– Привет, – ответили они, черт их дери.
Ты втиснулся на диван.
– Сто лет здесь не был, – сказал ты. – В прошлом году приходил сюда с одним человеком, который любит этот, как его… Горячий сырный суп.
– Фондю, – подсказал Джордан.
– Ты был здесь с Карен? – спросила Лорен. – С той, что ходит с косичками и с повязкой на лодыжке?
Ты моргнул.
– Я был здесь с Кэрол, – ответил ты. – И мы ели не фондю, а горячий сырный суп.
Ты показал пальцем на надпись «ГОРЯЧИЙ СЫРНЫЙ СУП» в меню, и я будто умерла на долю секунды.
– Мы всегда берем блюдо дня, – сказал Эл.
– Тогда я тоже буду блюдо дня, – ответил ты. – И кстати, Эл, напомни мне потом, – ты похлопал по рюкзаку. – Джон Хансен попросил передать тебе материалы для проекта по литературе.
Лорен повернулась к Элу.
– Ты ходишь на литературу с Джонатаном Хансеном?
Эл покачал головой, а ты сделал большой-большой глоток воды. Я смотрела на твою шею и хотела забрать ее себе вместе со всеми словами, что когда-либо вылетали из твоего горла.
– С его девушкой, – наконец объяснил ты. – С Джоанной Как-там-ее-тон. Хотя – только никому не говорите – встречаться им осталось недолго. Эй, знаете, что я вспомнил?
– Что Джоанна Фармингтон – моя подруга? – спросила Лорен.
Ты помотал головой и махнул официанту.
– Здесь отличный музыкальный автомат, – ответил ты.
Ты взвалил рюкзак на стол, достал кошелек и нахмурился, глядя на купюры.
– У кого-нибудь есть мелочь? – спросил ты и потянулся к сумочке Лорен.
Я ничего не смыслю в спорте, но тогда я почувствовала, что у тебя над головой один за другим просвистели три страйка. Ты расстегнул молнию на сумочке и принялся в ней рыться. Я встретилась глазами с Элом, который пытался не встретиться глазами со мной. Открывать сумочку Лорен, кроме самой Лорен, дозволено только тому, кто найдет Лорен мертвой в канаве и попытается отыскать ее документы. Из сумки высунулся тампон, и тут тебе на глаза попался кошелек, в котором Лорен хранила мелочь, ты улыбнулся, расстегнул застежку и высыпал монеты себе в ладонь.
– Мы все будем блюдо дня, – сказал ты официанту, встал и ушел к музыкальному автомату, оставив меня наедине с ошарашенными друзьями.
Лорен смотрела на свою сумочку так, словно ее переехала машина.
– Господи Иисусе и его биологический отец.
– Как сказала бы твоя мама, – добавил Джордан.
– Они с друзьями всегда вот так делят деньги, – сказала я упавшим голосом. – Такие у них повадки.
– Повадки? – переспросила Лорен. – У нас здесь что, репортаж о дикой природе? Они что, гиены?
– Будем надеяться, что они не находят себе одну пару на всю жизнь, – пробормотал Джордан.
Эл посмотрел на меня так, словно был готов вскочить на коня, стрелять из револьвера и катапультироваться, если я ему прикажу. Но приказа не последовало. Ты вернулся к столу, улыбнулся нам всем, и – тут над твоей головой пролетел миллиардный страйк – из музыкального автомата заиграл Томми Фокс. Эд, это сложно объяснить, но в нашей компании Томми Фокс, хоть я тебе никогда об этом и не говорила, даже не считается посмешищем, потому что насмехаться над Томми Фоксом примитивно. Ты снова улыбнулся и принялся крутить монету на столе, она падала, и ты снова ее вращал, она снова падала, и ты снова ее вращал, а мы неотрывно смотрели на тебя.
– Автомат ее не принял, – сказал ты, ткнув пальцем в центр стола, в эту нейтральную полосу, на которой вертелась никчемная железка.
– Надо же, – откликнулась Лорен.
– Обожаю гитару в этой песне, – с этими словами ты сел за стол, обняв меня за плечи. Я облокотилась на твою руку, Эд, и чувствовала себя прекрасно даже под Томми Фокса.
– Он шутит, – сказала я. Снова упавшим голосом. Я надеялась, что ты пошутил, и ради тебя обманула друзей. Закончив вращаться, монета звякнула о стол, и я спрятала ее в карман, а потом мы поели, о чем-то неловко побеседовали, расплатились и ушли. Провожая меня на остановку, ты смотрел на меня очень милым взглядом, а мои друзья пошли в другую сторону. Я видела, как они со смехом обнимают друг друга. «Где-то эту монету точно примут, Эд, – думала я о ненужной кругляшке, пока ты поглаживал меня по бедрам. – В какой-нибудь странной далекой стране ее точно можно пропихнуть в музыкальный автомат. Давай отправимся туда. Давай останемся там вдвоем».
Присмотрись – и ты увидишь пару волосков, которые остались на резинке, которую ты сорвал с моей головы. Зачем так поступать? Каким человеком нужно быть, Эд? По правде сказать, тогда я не задавалась этими вопросами.
