орых смешно только девятиклассникам и Кайлу Хапли. Прослушивания в хор; ярмарка вязаных вещей, которую три девушки устроили, чтобы помочь пострадавшим от урагана; библиотека, в которой никогда не было нужных книг. Пятый урок, шестой, седьмой, мы поглядывали на часы и списывали на контрольных, сами не зная зачем. На нас внезапно накатывал голод, усталость, духота, ярость, невероятная ошеломляющая тоска. Четвертый урок – как, только четвертый?! – вот так и проходили учебные дни. Эстер Прин, Агамемнон, Джон Куинси Адамс, расстояние делить на время равняется чему-то там, наименьшее общее что-то там, радиус, метафора, свободная торговля. Кто-то потерял красный свитер, кто-то – папку, но как можно было потерять ботинок – только один – и не заметить его, ведь он уже несколько недель дожидается хозяина на подоконнике. Телефонные номера на доске объявлений: звоните сюда, если подверглись насилию; сюда, если хотите совершить самоубийство; сюда, если хотите поехать летом в Австрию со всеми этими неудачниками с фотографии. «ВПЕРЕД!», выведенное корявыми буквами на выцветшем фоне; «ОКРАШЕНО!» на высохшем полу; в пятницу важная игра, приходите, ваша поддержка очень важна. Коды от шкафчиков, автоматы с едой, встречи с друзьями, прогулы, секретная курилка, наушники, ром в бутылке из-под газировки, мятные леденцы, чтобы перебить запах, тот самый немощный мальчик в очках с толстыми стеклами на электрической коляске – Боже, спасибо, что это не я, – кто-то в шейном корсете, кто-то с сыпью, кто-то в брекетах, отец этой девушки пьяным заявился на дискотеку и ударил свою дочь по лицу, а вот этому бедняге кто-то должен в конце концов сказать: «Ты воняешь. Сделай с этим что-нибудь, или твоя жизнь никогда не изменится». Дни тянулись за днями, мы получали оценки, что-то записывали, что-то рисовали, кого-то унижали, вскрывали лягушек и смотрели, похожи ли они на фотографию лягушки в разрезе из учебника. Но наступала ночь – и я наконец-то могла говорить по телефону с тобой, Эд. Наступала радость, наступала моя любимая часть суток.
Когда я впервые набрала твой номер, я чувствовала себя первопроходцем в мире телефонных звонков – Александром Грэмом. В одном дурацком фильме он был женат на Джессике Кертан и несколько месяцев хмуро корпел над своим изобретением, пока каким-то чудом не передал членораздельное предложение на другой конец провода. Знаешь, что он сказал, Эд?
– Алло? – вот черт, трубку взяла твоя сестра. Ты же дал мне правильный номер?
– Эм, здравствуйте.
– Здравствуйте.
– Можно услышать Эда?
– А кто его спрашивает?
«Зачем ей это знать?» – думала я, теребя край покрывала.
– Подруга, – ответила я. Застенчивая дура.
– Подруга?
Я закрыла глаза.
– Да.
Хоть я тогда не была знакома с Джоан, по ее вздоху я поняла, что она размышляет о том, стоит ли задать мне еще пару вопросов. В эту волнующую паузу я подумала, что могу повесить трубку, будто вор в ночи из фильма «Будто вор в ночи».
– Минуточку, – сказала Джоан, и через несколько секунд сквозь гул и гудение я услышала, как ты спросил издалека: «Что?» – и как Джоан стала подкалывать тебя: «Эд, разве у тебя есть друзья? Тут звонит девушка…»
– Заткнись, – сказал ты где-то рядом и тут же добавил: – Алло?
– Привет.
– Привет. Эм, кто…
– Прости, это Мин.
– Привет, Мин, не узнал тебя по голосу.
– Угу.
– Подожди немного, я уйду в другую комнату, потому что Джоани стоит здесь столбом!
– Хорошо.
Я услышала, как твоя сестра что-то говорит и как из крана течет вода.
«Это моя посуда», – сказал ты Джоан. Она что-то ответила. «Это моя подруга». Джоан снова что-то ответила. «Не знаю». Снова голос Джоан. «Ничего».
Я терпеливо ждала. «Мистер Ватсон, идите сюда. Вы мне нужны» – вот что каким-то чудом произнес голос изобретателя из соседней комнаты.
– Алло, прости, что так долго.
– Ничего.
– Просто моя сестра…
– Ага.
– Она… В общем, как-нибудь ты с ней познакомишься.
– Хорошо.
– Так вот…
– Эм, как прошла тренировка?
– Отлично. Гленн вел себя как придурок, но это обычное дело.
– Мм.
– А как прошло… Что ты делала после занятий?
– Пила кофе.
– А-а.
– С Элом. Мы просто болтали. С нами еще была Лорен.
– Понятно, и как все прошло?
