опыт для него закрыт, будто он пришелец, нечеловек.
Хотя на этот вопрос ответить мы не можем, озвучить его стоит: кем считал себя Чо? Знал ли он это сам? Есть повод думать, что он не мог понять собственную личность, а то и верил в бред. Сравнения с Иисусом и Моисеем показывают, насколько он оторвался от реальности того, кто он на самом деле и кем его запомнят.
Почему он называл себя «Вопросительным Знаком»? Это не только странно — подобное «имя» говорит о том, что он сам не знал, кто он. Все только осложняется тем, что иногда Вопросительным Знаком был он, а иногда — его выдуманный брат. Это какая-то игра? Если и так, то очень странная.
И как понимать имя Измаил? Слова «Топор Измаила»[11] были написаны красными чернилами у него на руке. Посылая на NBC свой мультимедийный манифест, он указал неверный обратный адрес и назвался «А. Измаил». Он даже подписывал так некоторые электронные письма. Он не только видел себя сродни Иисусу и Моисею, но еще считал, что имеет какое-то отношение к персонажу Библии Измаилу? Или, возможно, это отсылка не к Библии, а к персонажу из «Моби Дика». В конце концов, главной специальностью Чо был английский язык. Он считал себя Измаилом? «А. Измаил» — это альтер-эго? У Чо было бредовое представление о своей личности?
Потенциальный намек насчет его личности озвучила студентка, к которой он анонимно приставал в Сети. Попросив по электронной почте подтвердить, что это пишет Чо, она получила ответ со следующим заявлением: «Я не знаю, кто я»{55}. Возможно, он вел какую-то свою игру, а возможно, это правда. Не исключено, что он действительно не знал, кто он.
Вот еще один гложущий вопрос, на который нельзя ответить: был ли Чо жертвой сексуального насилия? Это повод для размышлений, потому что тема двух пьес его авторства — сексуальное насилие. К тому же он говорил о Джоне Марке Каррсе и Дебре Лафав — эти люди попали в СМИ из-за сексуального растления детей. Однако тему сексуальной виктимизации необходимо рассматривать в контексте как паранойи Чо, так и его идеи фикс о виктимизации в целом.
Например, в его пьесе «Ричард Макбиф» 13-летний мальчик Джон обвиняет Ричарда, своего отчима, в том, что он педофил. Почему Джон делает такое заявление? Потому что посреди разговора по душам отчим трогает Джона за ногу. В пьесе ничто не указывает, что Ричард — педофил. Затем Джон обвиняет Ричарда в том, что тот убил его родного отца. И снова в пьесе ничего не указывает, что это так. Наконец, Джон обвиняет Ричарда в том, что тот замел следы убийства: «Ты задумал заговор. Прямо как правительство в случае с Джоном Ленноном и Мэрилин Монро»{56}. Не довольствуясь этим, Джон указывает, что однажды Ричард работал уборщиком в правительственном здании, будто это как-то связано с заговорами и сокрытием улик. Похоже, Джон, как и Чо, был параноиком.
В манифесте неоднократно говорится о виктимизации. Есть религиозные образы, когда Чо сравнивает себя с Иисусом и спрашивает: «Вы знаете, каково это, когда тебя унижают и прибивают к кресту?»{57} В другом месте он выражает свое ощущение виктимизации через политические сравнения. Например: «Теперь, когда вы устроили в моей жизни 11 сентября, как [долбаный] Осама»{58}. Чо расписывал свою виктимизацию в красках: «Вы знаете, каково это — рыть собственную могилу?.. Вы знаете, каково это, когда тебя сжигают заживо?»{59} Таким образом, упоминания конкретно сексуальной виктимизации — часть ощущений виктимизации в целом.
Откуда эта идея фикс? Сообщается, что в школе Чо дразнили, но нет доказательств, что его задирали в колледже. Напротив, многие сообщали, что пытались с ним подружиться и вытянуть его из панциря, но все кончилось отказом. Тем не менее насмешки школьных лет могли оставить глубокие шрамы.
