Я откусила от пиццы совсем чуть-чуть, и соус тут же брызнул мне на футболку. Мне пришлось ее снять, потому что пятно по цвету очень напоминало кровь. Ты дал мне эту футболку – выудил ее из миллиона других вещей, которые принес с собой в бездонном рюкзаке, – и я спала в ней, прижавшись к тебе, и потом дома провела в ней не одну ночь. Футболка была такой огромной, что, когда я ее надела, мне показалось, будто я очутилась внутри тебя: вытянула твои и без того длинные ноги и свернулась клубочком у тебя в груди, прямо у бьющегося сердца. Так что, думаю, мы квиты. Проснувшись, мы очень нежно целовали друг друга, не обращая внимания на несвежее дыхание и покрывало, которое при свете дня казалось еще ужаснее. Но нужно было бежать за кофе, пока не позвонила Лорен или кто-нибудь не узнал о нашем секрете. Обед уже давно прошел, и сверху на нас неодобрительно смотрело серое небо. Помнится, я сказала: «Я тебя тоже люблю», видимо отвечая тебе, потому что ты признался в этом первый. Но теперь, глядя на эту футболку, я стараюсь не думать и не вспоминать обо всем этом. Я думаю о том, Эд, как куталась в эту футболку, сидя на крыше гаража следующей ночью. Кровать казалась мне слишком большой для меня одной, я не могла заснуть и пошла на улицу жечь спички, думать о том, что в «Мечту Маяковского» мы заходили сто лет назад, и смотреть, как быстро гаснут крохотные огоньки. Я мерзла, сама не зная отчего. А потом мне вдруг становилось жарко. Я улыбалась, плакала, сидела с отрешенным видом, и потом еще долго эта футболка была моим единственным утешением по ночам. Я постоянно носила эту затасканную вещь, а ведь ты даже не помнишь, как отдал ее мне. Ты мне ее не дарил, поэтому я возвращаю ее тебе. Ты напрочь забыл об этой вещи, которую я носила, словно она была мне дорога. А ведь так оно и было. Неудивительно, что мы расстались.
Ладно, подарок ждал меня в понедельник в шкафчике. Теперь ты знал от него код и мог проделывать такие вещи. Нельзя сказать, что эти сережки совсем уродские, но мне они точно не идут. Мне не хочется… Да, черт возьми! Я! Не! Буду! Думать! О том, кто помог тебе их выбрать. Или о чем ты думал, покупая их. Только посмотри на эти нелепые висюльки. О чем ты думал?
Эти свидетельства прошлого я тоже отдаю тебе. Эл только что рассказал мне, что купил их в веломагазине: они лежали у входа в большой корзине, которая отлично подошла бы для выступления заклинателя змей. Но когда в то утро Эл вложил эти картонки мне в ладонь, он этого не сказал. Потому что нам слишком многое нужно было обсудить. Эл устроился на скамейке по правую руку, у которой мы обычно встречались и на которой я не сидела с тех пор, как мы с тобой начали катить мою жизнь под откос. Сама скамейка, Эл и Лорен походили на древние ископаемые. А между моими друзьями археологи расчистили место и для меня. Я каким-то чудом оказалась рядом со скамейкой: слишком глубоко ушла в свои мысли и совсем забыла, что в колледж теперь нужно входить с другой стороны, чтобы помахать тебе, пока ты забрасываешь мяч в кольцо, а может, и поцеловать тебя, перегнувшись через сетчатую ограду, словно мы с тобой разлученные пленники. Но вот я пошла по привычной дороге, и Эл встал, чтобы пойти мне навстречу. Думаю, девушки не могут просто ходить, даже если лишились девственности целых десять дней назад. Нам кажется, что всем вокруг об этом известно.
– Что это?
– Я поклялся Лорен, что поговорю с тобой, – сказал Эл. – И я знаю, что ты дала такую же клятву.
– Чем ты поклялся? – спросила я.
– Джиной Вадиа из «Трех истинных лжецов».
– Отличный выбор, – сказала я, хоть и знала, что этот фильм нравится Элу только потому, что в нем показывают спортивные машины.
– А ты?
– Песней «Лифт едет вниз».
– Она прекрасна.
– Да.
– Но ты мне не позвонила, – произнес Эл.
– Ну, – сказала я, теребя в руках подарок друга. – Я хотела отправить тебе открытку, но у меня не нашлось ни одной. О, смотри-ка, вот и они.
– Я подумал, что их можно использовать как приглашения, – сказал Эл. – На нашу вечеринку.
– Ты все еще хочешь нам помогать? – удивилась я.
– Не думаю, что Лотти Карсон должна страдать из-за того, что мы с тобой поссорились, – Эл говорил совершенно невозмутимо, но в его лице читалась тревога и даже отчаяние. Лорен, стоявшая за спиной у Эла, попятилась, глядя на нас обоих как на страшную опасность. – Посмотри, какие они чудесные.
Я пролистала открытки, не развязывая веревочку.
– Ого, вулканы.
– Идеально, правда? Она ведь играла в «Последнем дне Помпеи»?
– Да.
– Мне кажется, эти открытки отлично подходят, если мы хотим устроить для Лотти настоящий праздник.
– Да, спасибо. Мы с Эдом решили, что ее надо пригласить в первую очередь, чтобы знать наверняка, что у нее нет других планов. Я хочу купить цветы и лично отнести ей приглашение.
– Правда?
– Ну, я, конечно, очень волнуюсь, – ответила я. – Может, я просто отправлю ей открытку, – я попыталась проглотить огромный ком в горле. – Спасибо, Эл. Это очень круто.
