– И какой же?
– Мать Васятки была женщиной очень набожной. И после того как ее младший сын вопреки всем прогнозам врачей остался жив и с каждым днем все более и более удалялся от могилы, она окончательно уверовала в Бога. И к сожалению, ее вера с годами приняла такое неистовое, я бы сказала, такое извращенное трактование, что ее было просто опасно оставлять наедине с маленьким ребенком!
– О господи! Мать Василия была сумасшедшей?
– Для того чтобы поставить ей соответствующий диагноз, нужно было освидетельствование врачебной комиссией. Лично я не имею в своем активе специализации психолога. Но да, определенные психические отклонения у женщины были.
– Какой ужас! Бедная женщина! Бедный мальчик!
– Ну что вы! Василий обожал свою маму. И она всегда была очень добра к нему. Но увы, она вбила себе в голову, что жизнь ребенка все равно находится под угрозой. Что она должна вымолить окончательное исцеление своего сына у Господа. И когда Васятке было семь лет, она ушла в монастырь. Просто сбежала из дома, не сказав, куда направляется и вернется ли назад.
– О-о-о! Бедный мальчик!
– Тогда-то его отец и купил мне эту квартиру, – глухо произнесла Аделаида. – Я заменила Васятке мать. А его отец… Увы, он тоже погиб.
– Да, я знаю. Был застрелен, когда его сыну исполнилось семнадцать лет.
– Васятка вырос глубоко верующим мальчиком. Хотя ни его отец, ни я со своей стороны никогда не культивировали в нем этой религиозности. Но он сам шептал молитвы и говорил, что ему являются святые, которые ласково разговаривают с ним и наставляют на путь истинный.
– И что они ему говорили? – помимо воли полюбопытствовала Мариша.
– Видимо, ничего дурного, – пожала плечами Аделаида. – Учился Васятка всегда очень хорошо. Вечера проводил дома. Ни девочки, ни танцы, ни спиртное, ни другие радости подросткового возраста его не интересовали. Очень благожелательный и славный мальчик, которого совершенно не коснулись трудности подросткового периода. Он всегда говорил мне, что мечтает жить в таком месте, где он мог бы разговаривать с Матушкой и своими друзьями.
– Значит, мама Василия жива?
– Думаю, что он имел в виду другую Матушку, – вздохнула Аделаида. – Васятка так называл Матерь Божью – Деву Марию.
– О!
И в который раз за время этого странного разговора Мариша не знала, что ей сказать.
– Годы шли, а я все меньше оказывала влияния на Васятку. После смерти отца Васятка пришел ко мне и заявил о своем решении поехать по святым местам. В те годы это было еще очень проблематично. Церковь только отстаивала свои позиции и отстраивала свои владения. Многие монастыри, ныне процветающие, в те годы еще лежали в руинах. Денег на их восстановление у церкви еще не было. В стране шла перестройка. Было очень голодно и нестабильно. И зачастую церкви и монастыри восстанавливались силами самих верующих.
И помолчав, Аделаида договорила:
– Все деньги, которые остались Васятке от его отца, ушли именно на это богоугодное дело.
– Что? Василий истратил все деньги своего отца на восстановление храма?
– Впрочем, как теперь оказалось, это было правильное решение. Монастырь, отстроенный на деньги Васятки, стоит и здравствует. А деньги… Что же, они бы все равно сгорели в перестроечные годы. Ведь тогда инфляция сжирала все, что только могла.
– Значит, Васятка помог отстроить монастырь?
– Ну, не только он один. Его денег хватило лишь на одну часовенку. Но были и другие, кто желал сделать вклад в богоугодное дело. Но самое главное, Васятка был единственным, кто ежедневно и еженощно присутствовал при реставрационных работах. Именно он вникал во всякие хитрости и тонкости строительного дела. Богоугодная деятельность Васятки заслужила в конце концов свое признание. Он закончил духовную семинарию. И ныне полностью посвятил себя духовному служению. Его епархия находится очень далеко на Урале. И поэтому я получаю новости от Васятки куда реже, чем мне бы того хотелось.
Вот это было самым худшим, что ожидала услышать Мариша. Она-то надеялась, что Василий Ольховин расскажет ей нечто такое, что позволит выйти на след убийцы Воронцова. А оказывается, об этом нечего и мечтать. Ехать в такую даль ради сомнительной для ее расследования ценности общения с молодым настоятелем какой-то обители в планы Мариши, увы, никак не входило.
Глава 16
Впрочем, оказалось, что все не так плохо. Аделаида встряхнулась и, взглянув на Маришу, произнесла:
– Вижу, вы совсем загрустили. Но вы ведь хотели побеседовать с Васяткой про его детскую погремушку? А в ту пору, когда этот петушок находился у Ольховиных, сам Васятка был совсем младенцем.
Действительно! Василий отдал свою игрушку Маниоле, когда ему было от роду всего три года. И больше он о ней не вспоминал. А вот его родители… О, наверное, у них имелось много разного, что они могли сказать по поводу пропавшей из дома дорогой вещи. И наверняка они поделились случившимся с друзьями семьи, в частности и с лечащим врачом мальчика.