Это было чудесно, Эд. В том, что я, запинаясь, могла говорить с тобой или просто молчать, было столько счастья и нежности; мне это нравилось гораздо больше, чем тараторить без умолку с кем угодно. Через несколько минут мы прекращали пустую болтовню, мы приноравливались, осваивались и заводили беседу на всю ночь. Иногда мы со смехом сравнивали то, что нам нравится: обожаю этот вкус, это крутой цвет, тот альбом – полный отстой, первый раз слышу об этом сериале, она прекрасна, он идиот, да ты шутишь, ну уж нет, мой вариант лучше. Нам было спокойно и весело, как будто мы просто щекотали друг друга. Иногда мы по очереди рассказывали истории, подбадривая друг друга: это вовсе не скучно, это нормально, я тебя услышал, я тебя слушаю, не говори так, ты можешь повторить, я никогда об этом не рассказывала, я никому не скажу. Ты рассказал мне историю про дедушку. Я рассказала тебе историю про маму и красный свет. Ты рассказал мне про сестру и запертую дверь, а я тебе – про старого друга и неправильный автобус. Случай после вечеринки, случай перед дискотекой. Случай в лагере, на каникулах, в саду, на улице, в комнате, в которую я уже не попаду, история про папу, история, приключившаяся в месте, о котором я тебе рассказывала в другой истории. Истории, словно снежинки, мешались друг с другом в пурге – мы оба любим зиму. Во время тех разговоров, Эд, мы обсуждали все на свете, пока поздняя ночь не сменялась еще более поздней ночью, и я ложилась спать с теплым помятым красным ухом, потому что очень-очень-очень сильно прижимала к нему телефонную трубку, чтобы не пропустить ни одного твоего слова, ведь было совсем не важно, как сильно меня утомляла безжалостная рутина дней, которые мы проводили порознь. Я готова была отдать любой свой день, все свои дни за те долгие ночи с тобой, и я их отдала. Но поэтому мы и были обречены. В жизни были не только волшебные телефонные разговоры по ночам. Нам нужно было жить и днем, в ярком свете среди суматохи с неизменным расписанием, с несовпадающими обязательными дисциплинами, с нашими верными друзьями, которые не ладили между собой, с непростительными глупостями вроде сорванного со стены плаката, которые ты совершал, несмотря на все ночные обещания, и вот поэтому мы и расстались.
Вот об этом я и говорю, Эд: о правде. Посмотри на монету. Откуда она? Что это за премьер-министр, чей это король? Где-то в мире такие монеты считают деньгами, но точно не в «Сырной лавке», куда мы как-то раз пришли после занятий.
Проявив при переговорах больше дипломатичности, чем показано в семичасовом мини-сериале Найджела Краза про кардинала Ришельё, мы решили, что соберемся на нейтральной территории за ранним ужином, за послекофейной или посттренировочной трапезой – называй это как угодно – на закате, когда тебе вообще-то надо быть дома. Но вместо этого ты ел поджаренный в вафельнице сыр и обжигался водянистым томатным супом. Моим друзьям надоело, что я не знакомлю их с тобой, хотя, как по мне, время еще не пришло. Они все, а точнее Джордан и Лорен – ведь Эл ничего не думал по этому поводу, – считали, что я тебя прячу. Или стыжусь собственных друзей? Это так, Мин? Я сказала, что у тебя тренировка, они ответили, что это плохая отмазка, а я возразила, что хорошая, а потом Лорен сказала, что, возможно, если мы тебя не пригласим, ты обязательно придешь, как тогда на вечеринку к Элу, а я сказала, что ладно-ладно-ладно-ладно, заткнись, ладно, во вторник после тренировки и после кофе во «Фредерикосе» мы пойдем в «Сырную лавку», которая находится в центре города и в равной степени не нравится нам всем, а затем я спросила, придешь ли ты, и ты ответил, что да, конечно, отличный план. Я сидела на диване с друзьями и ждала. Кожа на диване поскрипывала, а на подложке для приборов была напечатана сырная викторина, в которую нам предлагалось сыграть.
– Эй, Мин, правда ли, что пармезан придумали в 1987 году?
Я достала палец из голодного рта и с силой ткнула Джордана в бок.
– Вы же будете хорошо себя вести, когда он придет?
– Мы всегда хорошо себя ведем.
– Нет, вы всегда ведете себя плохо, – сказала я, – и за это я вас особенно люблю временами, но не сегодня.
– Если он собирается стать твоим кем-он-там-собирается-стать, – сказала Лорен, – ему лучше сразу увидеть нас такими, какими нас задумал Бог, в нашей естественной среде обитания, с нашими обычными…
– Мы бы никогда сюда не пришли, – вмешался Эл.
– Мы это уже обсудили, – напомнила я ему.
Лорен вздохнула.
– Я только хотела сказать, что если мы собираемся тусоваться все вместе…
– Тусоваться?
– Может, этого и не произойдет, – сказал Джордан. – Может, все будет иначе. Может, в следующий раз мы увидимся на свадьбе или…
– Прекрати.
– Кажется, у него есть сестра? – спросила Лорен. – Только представь нас – разодетых на свадебной вечеринке. В сливовых тонах!
– Я знала, что все так и будет. Нужно было сказать ему, чтобы не приходил.
– Может, он нас уже боится и не явится сегодня, – сказал Джордан.
– Ага, – подхватила Лорен. – Может, он и не спрашивал у Мин ее номер, может, он и не собирался ей звонить, и, может, они на самом деле и не…
Я положила голову на стол и, взглянув на фотографию бри, закрыла глаза.
– Не смотри туда, – прошептал Эл. – В двери вкатился шарик пота.
Ты и правда выглядел особенно: очень спортивным и мокрым. Я встала и поцеловала тебя, представляя себя в сцене из «Высокого прыжка», когда Том Д’Алессандро не подозревает, что Доди Китт держат в заложниках прямо у него под носом.
– Привет, – сказал ты и перевел взгляд на моих друзей. – И вам привет.