рующие биогеронтологи шифруют обычные дрожжи или круглых червей, увеличить ПЖ которых не составляет ни малейшего труда, скромно опускается.
Одновременно мнения клинических врачей-гериатров, которые понимают многообразие клинических проблем старости человека, совсем не слышно. Нужно изучать наших стариков, и, если мы хотим, чтобы русские жили значимо дольше, необходимо изучать именно нашу популяцию. Работа с самыми обычными пациентами, имеющими синдром старческой астении либо саркопении, может дать продуктивный выход уже в ближайшие несколько лет, тогда как работа с модельными животными за последние 80 лет не дала даже минимального результата.
Если же нам нужны результаты в виде роста ПЖ человека, нужен разворот геронтологии в сторону большего изучения старения именно человека. Необходимо наполнить геронтологию критическим прагматизмом – только такой подход будет продуктивен.
Изучать надо все факторы ПЖ, самые различные и часто неожиданные, например, даже влияние этажа проживания на ПЖ жильцов. В 2013 году в европейском журнале эпидемиологии были опубликованы результаты такого исследования[60] 1,5 миллиона швейцарцев, живущих в зданиях с четырьмя или более этажами (за время исследования было 142 390 смертельных случаев). Показатели смертности уменьшались с увеличением этажей: коэффициенты риска, сравнивающие первый этаж с восьмым и выше, составляли 1,22 по всем причинам, 1,4 для респираторных заболеваний, 1,35 для сердечно-сосудистых заболеваний и 1,22 для рака легких.
Авторы делают вывод, что в Швейцарии смертность от указанных причин зависит от этажа живущих в высотных зданиях, при этом ученые разумно отмечают, что это скорее отражает социально-экономические условия, так как арендная ставка на более высоких этажах выше, чем на первых. Это еще раз показывает, как осторожно надо делать выводы только на основании обнаруженных корреляций.
Феномен роли «самого геронтолога» при отсутствии результата (роста ПЖ человека), вероятно, уже сам требует изучения.
Почему я стал клиническим геронтологом
Каждый выбирает свою дорогу сам: кем я в своей жизни только не работал, я был рабочим в северных геологических партиях, техником-механиком двигательных установок летательных аппаратов, командиром танка «Т-64-Б», аспирантом в научном учреждении, которое создано для изучения мозга самого Ленина. Особенно «весело» мне пришлось в студенческие годы. Когда я пришел из армии, мне было почти 22 года, сразу сдал первый экзамен на «пять» и начал учиться в Первом меде – я был санитаром в доме-интернате на улице Академика Павлова, работал ночами медбратом в терапии и хирургии, старшим вожатым пионерского лагеря с добрым названием «Светлячок» МЗ СССР, даже печатником плоской печати.
Уже с третьего-четвертого курса встал вопрос, куда податься студенту, интересующемуся старением, на какой-то стадии мне даже предложили перейти на медбиофак во Второй медицинский, но я решил иначе. Все-таки прагматизм моего мышления привел меня к тому, что классическое медицинское образование по специальности «лечебное дело» придает более широкий взгляд на проблему старения как части жизни, позволяет избежать механицизма мышления, формирует некий медико-философский подход к системным проблемам здоровья, болезни, нормы и старости. Моделирование, конечно, хорошо, но оно не дает нам методов борьбы со старением человека, поэтому жить теориями, построенными на моделях, могут только лирически настроенные личности, я же прагматик и стою на прагматических позициях. Суть моей позиции – помогать людям надо здесь и сейчас, это лучшее, что можно делать, и самые незащищенные, кому нужна помощь, – это дети и старики. Но если у первых все впереди, то у последних все идет к завершению, как качественно завершится их жизненный путь, как долго они будут здоровыми – это мой выбор, мои пациенты всегда живут дольше и в более высоком качестве. Именно поэтому я, при всей моей любви к биологии старения, не стал биологом.
До решения ребуса старения еще далеко, сам процесс можно остановить, но только если остановить саму жизнь. Даже если предлагается обратиться к конкретным механизмам генетического «омоложения» клетки в процессе мейоза (рабочая версия профессора Н. Н. Мушкамбарова), то практического воплощения ее не видно. Старение не болезнь и даже не комплекс болезней, это механизмы, тесно сцепленные с самой жизнью. Старение, впрочем, как и детство, взросление – это временное оформление самой жизни, и ее проявлением в поздней части онтогенеза являются, как бы ни хотели вас убедить в обратном, возрастассоциированные заболевания. Эти болезни уже одновременно и проявление самого старения, и сам механизм, через который организм в обязательном порядке исключается из дальнейшего участия в естественном отборе. Тесная связь старения с эволюцией вида делает его не только онтогенетическим, но и филогенетическим механизмом. На сегодняшнем этапе развития медицины, не зная всего многообразия механизмов старения именно человека, человечеству со своим старением не справиться.