– В вашей требе, если кто и может вам помочь ныне, то это именно я, – подтвердила Маришины мысли Аделаида и, внимательно глядя на девушку, спросила: – Хотите послушать мой рассказ?
Еще бы Мариша не хотела! Она просто-таки жаждала этого!
– Да, да! Конечно!
Аделаида величественно кивнула гладко причесанной головой и важно произнесла:
– Не знаю, откуда господин Ольховин раздобыл эту игрушку для своего сына, но подозреваю, что петушок попал в их семью далеко не безобидным и совсем не праведным способом. Господин Ольховин ради своего сына был готов на все. Он обожал этого ребенка. И когда врачи поставили ребенку страшный диагноз, дав от силы несколько месяцев жизни, он пришел в отчаяние.
Собственно говоря, оба родителя были убиты горем. Старшие дети почему-то не вызывали в них таких бурных чувств. А вот этот последний ребенок, родившийся у пожилой уже четы, неожиданно произвел в их сердцах переворот.
– Именно тогда у матери Василия и наметились первые сдвиги психики.
Но отец, хотя внешне он и держался лучше своей супруги, проводящей дни в рыданиях, молитвах и истериках, переживал еще глубже.
– Он поклялся, что сделает все от него зависящее и не зависящее, чтобы ребенок остался жив. Он платил бешеные деньги врачам, чтобы у его ребенка было все самое лучшее из того, что могла предложить медицина тех лет. И наконец врачи были вынуждены сказать, что теперь все в Божьих руках.
Никогда особенно не веривший в Бога Ольховин помчался в церковь.
– Неизвестно, что он пообещал там Господу в обмен на жизнь своего сына. Так же, как неизвестно, откуда он принес этого серебряного петушка и что он сделал, чтобы добыть эту игрушку.
Ценность серебряной погремушки, по словам Аделаиды, заключалась именно в ее истории. Существовала легенда о том, что это своего рода амулет, подаренный графом Калиостро кому-то из болезненных младенцев дома Романова. Младенец после такого подарка оживился, поздоровел и прожил долгую жизнь.
Так что эта погремушка получила добрую славу и переходила в семье Романовых из поколения в поколение. После революции, когда царская семья была расстреляна, игрушка находилась в музее. И вдруг неожиданно всплыла в семье Ольховиных.
– Откуда же она там взялась?
– Ни я, ни жена Ольховина, ни даже кто-либо из врачей у нас в больнице не рискнули задать этот вопрос Ольховину. Все видели, в каком состоянии находился бедный отец. А ребенку, надо отдать должное, немедленно стало лучше. Через несколько дней после появления возле его кроватки петушка у ребенка впервые за все время лечения наметилась положительная динамика. А еще через месяц мы выписали мальчика, которого, честно говоря, не чаяли видеть живым.
– Потрясающе! Что же, неужели, петушок помог?
– Не могу вам этого сказать точно. Лично я не верю в такие вещи. Но чудеса иногда случаются. И я не могу отрицать того, что вначале у нас почти не было надежды на выздоровление Васятки.
– Но он выздоровел? Не так ли?
– Да. Вот только… Он был очень странным ребенком. С самого своего рождения он меня поражал совершенно недетским взглядом своих глаз. Нет, поймите меня правильно, Васятка мог и бегать, и шалить, как и все другие дети. Но бывали у него такие минуты, когда он становился словно бы отрешенным от этого мира.
Чем взрослей был мальчик, тем отчетливей становились заметны его отличия от сверстников. Васятка был невероятно добр. Жадности, злости или себялюбия в нем не было ни грамма. Он мог спокойно и даже с радостью отдать любимую конфету, которую уже почти положил себе в рот, просто увидев просящий взгляд кого-то другого. И при этом он так искренне радовался, словно получил удовольствие в десять… нет, в сто раз превышающее вкус самой конфеты.
– Так что, когда он сказал матери, что подарил петушка одному человеку, она даже не удивилась. Правда, отец пытался надавить на сына и вернуть в дом дорогую вещь, но маленький Васятка не испугался гнева своего родителя.
– Папа, петушок уже сделал свое дело, – только и сказал он в ответ на упреки отца. – Теперь я здоров и навсегда останусь с вами. Петушку у нас делать было нечего. Его ждали другие дела.
– Кому ты отдал его?
– Хорошему человеку. Не бойся, папа, петушок не пропадет. За него будет куплена жизнь одной бабушки.
– Какой еще бабушки?
– Хорошей. Не переживай, папа, я все сделал, как меня научила Матушка Мария.
И устремив на все еще рассерженного отца странный пристальный взгляд, ребенок произнес:
– Вспомни, что ты сам пообещал ей, когда просил о моем выздоровлении? Вспомнил? Так и не жалей о петушке. Он сам тебя нашел в ответ на твои молитвы. А теперь петушку пришло время уходить дальше.
В ответ Ольховин только разинул рот. Ему очень живо припомнилось, как, стоя на коленях на холодном каменном полу, он слезно молил у деревянной иконы с Богоматерью. И как обещал измениться сам, делать благие дела и быть щедрым к другим людям, которым понадобится его помощь.