– Не за что. Зачем тогда нужна дружба?
– Да, ты прав.
– Послушай, Мин. – Эл так глубоко засунул руки в карманы, что мне стало страшно, как бы они не остались там навсегда. – Я не думаю, что вы с Эдом…
Я вцепилась в открытки.
– Ничего, ничего, ничего не говори об Эде. Что бы ты о нем ни думал, он не такой.
– Да нет, Мин. Я об Эде ничего не думаю.
– Прошу, не начинай.
– Я и не собираюсь. Я вот о чем: то, что я наговорил про Эда… Все это я сказал не просто так.
– Ты сказал это, потому что он тебе не нравится, – ответила я, не веря, что разговариваю с Элом в таком тоне. – Я всё поняла.
– Мин, я его почти не знаю. Дело вовсе не в Эде – вот что я имею в виду.
– А в чем тогда?
– Есть на то причины.
– Ну, – сказала я, чувствуя, как меня все это достало, – тогда сообщи мне, что это за причины. Хватит уже их скрывать.
Эл смотрел мне за спину, опускал глаза и делал все, чтобы не встретиться со мной взглядом.
– Я поклялся Лорен, что скажу тебе об этом, – тихо проговорил Эл. – Зависть – вот причина. Понятно?
– Чему ты завидуешь? Тоже хочешь играть в баскетбол?
Эл вздохнул.
– Не будь дурой, – сказал он, – и всем будет только легче.
– Я не дура. Эд…
– …встречается с тобой, – договорил за меня Эл. Мне показалось, что все вокруг начало расширяться. На свете есть столько фильмов, которые смотришь и думаешь, что все понял, вот только режиссер оказывается умнее тебя. Ну конечно, это он; ну конечно, это был сон; ну конечно, она умерла; ну конечно, эта вещь спрятана там; ну конечно, это правда. А ты в темноте всего этого и не заметил. Обычно я могла разгадать, почему случились те или иные повороты сюжета, но теперь я не понимала вообще ничего, а главное – я не понимала, как я могла ничего не знать.
– О-о, – сказала я или что-то в этом духе.
Эл улыбнулся, как бы говоря мне: «Что поделать?»
– Да.
– Кажется, я все-таки самая настоящая дура.
– Ну или я дурак, – ответил Эл. – Нет ничего глупого в том, что ты не думала обо мне в таком ключе. Так поступают очень многие.
– Но ты же встречался с той девушкой в Лос-Анджелесе, – возразила я. – Ой… Еще одно ну конечно. – Как ты до такого додумался?
– Посмотрел «Целуй меня, дурачок».
– Но ведь это ужасный фильм.
– Ну да, и я зря выдумал ту девушку, – сказал Эл. – Ты не стала ревновать.
– По твоим рассказам, она казалась очень даже милой, – заметила я.
– Я просто описывал тебя, – произнес Эл.
«Так где же ты был все то время, что я была одна?» – вот что мне хотелось сказать. Но я знала, что ты был рядом со мной.
– Почему ты мне ничего не сказал?
– Разве это что-то изменило бы?
Я судорожно вздохнула, глядя на концы веревочки, которой были перевязаны открытки. Я что-то пробурчала, что-то пробухтела, лишь бы не ответить возможно.
– Значит, скажу тебе об этом сейчас.
– Когда я влюблена.
– Не только ты, – сказал Эл.
У него было очень большое сердце, Эд. У него и сейчас большое сердце. Вот, например, он пошел выводить грузовик, чтобы я могла дописать письмо. Но в то утро – 12 ноября – мне некуда было пристроить большое сердце Эла. У меня в руках еле помещались открытки, на которых были изображены опасности и катастрофы древности. Я слишком долго моргала. Через секунду должен был прозвенеть звонок.
– Это тяжело, я знаю, – сказал Эл. – И ты не обязана отвечать мне взаимностью.
– Я не могу, – ответила я.
– Тогда и не надо, – сказал Эл. – В этом нет ничего такого, Мин. Правда. Только давай больше не будем друг на друга дуться и начнем нормально общаться. И выпьем кофе.
Я покачала головой.
– У меня контрольная, – ляпнула я.
– Тогда не сейчас. А как-нибудь потом. Сходим во «Фредерикос». Мы там сто лет не были.
– Как-нибудь потом, – не слишком охотно согласилась я.
– Договорились, – сказал Эл и, словно по земле нужно было ступать очень осторожно, поднял одну ногу, пытаясь удержать равновесие.
– Договорились, – произнесла я.
Мне показалось, что Эл хочет сказать мне что-то еще. Он должен был что-то сказать. А я этого не хотела. Потому что это ничего бы не изменило.
– Значит, договорились? Точно?
– Договорились, – повторила я в очередной раз, а потом сказала, что мне пора.
Вот мы и добрались до дна коробки. Эти сухие останки похожи на кружочки конфетти, рассыпанные на улице после вечеринки, на которую тебя не пригласили. Но, стоит признать, эти лепестки раньше были частью чего-то прекрасного.
Когда мы с Лорен гуляли на выходных, она сказала мне, что ты, скорее всего, хотел, чтобы все открылось и чтобы между нами все кончилось, и вот поэтому мы с тобой расстались в цветочном магазине у колледжа после тренировки. Я снова и снова думаю об этом. И понимаю, что перехитрила тебя. Я видела на матчах, как ваши соперники догоняли тебя и, стоило тебе на секунду отвести глаза или отвлечься, перехватывали мяч. Такое случалось, когда ты начинал слишком важничать или просто не выспался.