Тогда, когда впервые оказалась там, где ты живешь, там, где ты с разбитым сердцем сейчас читаешь это письмо. В первый раз мы поехали к тебе домой на автобусе после твоей тренировки. Я была разбита и подавлена, потому что не выпила привычную порцию кофе из «Фредерикоса». Я устала скучать, сидя на трибунах, пока ты отрабатывал штрафные броски под присмотром тренера, который яростно дул в свисток и советовал тебе стараться целиться ближе к корзине. Я немного вздремнула в автобусе, примостив голову у тебя на плече, а когда проснулась, увидела, что ты задумчиво смотришь на меня. Ты был весь потный и взъерошенный. Я почувствовала, что из-за сна, даже такого короткого, у меня стало плохо пахнуть изо рта. Сквозь заляпанные, мутные стекла автобуса пробивалось солнце. Ты сказал, что тебе понравилось смотреть, как я сплю. Ты сказал, что хотел бы увидеть, как я просыпаюсь по утрам. Тогда я в первый раз – ну или не в первый, если честно, – попыталась вообразить какое-нибудь необычное место, где это могло бы произойти. Весь колледж знает, что, если наша команда выходит в финал кубка штата, игроки останавливаются в гостинице и тренер за ними почти не следит, но наши отношения так далеко не зашли.
Когда мы попали в дом с черного входа, ты крикнул: «Джоани, я дома!» – и я услышала чей-то голос:
– Ты ведь знаешь правила: не смей со мной разговаривать, пока не примешь душ.
– Побудешь немного с моей сестрой? – спросил ты меня.
– Я с ней незнакома, – ответила я, стоя в гостиной среди диванных подушек, расставленных на полу, словно кости домино.
– Она хорошая, – заметил ты. – Я ей про тебя рассказывал. Поговори с ней о твоих любимых фильмах. И не называй ее Джоани.
– Но ты же назвал ее так, – возразила я, однако ты уже вприпрыжку взбегал по лестнице.
Лишившийся подушек диван, стопки старых журналов, чашка – в комнате царил хаос. Из-за дверей доносилась музыка, которая мне сразу же понравилась, но показалась незнакомой. Мелодия напоминала джаз, но не слишком мудреный.
Я пошла на звук и оказалась на кухне, где, закрыв глаза, с деревянной ложкой в руках танцевала Джоан. На столе виднелись горки нарезанных продуктов. Эд, твоя сестра – невероятная красавица, передай ей это от меня.
– Что это?
– О чем ты? – Джоан совсем не удивилась, увидев меня.
– Прости. Мне нравится музыка.
– Не надо извиняться за то, что тебе нравится эта музыка. Это Хоук Дэвис, песня называется «Чувства».
– Как-как?
– У тебя либо есть чувства, либо их нет. Не слышала про Хоука Дэвиса?
– Ах да, Хоук Дэвис.
– Перестань. Это нормально, что ты про него не знаешь. Ах, где мои юные годы.
Отвернувшись, Джоан снова принялась танцевать. Я подумала, что мне, наверное, стоит вернуться в гостиную.
– Это ты звонила нам однажды вечером?
– Да, – призналась я.
– Подруга, – припомнила мои слова Джоан. – И как тебя зовут, подруга?
Я ответила, что меня зовут Мин и что это сокращение от и так далее.
– Впечатляет, – сказала она. – Меня зовут Джоан. Имя Джоани нравится мне так же, как тебе Минни.
– Да, Эд говорил мне об этом.
– Не верь ни единому слову этого потного грязнули, который в конце каждого чертова дня принимает чертов душ!
Последние слова Джоан прокричала, подняв голову к потолку. Топ-топ-топ – и кухонная лампа со скрежетом закачалась, а со второго этажа донеслись звуки льющейся воды. Джоан улыбнулась, обвела меня взглядом и вернулась к готовке.
– Надеюсь, ты не возражаешь, если я скажу, что ты не похожа на девушку, которая будет часами просиживать на стадионе. Без обид.
– Не похожа?
– Ты скорее… – ших-ших, Джоан пыталась подобрать – ших-ших – нужное слово. Позади нее стояла подставка для ножей. На случай, если бы она назвала меня выпендрежницей, – …интересная.
Я сдержала улыбку. Благодарить за такие слова казалось неуместным.
– Ну, сегодня я, кажется, стала той самой девушкой, что часами просиживает на стадионе, – сказала я.
– Эй! – язвительно улыбнулась Джоан, широко распахнув глаза и подняв нож, словно флажок. – Давай смотреть, как мальчики готовятся к матчу, чтобы потом смотреть на них же на матче!
– Тебе не нравится баскетбол?
– А тебе разве нравится? Как ты провела время на тренировке?
– Чуть не умерла от скуки, – тут же ответила я. Из колонок доносилось барабанное соло.
– Если будешь встречаться с моим братом… – сказала Джоан и покачала головой.
Она шагнула к плите, помешала какое-то томатное блюдо и облизала ложку.
– …Ты с ума сойдешь от одиночества, помрешь со скуки, пока твой баскетболист будет разъезжать по миру и стучать мячом об пол. Так, значит, тебе не нравится баскетбол…
Уже тогда это было правдой, Эд. Уже тогда я задумалась о том, насколько прилично делать уроки или просто читать, пока ты тренируешься. Но так никто не делал. Другие девушки баскетболистов почти не разговаривали друг с другом, а на меня и подавно поглядывали так, будто официант принес им не ту заправку для салата. Но ты изящно махал мне рукой, а потом вы разделились на две команды – в футболках и без, – и я смотрела, как по твоей голой спине стекает пот, и понимала, что все это того стоит.
– …И о музыке ты тоже знаешь немного. Что же ты любишь?
– Кино, – ответила я. – Фильмы. Хочу стать режиссером