Существовали и прочие влияния. Как и у других стрелков-психотиков, у Чо была старшая сестра-«звезда». Когда она подавала заявления в колледжи, ее приняли и в Гарвард, и в Принстон. Она выбрала Принстон. После выпуска поступила на работу в Госдеп. У корейских иммигрантов в общем и у семьи Чо в частности успех ценится высоко, особенно у мужчин. Однажды мать Чо сказала, что лучше бы в Принстон поступил ее сын, а не дочь. Профессор-кореец комментировал ситуацию: «Сестра символизировала иммигрантскую историю успеха, а брат — историю провала»{60}.
Чо был неудачником не только в семье, но и в общении с женщинами. Его влекло к ним, но ухаживания заканчивались крахом. К тому же он демонстрировал тревожное поведение, в том числе приставал к женщинам, преследовал, фотографировал на уроках их ноги. Это поведение особенно интересно в свете темы сексуальной виктимизации. Нам никак не узнать о сексуальных фантазиях Чо, но нет ничего удивительного, если он фантазировал о растлении или изнасиловании. Если это правда, то соответствует параноидной проекции этих фантазий на окружающих и страху, что и «они» могуть надругаться над ним. Это могло бы объяснить его фиксацию на растлении. Возможно, он боялся того, что сам хотел совершить с другими.
Также стали бы понятны его тирады о «разврате» и «гедонистических потребностях» окружающих. Для человека, совершающего массовое убийство, странно переживать из-за кажущегося гедонизма. Убийство куда хуже, чем гедонизм. Возможно, он так переживал потому, что сам хотел быть «гедонистом», но либо не имел навыков общения, либо упирался в собственные моральные запреты. Чо завидовал тем, кто наслаждается жизнью, и недвусмысленно изъявлял желание стать как они: «О, как бы я был счастлив среди вас, гедонисты, если бы считался одним из вас»{61}. Он ярился на людей, которые делали то, о чем он мечтал. Это напоминает о зависти Дилана Клиболда к спортсменам, у кого, по его мнению, были развлечения, друзья и женщины, а также о критике Майкла Карнила (возможно, завистливой) ребят с сексуальной активностью из молитвенной группы.
Точно так же тирады Чо о богатых напоминают фиксацию Эрика Харриса на «снобах». Например, Чо заявил: «Вам мало „Мерседеса“, мажоры. Вам мало золотых ожерелий, снобы»{62}. Как говорилось во второй главе, часто параноики очень чувствительны к вопросу статуса. Люди с высоким статусом угрожают их самовосприятию.
Что было не так с Чо Сын Хи? Его удручала и злила собственная жизнь: неспособность соответствовать ожиданиям семьи, неспособность функционировать в обществе, неудачи с женщинами и издевательства в юном возрасте. Он завидовал и ненавидел тех, кто живет богаче, жизнью полнее, чем у него. Чтобы компенсировать ощущение неудачи, он выработал бред величия, будто он похож на Моисея и Иисуса и возглавит революцию, чтобы вдохновить других своим примером.
Что за пример он подал? В своих мыслях он символизировал восстание обделенных. Он чувствовал себя жертвой, поэтому отомстил миру, который, как он верил, его уничтожает. Всю жизнь он был не таким, как все. Всю жизнь он был неудачником. После начала психоза он утратил связь с реальным миром, зато паранойя раздула внутреннюю реальность страданий. Как ни странно, он поверил, что умирает подобно Иисусу, жертве гонений, тогда как на самом деле казнил невинных.
Эти пятеро стрелков-психотиков демонстрируют широкий спектр симптомов как со значительными сходствами, так и различиями. В этом нет ничего удивительного. Каждый человек уникален, и каждое проявление расстройства спектра шизофрении уникально. Тем не менее у стрелков-психотиков есть несколько общих черт.
Единственный психотический симптом, повторяющийся у всех, — паранойя. Уровень паранойи значительно колеблется, но так или иначе параноиками были все. На умеренном конце спектра Дилану Клиболду казалось, что его ненавидят все знакомые. На предельном конце спектра Кип Кинкл бредил, будто Китай собирается напасть на Соединенные Штаты и ему придется защищаться от вторжения; еще он думал, что правительство, возможно, внедрило ему чип в мозг. У Майкла Карнила было множество параноидных убеждений о монстрах, демонах и человеке с бензопилой, который якобы живет под домой. Эндрю Вурст верил, что люди находятся под контролем правительства и лежат в больничных койках, пока их мозги программируют ученые. Чо Сын Хи верил, что его пытаются убить и что он должен защищаться.
