– Вы не представляете, до какой степени.
Повернувшись, мужчины вместе пошли в сторону Портман-сквер.
– Почему вы взяли на себя труд присутствовать на похоронах Дамиона Пельтана? – спросил Себастьян.
– Сложно сказать. Полагаю, из уважения.
– И только?
Лашапель искоса бросил на виконта быстрый взгляд.
– Восемнадцать лет назад замученный ребенок, которому предназначалось стать Людовиком XVII, королем Франции, умер в десятилетнем возрасте в грязной тюремной камере. Его тело еще не предали земле где-то на заброшенном кладбище, как уже поползли слухи. Нельзя отрицать, что пока дофин был жив, вынашивались планы выкрасть его из тюрьмы и подменить другим ребенком – немым, умирающим от чахотки. Вот почему после смерти мальчика некоторые продолжали цепляться за надежду, что один из этих замыслов достиг цели: подмена произошла, умерший в Тампле дофин был ненастоящим, а сам Луи-Шарль остался в живых.
– Какое отношение эта история имеет к Дамиону Пельтану?
– Мало кому из ныне живущих доподлинно известно, что произошло в тюрьме Тампль. Доктор Филипп-Жан Пельтан – один из этих немногих. Однако он пребывает во Франции, вне досягаемости Бурбонов. Теплилась надежда, что о событиях тех мрачных времен может рассказать Пельтан-младший. Но он заявил, будто ничего не знает.
– И Бурбоны поверили ему?
– По правде? Сомневаюсь.
Некоторое время спутники шагали молча. Затем Себастьян произнес:
– Вы же понимаете, что дому Бурбонов можно предположительно приписать целых два мотива для убийства Дамиона Пельтана?
– Два?
– Первый – с целью расколоть делегацию из Парижа, тем самым поставив крест на возможности любого мирного соглашения, по которому Наполеон Бонапарт остался бы императором Франции.
– Этому миру не бывать, хоть со смертью Пельтана, хоть без.
– Скорее всего. Но зачем испытывать судьбу?
Лашапель фыркнул:
– Абсурдно даже предполагать, будто французская королевская семья может опуститься до убийства.
– Ради возвращения трона? Что такое еще одна человеческая жизнь, когда уже погибли миллионы?
Челюсть француза напряглась.
– А какой же, по-вашему, второй, с позволения сказать, мотив?
– Месть.
– Серьезно? За что?
– Отца Дамиона Пельтана привезли в Тампль лечить тяжелобольного дофина. Однако мальчик все равно умер. Теоретически в его смерти можно обвинять и врача.
– Нужно быть в высшей степени жестоким и беспощадным, чтобы убить невинного молодого человека, лишь бы отомстить его отцу.
– Не просто убить, а еще и вырезать ему сердце.
Они остановились на краю площади, и Себастьян повернулся лицом к французу. Но тот молча перевел взгляд на овальный сквер в центре площади, где в снегу смеялись и резвились дети.
– Какова вероятность того, что в тюрьме все же произошла подмена? И что сын Людовика XVI и Марии-Антуанетты остался жив?
Амброз Лашапель отрицательно покачал головой:
– Нет никакого пропавшего дофина. Я рассказал вам эту историю, чтобы объяснить интерес графа Прованского и Марии-Терезы к доктору Пельтану. Однако лично у меня нет ни малейших сомнений, что сын Людовика XVI и Марии-Антуанетты давно скончался. Восемнадцать лет назад он умер в тюрьме и был похоронен в общей могиле на кладбище Святой Маргариты. Поверьте, сударь, если вы ищете убийцу Дамиона Пельтана, нет никакой нужды углубляться в события, случившиеся с другими людьми в темном и далеком прошлом. Предостаточно мотивов можно найти, исходя из жизни, которую вел он сам.
– Вот как? Например?
– Вам, полагаю, известно о разногласиях внутри парижской делегации?
– Известно.
– Вы никогда не задумывались, почему Дамион Пельтан согласился отправиться в Лондон в качестве личного врача Вондрея? Поговаривают, будто ради прекрасных глаз.
– Ради прекрасных глаз? – повторил Себастьян вопросительно.
– М-м-м. Дочь Вондрея, мадам Мадлен Кеснель, весьма хороша собой.
– Она беременна. От погибшего супруга.
– Беременна, да. Но некоторые женщины особенно привлекательны, когда носят ребенка. И она, как вы уже отметили, вдова.
– На что вы намекаете? Что Пельтан был убит соперником за нежные чувства мадам Кеснель?
– Вы считаете, будто Дамиону Пельтану вырезали сердце, поскольку его отец когда-то делал вскрытие мертвого дофина. Мне же представляется более вероятным, что молодой человек пал жертвой «дел сердечных».
Себастьян всмотрелся в удлиненное, изящное лицо Лашапеля. В порах кожи еще виднелись слабые следы ночных румян.
– Почему я должен вам верить?
Француз пожал плечами, словно доверие к его словам было ему в высшей степени безразлично, равно как и недоверие.
– Копните в этом направлении. Полагаю, вы удивитесь тому, что обнаружите.
А затем повернулся и пошел прочь, вертя сложенным зонтиком и тихонько насвистывая какой-то знакомый мотивчик. Себастьяну потребовалось несколько секунд, чтобы узнать мелодию.
Это была «Марсельеза».