Мои маленькие советы молодым гериатрам, врачам общей практики и узким специалистам:
• поддерживайте мотивацию пациента на долгую, активную и здоровую жизнь;
• не создавайте эту мотивацию у людей старших возрастных групп запугиванием, они уже ничего не боятся, но о вас сделают вывод;
• забудьте расхожую и удобную фразу «ну что вы, батенька, хотите, возраст», эту фразу вы и ваш пациент рассматриваете с противоположных точек;
• если есть возможность, дайте пациенту 75+ высказаться, мы все умеем говорить, учитесь слушать, сегодня врач перебивает пациента уже в среднем через 18 секунд;
• обозначайте ясные цели лечения пациенту, спрашивайте его мнение о проводимом лечении;
• если вы не гериатр и часто ведете пациентов 75+, работайте в режиме постоянных консультаций с гериатром;
• не спорьте с гериатром, когда он проводит коррекцию множественных назначений у ваших пациентов самых старших возрастных групп;
• с точки зрения гериатра, возраст часто является не противопоказанием, а показанием к медицинскому вмешательству;
• если вы гериатр, так давайте рекомендации по питанию, физической активности, контролю веса и вредным привычкам, учите па́дать своих пациентов, не шучу;
• если вы избрали гериатрию, обучайтесь всю свою жизнь, будьте готовы к тому, что гериатрия будущего будет другой.
Я побывал во всех очагах долголетия, проехал весь мир, могу сказать, что когда мы обсуждаем старение и как это важно, то еще значимыми проблемами для человечества являются малярия, ВИЧ, смертность в ДТП, голод, отсутствие пресной воды (далее список просто огромный). Не видеть этого и жить только старением (если только вы его не изучаете и одновременно живете полноценной жизнью) могут только дрожащие от страха смерти люди. Где все эти проекты – муха-долгожитель и червяк-долгожитель? Это как искать металлическим щупом мины на всей планете, не зная даже точно страны, где они остались. Да, найдем, но потратим миллионы человеко-лет. Даже если разминирование вести в Камбодже, то надо знать карту минных полей, где уже разминировано и где не разминировано.
Вспоминаю такой случай, мне позвонили на сотовый во время приема пациента 75+ и попросили денег на проект изучения ПЖ очередного животного. Тут можно и плакать, и смеяться. Идея этих довольно молодых людей – быстренько выяснить, какие геропротекторы удлиняют ПЖ мышей, и перенести это на человека, чтобы, когда этим исследователям станет уже лет по 60–65, воспользоваться этими достижениями. Когда звучат советы этих людей, как правило, журналистов и менеджеров, о том, что старикам помогать не стоит, так как им уже не поможешь, а помогать надо только себе, хочется сказать: беда у этих людей с моралью, новый век принес новый вид цинизма, вряд ли эти люди погибнут, спасая кого-то из огня или пламени.
Цинизм ситуации с проектами «рыбка-долгожитель» еще и в том, что во всех этих экспериментах ну хоть какая-то статистика, которая подтвердит, что принимать надо какое-то вещество, будет показана. Да, особенность экспериментальной работы такова, что, как правило, что-то показывается. Только не забывайте, что-то «принимать» относится именно к этому животному. Потом через запятую расскажут, как мало живут люди, что умирать страшно, что эта же таблетка привела к тому, что пациенты с каким-то заболеванием живут дольше, и готовый результат, в котором особо разбираться никто не будет.
Сегодня врачей-гериатров явно недостаточно даже в Москве и Санкт-Петербурге. С учетом того, что через один-два десятка лет, которые пролетят быстро и количество населения пожилого возраста превысит тридцать процентов, обеспеченность населения гериатрической помощью будет падать. При таких условиях возможна работа гериатров только в режиме консультаций врачей других специальностей. Как итог наша медицина должна срочно становиться на гериатрические рельсы.
Я желаю всем, кто пытается разгадать ребус старения, только успехов. Однако хотел бы порекомендовать вечно дрожащим от страха надвигающейся на них старости поработать в старческом отделении или хосписах, где боль, пролежни, деменция, подгузники, капельницы, зонды и катетеры. Мы не мыши – мы не можем сжаться в комок в углу клетки до лучших времен, так как самое важное в жизни – это сама жизнь.
Читайте книги о старении только профессионалов от геронтологии. Даже в этом случае вы не будете иметь полного представления о старении, так как даже профессионалы его не знают.
Заключение
Теперь, когда вы прочитали, а может быть, просто пролистали эту книгу, я надеюсь, что вы поняли, в каком состоянии находится вопрос продления жизни человека, его ближайшие и дальние перспективы, какие в этой теме существуют искажения и есть ли практические результаты на сегодня, о которых так много говорят. Я полагаю, что теперь вы можете сами сделать вывод, есть ли в теме «конфликт интересов» и мифы. Теперь, понимая язык геронтологов, вы более критически отнесетесь к многочисленным заявлениям «о решении проблемы» в стиле – дайте мне миллиард сегодня, я решу ее вчера. Ваше оружие – знание. Без него вам приходится верить говорящим, а в науке как таковой и особенно в геронтологии это путь в никуда. Только знания и критический взгляд на любые вопросы геронтологии, даже на эту книгу, лучший ваш выбор. Моя же оценка современного состояния мировой и российской геронтологии, как я люблю говорить, «все крайне спорно, и то, что спорно, тоже очень спорно».