Не считая параноидного бреда, у стрелков-психотиков имелись и другие симптомы. У одних — мания величия. Например, Дилан мнил себя божественным созданием, а Чо думал, будто он великий лидер, как Моисей и Иисус. У других стрелков были галлюцинации. У Кипа — самые яркие: с ним и о нем говорили три разных голоса. Впрочем, Эндрю Вурст и Майкл Карнил тоже слышали голоса.
Наконец, у всех пяти стрелков-психотиков имелись социальные нарушения различной степени. В некоторых случаях — неявные. Например, Дилан и Кип общались с друзьями и знакомыми, участвовали в школьной жизни. Впрочем, по их дневникам видно, что они чувствовали отчаянное одиночество, изоляцию и несчастье. Они глубоко страдали, хоть и умели вести себя на публике сравнительно неплохо. Чо Сын Хи был не таким. Все знали о его серьезных социальных нарушениях. Он почти не говорил, редко отвечал на прямой вопрос и обычно не выказывал эмоций. Из этих стрелков-психотиков у него были самые серьезные проблемы в общении.
Переживаемое отстранение от общества, иногда усугубленное параноидным бредом, вызывало глубокое ощущение отчуждения. Например, Дилан Клиболд чувствовал, что никогда не сможет быть человеком, и писал о человеческой натуре так, будто это чужеродный элемент в его сущности. Майкл Карнил писал: «По-моему, я пришелец». Это фигуральное выражение того, насколько он казался себе непохожим на других, или же Майкл действительно в это верил? Эндрю Вурст точно верил, что он пришелец; думал, будто его перенесли на Землю из другого мира. Кип Кинкл знал, что он человек, но убедил себя, что ему никогда не стать нормальным. А Чо Сын Хи? Кажется, отчуждение укоренилось в его личности — свидетельства предполагают, что он и сам не знал, кто он.
У стрелков-психотиков мы наблюдаем различные сочетания параноидного бреда, мании величия, слуховых галлюцинаций (голоса) и серьезных социальных нарушений. Комбинация этих факторов создавала глубокое ощущение отчуждения и отчаяния.
Какой была жизнь у школьных стрелков-психотиков? Они не оправдали ожидания семьи. Они не оправдывали ожидания в школе. Они были разочарованием для родителей. Им не давалось общение. Даже если у них были друзья, они ощущали безнадежное одиночество. Чувствовали, что их никто не любит и что их невозможно любить. И не понимали, почему. Почему они? Почему у их братьев и сестер все в порядке? Почему все остальные нормальные?
Стрелки-психотики страдали от депрессии, были склонные к суициду и злились на необъяснимую несправедливость жизни. Они ненавидели себя, ненавидели мир, а особенно ненавидели тех, кому все удавалось, — то есть практически всех остальных. Вдобавок к переживаниям и гневу, к сожалению, у них была слишком слабая стрессоустойчивость. Им не хватало гибкости, поддержки окружающих и прочих аспектов, которые могли бы компенсировать дефициты.
К тому же они не жили в реальном мире. Они все верили, что против них сговорились люди или чудовища. Кое-кто слышал голоса; иногда эти голоса приказывали убивать. Мир казался опасным и угрожающим местом. Они ничего не понимали, в отчаянии блуждали по лабиринту разума.
Иногда они осознавали, что теряют связь с реальности, но так боялись или стыдились происходящего, что скрывали симптомы. Признаться, что слышишь голоса или думаешь, будто правительство внедрило тебе чип в мозг, — значит шокировать и разочаровать родителей. Сообщить одноклассникам — значит напрашиваться на остракизм из-за того, что ты «сумасшедший», а это положит конец всем шансам найти друзей или девушку. Это конец любой надежды на счастье. Иронично, но признание в проблемах и просьба о помощи и были их главной надеждой на счастье.
Таким образом, психоз среди школьных стрелков, хоть он и редко освещается в СМИ, — это существенный фактор во множестве беспорядочных атак. Однако не все школьные стрелки — психотики. В следующей главе мы рассмотрим троих, у кого нет ни единого призрака психоза. Но у них были другие проблемы.