ГЛАВА 29
Митт Пебблз сметал тающий снег с тротуара перед «Гербом Гиффорда», когда Себастьян подошел к нему.
– Опять вы, – погрозил пальцем коридорный. – Теперь-то я знаю, что вы за птица. И знаю, зачем вы тогда меня выспрашивали.
– Вот как? И кто же вам рассказал?
– Да никто! – вскинув голову, Пебблз постучал себя по лбу. – Самолично скумекал, вона как.
– Впечатляюще. – Себастьян поднял глаза на симметричный фасад гостиницы.
– Если вам надобен Армон Вондрей, то его нету. Ушел с остальными двумя ни свет ни заря. Раньше обеда вряд ли возвернется.
– А его дочь, мадам Кеснель?
– Ну, она-то туточки, как же. – Митт мотнул головой, указывая за здание. – На заднем дворе у нас частный садик, калитка возле конюшни. В садике барышню обычно и можно сыскать. Я такой любительницы до прогулок еще не встречал, никакая непогода ей не помеха.
– Благодарю, – Себастьян вручил коридорному монету.
Лицо Пебблза расплылось в широкой улыбке.
– Обращайтесь, ваше лордство. В любое время.
Сад, спрятанный между сплошным рядом зданий Йорк-стрит и выходившим на Бердкейдж-уолк «Домом новобранцев», имел неправильную форму. Его западная часть разделялась начетверо тропинками, которые встречались у деревянной беседки, увитой толстыми, голыми ветвями старой глицинии. Там и обнаружилась дочь Армона Вондрея. Положив ладонь на потемневшее от непогоды дерево, устремивши взгляд на клумбы, все еще покрытые белой пеленой вчерашнего мокрого снега, она стояла совершенно неподвижно, и у Себастьяна сложилось впечатление, что мысли ее блуждают в ином времени и месте.
Толстая накидка из черной шерсти слегка приподымалась над округлым животом, черный бархатный капор затенял лицо. Когда на звук шагов женщина обернулась, ее черты выразили удивление, но не испуг.
– Мадам Кеснель? – уточнил Себастьян, кланяясь. – Прошу прощения за беспокойство. Мое имя Девлин.
Дочь Вондрея была не старше двадцати четырех лет, с молочно-белой кожей и приятными, плавными чертами лица.
– Я знаю, кто вы, – ответила она с легким певучим акцентом. – Отец на днях указал мне на вас. По его словам, вы расследуете смерть Дамиона Пельтана. Это правда?
– Да, правда.
– Очень хорошо.
– У меня сложилось впечатление, что ваш отец не вполне разделяет ваши чувства.
– Нет, конечно же, не разделяет. Можно даже сказать, он злится на несчастного доктора за то, что его убили – словно тот подстроил свою гибель нарочно, лишь бы сорвать их миссию.
Должно быть, на лице Себастьяна отразились его мысли, поскольку Мадлен Кеснель невесело усмехнулась:
– Вас удивляет, что я упомянула о миссии? Не вижу резона скрытничать, раз вы все равно знаете правду.
– Уже за это я вам признателен.
Повернувшись, они пошли по вымощенной кирпичом дорожке.
– Как давно вы знакомы с Дамионом Пельтаном? – спросил Себастьян.
– Два, может, три года. Отец стал наблюдаться у него вскоре после того, как начались нелады со здоровьем. Считая заслугой доктора Пельтана то, что до сих пор жив, отец принимает его смерть близко к сердцу.
– И все же не настолько близко, чтобы способствовать поимке его убийцы?
– Для отца задача первостепенной важности… в другом.
Себастьян всмотрелся в полуотвернутый профиль собеседницы.
– Каким он был?
– Дамион Пельтан? Вряд ли найдется человек, который мог бы плохо отозваться о нем. Он обладал всеми достоинствами, какие только можно пожелать врачу, и даже сверх того. Мягкий, добрый, внимательный… – в словах мадам Кеснель звучало уважительное восхищение. Но в ее тоне не улавливалось ничего, похожего на влюбленность.
– Вам известно что-нибудь о семье доктора в Париже? У него осталась жена?
– Нет, – покачала головой Мадлен. – Он никогда не был женат.
– А как насчет невесты? Не был ли он помолвлен?
– Нет. – Легкая улыбка коснулась ее глаз, затем медленно угасла, словно воспоминания, вызванные этим вопросом, были слишком печальными, чтобы их удерживать. – Дамион однажды рассказал мне, как в возрасте одиннадцати лет накрепко влюбился и дал клятву, что никогда не полюбит другую.
– Подобно многим из нас, – вставил Себастьян. – Но такие клятвы недолговечны.
– Пожалуй. Хотя, что касается доктора Пельтана, он действительно остался верен своему кумиру.
– А что случилось с предметом его поклонения? Она умерла?
– Нет. Ее отец был вынужден бежать из Франции, и девушке пришлось уехать с ним. Она поклялась, что будет ждать Дамиона. Но не дождалась.
Себастьян перевел взгляд на заснеженный сад, аккуратные клумбы которого едва угадывались под впадинами и выпуклостями белого покрова.
– Насколько я понимаю, возлюбленная доктора вышла замуж за другого?
– Да, несколько лет назад.
– Но Пельтан по-прежнему любил ее?
– Неизменно.
– Вы знаете, как зовут эту женщину? – сохраняя ровный тон, поинтересовался Себастьян.